Что бы вы сейчас охотнее всего испробовали?
— Не знаю. — Люсин смущенно засопел. — Почему-то капуста представилась, белокочанная, сочная… Трещит на изломе и сочится слезой. Ну конечно, вы упомянули ее в связи с лизоцимом!
— То-то и оно! — торжествующе встрепенулся Чадрис. — Авиценна учил, что главным в лечении является внушение, далее следует лекарство и уж в самую последнюю очередь — нож. Когда-нибудь мы научимся управлять течением болезни одним лишь внушением.
— Вы действительно верите в это?
— Конечно, хотя и предстоит проделать долгий-предолгий путь, прежде чем сокровенная мечта человека станет явью… Своим студентам я всегда привожу крылатое изречение английского врача Сиденхема, жившего в семнадцатом веке: «Прибытие паяца в город значит для здоровья его жителей гораздо больше, чем десятки нагруженных лекарствами мулов». Замечательно сказано! Врачу совсем не обязательно превращаться в клоуна, но и роль мула ему не очень к лицу. А вот овладеть элементарными основами словесного внушения, безусловно, стоит. И еще нужно вновь обучиться искусству терпеливо выслушивать пациента, что так великолепно умели наши сельские эскулапы. Тогда, уверяю вас, количество больничных листов резко пойдет на убыль и люди перестанут метаться от одного экстрасенса к другому… На сем позвольте с вами проститься, уважаемый товарищ майор. — Величественным жестом Петр Григорьевич протянул через стол руку. — И прошу вас держать меня в курсе! Более того, я даже категорически на этом настаиваю!
Несмотря на то что его самым явным образом вытурили, Люсин ушел совершенно очарованным.

Глава двадцать первая. ОБИТЕЛЬ ПРЕМОНСТРАНЦЕВ

К удивлению Березовского, приготовившегося ехать чуть ли не на край света, на дорогу от Праги до Теплы ушло немногим более двух часов. Он и опомниться не успел, как солидная черная «Татра», любезно предоставленная милицейским начальством, вырулив на площадь старинного городка, замерла возле столба со статуей богородицы-покровительницы. Бронзовый, почерневший от патины лик скорбной мадонны осенял нимб, в котором горели пять золотых звездочек.
Посетив в первый же день Пражскую национальную библиотеку, разместившуюся в Климентинуме — бывшем коллегиуме иезуитов, Юрий Анатольевич сумел собрать предварительные сведения как о самом городке, так и об одноименном монастыре, что скрывался сейчас за голубовато-радужной дымкой, сквозь которую смутно прорисовывался дальний еловый лес. Распахнувшаяся перспектива напоминала своей непривычной выпуклостью картины в средневековых атласах. Просвеченная мутными струями света, она рисовалась занавесом, готовым в любую минуту взметнуться над зачарованной сценой, погруженной в вековые сны.
Ожидая смотрительницу музея, за которой отправился сопровождавший его капитан Соучек, Березовский повернулся в сторону ратуши и от нечего делать пересек горбатую мостовую. Судя по остаткам вала, где-то совсем близко возвышались деревянные ворота крепости, построенной для защиты западных границ Чехии и названной Бургус Тепла.
Удобно расположенный на скрещении важных торговых путей, неказистый бург оказался как нельзя более кстати. Он не только охранял от вторжения неприятеля богатые Ходские земли, но и давал приют многочисленным купеческим караванам, везущим товары из южных и западных портов христианской Европы. В лихие феодальные времена находилось достаточно охотников поозоровать на большой дороге. Наемники — рейтеры, готовые перекинуться на любую сторону за лишний серебряный талер, разбойники — бароны, свившие вороньи гнезда в каменных башнях, господствующих над окрестными далями, и просто грабители, сбивавшиеся под сенью дубрав в многочисленные, добротно оснащенные шайки. Добыча, порой попадавшая в их хищные когти, с лихвой вознаграждала неправедные труды. Тончайшие ткани из Аквитании, венецианское стекло, кипрские вина и удивительные мечи из Дамаска, которые не только рубили всякую иную сталь, но и были настолько гибки, что поясом застегивались поверх кольчуги, ценились тем дороже, чем далее их приходилось везти. За приют и защиту иноземные купцы платили сполна, не торгуясь.
Неудивительно поэтому, что на том самом месте, где возвышались некогда бревенчатые замшелые стены, вырос уютный чистенький городок, получивший от императора соответствующие таможенные полномочия. Для того чтобы обрести полный городской статус, оставалось добиться права самостоятельно вершить суд и конечно же получить пивоваренную привилегию. Без погребка, в котором члены магистрата могли бы усладить душу хмельным напитком, сваренным по местному рецепту, никакая ратуша не смела даже претендовать на герб. Особенно в чешских землях, где подмастерью, рассчитывавшему на мастерский титул, требовалось сварить такое пиво, чтобы политая им дубовая скамья намертво приклеивалась к кожаным штанам пирующих экзаменаторов.
Нужно ли говорить, что прославленная бойкой торговлей Тепла поспешила выстроить заводик, чье сытное благоухание долетало до самых отдаленных дворов, и обзавелась собственным палачом, лихо рубившим руки доморощенному ворью. Окончательным закреплением своих суверенных прав город был обязан монастырю ордена премонстранцев, построенному в конце двенадцатого века. Основателем обители латинские хроники называют чешского шляхтича Грознату из рода Сезимов. Согласно легенде «Жизнеописание брата Грознаты», записанной в стенах монастыря, благородный сеньор совершил свое богоугодное деяние во искупление тяжкого греха. Дав однажды обет надеть плащ госпитальера, пан Грозната от участия в походе уклонился. По какой причине и при каких обстоятельствах это произошло, установить теперь вряд ли возможно. То ли он заболел и вернулся с полдороги, то ли вообще остался дома, предоставив сражаться за гроб господень другим не менее знатным юношам.
За нарушение обета папа Целестин Третий наложил на рыцаря епитимью и обязал его построить обитель в честь богородицы, чьи инициалы A. M. D. доблестные крестоносцы писали на иссеченных сарацинскими саблями щитах. Монастырь, построенный к 1193 году, украсил собой возвышенное лесистое плоскогорье и скоро оброс хозяйственными помещениями и всяческими пристройками. Первый его настоятель — Ян — собрал вокруг себя монахов из первого в Чехии братства премонстранцев, что осело на Страгове. Позднее Грозната и сам, вложив в ножны меч воина-пограничника, принял иноческий обет. К такому решению склонил его на аудиенции в Риме новый понтифик Иннокентий Третий. Вместе с волосами Грознаты, срезанными ножницами монастырского цирюльника, к премонстранскому братству отошли все земли, переданные в ленное право Грознате за верную службу богемским князьям. Неудивительно поэтому, что столь богатый и знатный сеньор, искупивший к тому же свои прегрешения, удостоился сана настоятеля.
Объезжая как-то монастырские владения близ древнего города Хеба, он попал в руки разбойников — рыцарей, которые, рискуя вечной жизнью, потребовали с монахов огромный выкуп. Грозната, если верить легенде, отверг предложение и, щадя монастырскую казну, предпочел принять голодную смерть в башне безвестного замка, затерянного в пограничных лесах.
За многочисленные заслуги и мученический венец неудавшийся госпитальер был причислен к лику блаженных. Новый аббат, не постояв за ценой, выкупил и похоронил бренное тело отца-основателя в монастырском костеле Благовещения богородицы. Заложенный еще при Грознате и завершенный в 1232 году, он дожил до наших дней, невзирая на бурную историю и многочисленные перестройки. В ясную погоду его шпили и выкрашенная в традиционный для этих мест желтый цвет колокольня различимы за многие-многие километры.
Не найдя смотрительницу, которая еще с утра отправилась в монастырь, чтобы протопить для советского гостя читальный зал, Соучек привел с собой работника, в чьем ведении находились вопросы культуры.
— Добрый день, товарищ, — поздоровался он по-русски и назвал себя: — Йозеф Гаек. Вы уже бывали в наших краях?
— Я впервые в Чехословакии.
— Может, желаете ознакомиться с городскими архивами?
— Разве что после монастырской библиотеки, — просительно улыбнулся Юрий Анатольевич. — Если время останется.
— Соудруг Березовский — списовател note 23 Note23
Писатель (чешск.).

, — шепнул Гаеку капитан Соучек и перечислил названия переведенных на чешский язык книг.
— Ах так! — Гаек всем своим видом показал, что польщен знакомством со знаменитостью, и предупредительно распахнул дверцу машины.
— О ваших книжных сокровищах идет добрая слава, — счел нужным ответить на радушие Березовский. — Можно лишь удивляться, как вам удалось сохранить столько ценнейших памятников.
— Очень приятно это слышать, хотя, если сказать честно, по-настоящему руки до них так и не дошли. Не хватает квалифицированных кадров. Несмотря на все передряги, у нас сохранилось великое множество всяческих дворцов, замков и монастырей. Требуются значительные средства, чтобы поддерживать все это в приличном состоянии.
— Тепла особенно хороша, — с полной убежденностью заметил Березовский.
— Вы еще не видели остальных! Карлштейн, Кривоклят, Конопиште, Фридлант… Но в известном смысле Тепла действительно стоит особняком. Войны и прочие бедствия как-то обошли городок стороной… Вплоть до конца 1951 года здесь находился действующий монастырь, поэтому почти все сохранилось, как было. О нас мало кто знает. Музей работает лишь в летний сезон. В другое время посетителей практически не бывает. Дорога тоже оставляет желать лучшего…
Как бы в подтверждение этих слов «Татра» съехала на мощеный, основательно разъезженный тракт, и ее немилосердно затрясло на выбоинах. По обеим сторонам чернели лохматые ветлы. На прутьях, торчащих из их жилистых узловатых сплетений, трепетали последние листья. Судя по всему, над открытой ветрам возвышенностью пронесся ураган. То там, то здесь виднелись участки поваленного леса. Вывороченные с корнем деревья трагически простирали усохшие сучья в белесое небо. Сквозь частокол придорожных стволов мелькали накренившиеся телеграфные столбы, растрепанные стога посреди пустующего поля, хаотические нагромождения серого камня.
Березовский живо представил себе разболтанную колымагу, раздираемую молниями ночь и одинокую фигурку в капюшоне, склонившуюся перед дорожным распятием. Секут согбенную спину струи дождя, тоскливо завывает ветер, дрожит каждой жилкой усталая заезженная лошадка, заслышав в промежутках между громовыми раскатами волчий вой.
После сверхсовременных автострад, с их продуманными развязками, подробными указателями и всевозможными табло, после мотелей и автоматизированных бензоколонок этот отрезок пути казался почти нереальным. Тем легче было вообразить соответствующие обстановке сценки: траурную процессию в скорбный день всех святых; приезд архиепископа с пышной свитой; спешащего укрыться в просвещенной обители ученого беглеца. Все это, несомненно, могло пригодиться в дальнейшем, и Березовский, не обращая внимания на тряску, принялся делать заметки для памяти.
Видя такую его занятость, спутники хранили молчание.
Наконец на горизонте показались грязно-желтые стены, окруженные различного рода пристройками, и бедные хутора, разбросанные вдоль унылой дороги. Вмурованные в основания кладки необработанные валуны придавали строениям суровую основательность и мощь. Это был вызов, брошенный силам природы, чьи буйные игры причинили столь ощутимый урон окрестным лесам, упорное противостояние любым переменам, дававшим знать о себе самыми скупыми приметами, вроде гаража или телевизионной антенны. Начиная с округлых нефов романской базилики, достроенной в готическом стиле, кончая колодезным срубом или пузатым амбаром, — все здесь поражало своей первозданностью и аскетической скукой. О красоте и легкости премонстранцы даже не помышляли. Зарешеченные оконца, каменные мешки дворов, приплюснутые воротные башни. Какие богатства хранили эти хмурые бастионы, какие тайны оберегали?
Машина въехала в распахнутые ворота из скрепленных железными скобами брусьев и остановилась перед крыльцом аббатства. Встретить гостей выбежала круглощекая женщина в летнем распахнутом плащике. Засмеялась, запричитала обрадованно, словно приглашая в собственный дом.
— Мария Коваржикова, — представил Гаек. — Самый опытный и заслуженный наш работник.
Коснувшись губами ее холодной, слегка шершавой и по-крестьянски крепкой руки, Березовский поднялся по гранитным ступеням. Скорее сердцем, нежели слухом, впитывал он ласковое, удивительно милое журчание чешской речи, смутно улавливая вещую изначальность славянских корней.
Осмотр начался с костела, в котором еще продолжался ремонт. Высотная роспись и витражи были частично закрыты лесами. Пахло сырой известкой и плесенью. Включив освещение, смотрительница провела Березовского между рядами скамеек. Застигнутый врасплох, древний собор предстал словно бы вывернутым наизнанку. В шокирующем соседстве со стройматериалами священные символы утратили свою запредельную устремленность. Особенно жалко выглядели раскрашенные фигуры святых, неуловимо напоминавшие манекены в занавешенной витрине универмага.
— Интерьер церкви оформлен в стиле барокко в середине восемнадцатого века, — с пафосом опытного экскурсовода объяснила пани Коваржикова. — Скульптор Платцер украсил ее новыми деревянными фигурами святых, а монументальные стрельчатые своды заполнил фресками карловарский художник Долгопф. К сожалению, из-за реставрационных работ их нельзя видеть во всей красе…
Пропуская мимо ушей ненужные подробности, Юрий Анатольевич с любопытством взирал на контрасты, за которыми виделась беспощадная сшибка эпох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57