сотворить что-либо страшное и отвратительное несравнимо легче, чем доброе и прекрасное. Разумом эти создания тоже не отличались, но зато едва ли не все были до известной степени бессмертными. Азерги усмехнулся: можно ли вообразить тварь, которая была бы умней своего творца?Впрочем, жестокость и кровожадность изначально свидетельствовали о глупости. Ибо разумная жестокость и разумная кровожадность уже не являются ни жестокостью, ни кровожадностью. Зло выглядит омерзительным в глазах людей из-за своей бессмысленности, но заставьте его служить некой возвышенной цели, и немедленно сыщутся тысячи мудрецов, которые с полным основанием назовут это самое зло добром. Так есть ли на самом деле объективное, абсолютное зло или добро? Увы, увы! Их нет и быть не может. "Да прольется тебе под ноги дождь!" – желают друг другу саккаремские землепашцы, но нужен ли этот самый дождь воинам, вельможам, строителям, торговцам? И к чьим же молитвам должны прислушиваться Боги-Близнецы? К тем, кто просит дождя, или к тем, кто желает, чтобы его не было?..Краешком глаза маг заметил, как при мысли его о Богах-Близнецах ожил и задвигался туман, и приказал себе более ни о каких божествах не вспоминать. Он даже опасался оглянуться на венчавший вершину холма Храм Многоликого – не обиделся ли тот, но громоздкая четырехлицая голова в пирамидальной шапке оставалась недвижимой. Разве что изменились выражения сложенных из выветренных каменных блоков лиц, но это он, в конце концов, переживет – лики, образующие стены Храма, меняются все время: девичье лицо превращается в крокодилью морду, та в обезьянью харю, и так до бесконечности…Азерги прикрыл глаза руками, чувствуя, как наваливается усталость. Скорей бы уж Ниилит пришла в себя, чтобы они могли вернуться в свой мир. Дорого, слишком дорого он уже заплатил за то, что решился воспользоваться Тропой мертвых, и если девчонка не очнется в ближайшее время, плата может стать столь велика, что даже сундук Аситаха не поможет восстановить утраченного… Пока они находились у Врат Миров или на Тропе мертвых, время в Саккареме не текло, не бежало и вообще не двигалось, но это еще не значило, что пребывать здесь можно бесконечно долго. Напротив, задерживаться тут не могло ни одно человекоподобное существо. И время их неотвратимо истекало, маг чувствовал это всеми фибрами души. Чувствовал, однако поделать ничего не мог. У них, правда, всегда оставалась возможность уйти в одну из вызванных им помимо воли Реальностей, но это значило бы, что шадского престола ему не видать во веки вечные.Решив воспользоваться Тропой мертвых, он пошел на страшный риск, заплатил за это годами жизни и мог запросто проиграть опасную игру, ибо кому в иной Реальности нужен дряхлый, ничего не имеющий и ничего не умеющий старик? Причем если первый переход, совершенный с помощью излучаемой не остывшими еще мертвецами энергии, переход самый простой и наиболее доступный, за что путь этот и получил название Тропы мертвецов, был сравнительно безопасным, то, попытавшись воспользоваться Тропой второй раз, он явно переоценил возможности избранницы Богини. Если бы ему еще не пришлось потратить столько энергии даpa на исцеление этого воина… Хотя не оживи он отравившегося предназначенным ему самому вином мятежника, Тайлар не задумываясь бы прикончил его на месте. Как бы то ни было, риск был предельно велик, недаром все свитки, содержавшие сведения о Тропе, в один голос предупреждали о связанных с ней опасностях. И если, образно говоря, энергия мертвецов была подобна сильному ровному ветру, надувавшему парус, и обладала способностью нести мага туда и так далеко, как тому требовалось, – через Врата Миров, разумеется, – то энергия избранницы Богини напоминала кратковременный порыв урагана, управлять которым весьма непросто.То есть настоящий маг, наверно, легко справился бы с этой задачей, и ему не пришлось бы делать привала у Врат Миров. Именно потому избранницы Богини – явление для Саккарема не такое уж уникальное, их просто не всегда вовремя распознавали – использовались для подобных целей крайне редко. К тому же саккаремский люд высоко чтил носительниц дара: пророчиц, предсказательниц, исцелительниц и утешительниц – и старательно оберегал от посягательств. Маги же не только ценили их как помощниц, но и твердо знали, что переход по Тропе мертвых может стоить избраннице Богини жизни. Если даже этого не произойдет, сила их дара после такого путешествия идет на убыль, а то и невозвратимо исчезает. Впрочем, от Ниилит ему многого и не требуется – пусть только отыщет и откроет сундук Аситаха, а затем хоть в могилу ложится.Проклятый туман опять зашевелился, и Азерги снова прикрыл глаза отнятыми было от лица ладонями. Вот и еще одно доказательство, что он не настоящий маг, – ему страшно. Страшно смотреть на иные Реальности, иную Жизнь, на тварей, порожденных горячечным бредом фанатиков. Азерги не любил думать о своем несовершенстве, но порой мысли эти были полезны. Представлять истинное место в этом – то есть в том, настоящем мире – большинству людей очень и очень не хочется, но временами бывает полезно и даже необходимо. Сам он только благодаря четкому пониманию, осознанию того, что от рождения к занятиям магией особых способностей не имеет, и сумел стать тем, кем стал.Он не был магом-созидателем. Он не составил ни одного нового снадобья, не открыл ни единой новой формулы заклинаний, но подобно скупцу собирал и накапливал все знания и умения, которые оказались ему доступны. Он не мог импровизировать, умел только повторять то, что было уже открыто, испытано, апробировано и применено предшественниками; потому-то сундук Аситаха был ему совершенно необходим. Скверно лишь, что действовал он в поисках отмычки для этого сундука крайне неловко, раз сумел привлечь к себе внимание Гистунгура. А уж тот среагировал мгновенно, и надо думать, попыткой убить избранницу Богини дело не ограничится. Кстати, об ограниченности. Именно сознание скудости, ограниченности своих способностей и подсказало ему, что он мало чего добьется в жизни, если будет из пустого тщеславия годами торчать вместе с другими бездарями в лабораториях Толми. Ему надо было искать свой путь наверх. И он нашел его, поднялся и почти достиг заветной вершины. Если бы только эта девчонка очнулась…– Ага! – торжествующе пробормотал маг, почувствовав, что Ниилит пытается повернуть голову. Поднялся, держа девушку на руках, и тут же ощутил приступ удушья. И понял, что причина вовсе не в том, что, превратившись за полночи в старика, сильно ослабел. Не в том даже, что слишком долго пробыл на Тропе, стараясь учуять из Междумирья исходящее от девушки сияние дара Богини – оно-то как раз было подобно маяку для того, кто хоть чуточку смыслил в магии. Причина в другом – именно отсутствие воздуха и являлось тем ограничением, которое не позволяло кому бы то ни было задерживаться надолго у Врат Миров.– Вставай! Вставай и обопрись на меня, иначе нам никогда не выбраться отсюда! – резко приказал он опустившейся к его ногам девушке. – Ну же, скорее!Он встряхнул ее, как пустой мешок, и потащил к Храму Многоликого.– О Богиня! Это опять ты… – вырвался из уст Ниилит слабый стон.– Я, я! Живее, пока я не изрезал тебя на куски, не утопил, не сжег и не выпустил из тебя по капле всю кровь! – яростно хрипя, ответствовал маг. – Вперед! Быстрее! Ну же!Пошатываясь, девушка начала подниматься по пологим истертым ступеням, а маг толкал, тащил, тянул и подпихивал ее в глубину огромного зала, где на ослепительно белом, словно только вчера выложенном пятиугольными плитами полу сияла изумрудно-зеленым светом разлапистая многолучевая звезда. 20 В Малом тронном зале стояла напряженная тишина. Советники шада с тревогой ждали, когда секретарь Менучера огласит, ради чего венценосный собрал их этим вечером и кто ныне станет жертвой гнева солнцеподобного. После отъезда Мария Лаура, Дильбэр и возглавлявшего посольство Азерги Менучер принялся лютовать как никогда прежде. "Золотые" похватали всех слуг мага и всех его помощников, включая Фарафангала. Злодеяния, вменяемые им в вину, еще не были оглашены, а посему каждый из присутствующих чувствовал, что и его может коснуться немилость шада. Вот уже несколько лет из дворцовых застенков никого не выпускали, а если кто и выходил, то лишь затем, чтобы быть подвергнутым мучительной публичной казни. Доказать свою невиновность, будучи взятым под стражу, не удавалось пока никому, и советники шада затаили дыхание, заметив, что секретарь развернул лежащие перед ним на низком столике бумаги.– С позволения солнцеподобного правителя счастливого Саккарема, довожу до вашего сведения, что венценосный шад созвал вас для обсуждения и пресечения злоупотреблений, допущенных придворным магом и советником Азерги, – начал нараспев секретарь медоточивым голосом. – Выявленные после допроса его слуг и помощников злокозненные действия Азерги, направленные на подрыв величия венценосного шада, сеяние смуты в счастливом Саккареме и…Восседавшие на шелковых подушках придворные заерзали и начали переглядываться. Полторы дюжины знатных вельмож – люди великого государственного ума – ожидали чего-то подобного, но не так скоро. Не поторопился ли солнцеподобный? Стоило ли выносить обвинение первому советнику и хватать его людей, пока сам Азерги надежно не упрятан в дворцовые подвалы? Сбежит ведь мерзавец, а с кого потом венценосный спросит? А ведь спросит, непременно спросит!Кое-кто затаил дыхание от ужаса, ибо опасался Азерги несравнимо больше самого Менучера. Кое-кто вздохнул с облегчением, полагая, что время произвола, творимого шадом по наущению зловредного мага, наконец кончилось. У самых проницательных похолодело внутри – Азерги, безусловно, был злом и разором для Саккарема, но зло это было достаточно разумным и последовательным, чтобы к нему можно было приспособиться и научиться избегать. Чрезмерная подозрительность и порывистость Менучера делали его поступки столь непредсказуемыми, что, недолюбливая мага, все же приходилось признать – Азерги являлся хотя бы какой-то уздой для норовистого шада, и если ее не станет, кровожадный юнец рано или поздно сволочет на дыбу всех.Предчувствия эти, едва возникнув в головах придворных, не замедлили подтвердиться. Секретарь еще не закончил перечислять прегрешений Азерги и его начавших делать самые невероятные признания слуг и помощников, для которых время, проведенное в застенках, не прошло даром, как Менучер прервал сладкоголосого обвинителя:– Помимо Азерги, использовавшего во зло шадскому престолу и счастливому Саккарему мое безграничное к нему доверие, среди окружающих меня есть и иные зложелатели и злопыхатели. – Шад сделал паузу, наслаждаясь подавленным и испуганным видом советников, поспешно потупивших глаза и постаравшихся сделаться как можно незначительнее и незаметней. – Вот, например, Дукол, носящий почетное звание старшего герольда. До меня и раньше доходили слухи о злобных и клеветнических высказываниях, неоднократно произносившихся им и порочивших мое доброе имя…В зале стало слышно, как жужжит заблудившаяся и громко жалующаяся на жестокость судьбы и несовершенство мироустройства муха. Старый Дукол был не просто безвредным и привычным брюзгой, он был живой реликвией и в то же время как бы неотъемлемой частью дворца и уклада жизни. Он представлял знатных юношей шаду, составлял их родословные и заверял своими подписью и печатью документы о свадьбах, рождениях и смертях, а превосходная память его не раз помогала решать споры о наследовании земель и титулов. Его честность и неподкупность сделались притчей во языцех и, несмотря на то, что не всегда они были уместны и удобны, даже не слишком искушенному интригану было ясно, что на сотню придворных хитрецов нужен хотя бы один простак, не обремененный своекорыстными интересами.– До поры до времени я, из уважения к памяти отца моего Иль Харзака, терпел злословие старика, однако ныне, взявшись очистить мой двор от скверны, полагаю разумным призвать его к ответу. И доподлинно выяснить, только ли привычкой отыскивать пятна на солнце вызваны его зловредные, оскорбляющие все разумное, доброе и вечное слова, – продолжал солнцеподобный шад. – Поэтому прежде чем продолжать совет, предлагаю удалить с него Дукола, дабы мог он усладить злоязычием своим слух заплечных дел мастеров, кои способны отделить старческое брюзжание от продиктованных вредоносными намерениями речей. Уведите его.Даже у не обремененного совестливостью и чувствительностью секретаря шада отвисла челюсть при виде двух стражников, с каменными лицами направившихся к старику через весь зал. Он не мог отвести взгляда от сгорбленной годами, но все еще сильной фигуры Дукола, который, безмолвно поднявшись с подушек, устремил на Менучера долгий взгляд пронзительных выцветших глаз. Старый ворчун, судя по всему, не собирался утомлять собравшихся мольбами о пощаде, упреками или обвинениями. Похоже, он даже не видел шада. Или видел таким, каким тот был много лет назад, мальчишкой вбегая в этот зал и карабкаясь на колени добродушно улыбающегося Иль Харзака…Глазам стариков доступно многое; доступно и то, чего не увидеть молодым. И, глядя на Дукола, секретарь невольно подумал, что ему-то уж во всяком случае не дожить при дворе Менучера до преклонных лет старшего герольда, и не в первый уже раз явилась мысль, что пока не поздно, надо бежать из Мельсины. Бежать из Саккарема, как сделали это уже многие придворные и прославленные воины этой некогда богатой и действительно счастливой страны.В следующее мгновение он заметил, как что-то изменилось в лице Дукола, поспешно обернулся и успел увидеть подавшегося вперед, вываливающегося из резного трона шада. Секретарь придушенно вскрикнул, оттолкнул от себя столик с бумагами и бросился к рухнувшему на роскошный ковер Менучеру. Придворные повскакали с мест и тоже устремились к трону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82