«Ну, вот и всё, — в отчаянии подумала Наташа. — Со мной они сделают то же, что с Ваней и с другими Боятся — выдам, когда придут наши».
Она бессильно опустилась на дрова. Обидно так глупо погибнуть накануне освобождения. Девушка просидела долго, не замечая, не чувствуя холода. Очнуться ее заставили мягкие толчки. Земля под ногами и всё вокруг как будто едва заметно сотрясалось. Сначала Наташа не поняла, что это могло означать, потом догадка осенила ее, и она припала ухом к холодному полу. Теперь уже отчетливо можно было разобрать: где-то далеко землю и воздух сотрясали могучие артиллерийские раскаты «Наши, наши! — едва не вскричала Наташа. — Наши близко!» Это стряхнуло с нее оцепенение и вызвало жажду деятельности. Она вдруг подумала: «Какая же я комсомолка, если так легко сдаюсь?..» Вскочив на ноги, Наташа принялась искать выход. Проверила все стенки, но каменный фундамент уходил глубоко в землю и подкопаться под него было немыслимо.
Постепенно отчаяние снова стало овладевать Наташей. Она вспомнила о топоре, разыскала и на всякий случай положила рядом с собой. «Если бежать не удастся, легко им не дамся», — подумала она, и сама поразилась своей решимости.
По двору кто-то ходил, иногда слышался сердитый голос Вульфа, мычали коровы. Наверное, уже совсем стемнело, потому что в дверную щель перестал проникать свет. Дверь внезапно распахнулась, и в сарай вошел Вульф. Наташа отскочила в угол. Лесник плотно закрыл за собой дверь и, подсвечивая карманным фонариком, шагнул к ней.
— Фрейлейн, — оказал он, — ты понимаешь, что произошло? Я запер тебя, так распорядился герр майор. Но я могу тебя спасти.
Его руки потянулись к Наташе. Он схватил девушку и привлек к себе. Наташу обдал винный запах. Они долго боролись, ожесточенно, молча, пока Наташа не обессилела. Но тут, к счастью, ей под руку подвернулось полено. Изловчившись, она с размаху хватила Вульфа поленом по голове. Лесник сразу же обмяк и застонал. Девушка бросилась к двери.
Во дворе было пусто, в доме — ни огонька: вероятно, окна были затемнены. Наташа проскользнула в калитку и побежала в лес. Бежала — пока хватило дыхания. Прислонилась к шершавой коре дуба, прислушалась. Тишина. Только над головой шумела сухая листва. Передохнув, она торопливо пошла дальше. Выпавший несколько дней назад снег растаял, и, несмотря на толстый слой прошлогодних листьев, было вязко. Наташе пришло в голову, что ее может выдать след. Она принялась петлять, запутывая его, но вскоре запуталась и сама, и не знала, в какую сторону идти. Больше всего боялась она, что выйдет снова к дому лесника. К счастью, вскоре она попала на полянку, где ее принимали в комсомол, и с облегчением отметила, что находится уже далеко от усадьбы лесника.
Наташа вспомнила, что вблизи поляны есть озеро, и решила схитрить.
Пройдя топким берегом, она ступила в ледяную воду и, сняв с головы платок, бросила его в озеро, но так, что один конец остался лежать на берегу «Пусть подумают: утопилась». Долго брела по колени в воде. Потом выбралась на берег и, растерев одеревеневшие ноги, снова побежала. Куда? Неважно, лишь бы подальше от Вульфа.
Утро застало Наташу в сосновом бору. Местность была совершенно незнакома. Надо было подумать, где пересидеть день. Разыскала орешник. Укрыла ноги сухими листьями и как будто немного согрелась. Наташа твердо решила сколько хватит сил, пробираться навстречу артиллерийскому. гулу Наши где-то недалеко.
Усталость взяла свое…
Проснулась Наташа от легких толчков в плечо и не сразу вспомнила, где она… Склонясь над ней, стояла пожилая немка и что-то спрашивала. Девушка немного пришла в себя и сказала, что заблудилась в лесу.
— А у кого ты работаешь? — спросила немка.
— Там… В Вальддорфе.
— Вальддорф?.. О, далеко. Как же ты здесь очутилась?
— Я же сказала — заблудилась, — повторила Наташа, осторожно осматриваясь по сторонам: нет ли кого-нибудь еще здесь, кроме этой навязчивой немки. — Пошла ночью искать корову и заблудилась.
— Не умеешь лгать, фрейлейн, — улыбнулась немка. — Я вижу, кто ты. Ты беглянка. Но не бойся, я не выдам.
Наташа настороженно глянула на женщину: никогда еще не слышала она от немцев участливого слова.
— Посиди здесь, я принесу тебе поест и одеться. Ты совсем раздета. И не вздумай идти дальше: там запретная зона.
Женщина, сутулясь и опираясь на палку, удалилась. Наташа не знала, что ей делать: бежать или дожидаться возвращения немки. Бежать… А что, если в самом деле впереди запретная зона? До вечера оставаться здесь? А вдруг немка ее обманула и приведет эсэсовцев?
И Наташа опять схитрила. Пошла следом за немкой, ступая в отпечатки ее ног. Вскоре они вывели ее к проселочной дороге, и Наташа увидела впереди небольшую деревушку. Стараясь ступать на валежник, чтобы не видно было ее следов, Наташа забралась в густой кустарник. Здесь ее не так легко найти, а она сразу всё увидит, если немка обманула.
Прошло с полчаса, прежде чем девушка снова услышала чавкающие по грязи шаги. Немка возвращалась одна, с плетенкой в руке. «Неужели и вправду несет мне кушать? — думала Наташа — Вот уж не думала, что и среди них есть хорошие люди».
Удостоверившись, что за женщиной никто не идет, Наташа поднялась и вышла навстречу уж очень ей хотелось есть.
— Ай, нехорошо, — обиженно сказала немка. — Я же просила тебя ждать на месте. Я могла пройти назад другой дорогой, и мы бы разминулись.
Наташе вдруг захотелось плакать.
— Я боялась, — чистосердечно сказала она, — почувствовав теперь полное доверие к этой пожилой женщине с такими же густыми морщинками вокруг глаз, как и у ее, наташиной, матери. — Я боялась…
— Боялась… — повторила немка, с упреком глядя на Наташу. — Да, наши столько натворили, что теперь люди шарахаются от всех немцев, как от зверей. Да… Но, фрейлейн, немцы тоже люди…
Наташа молчала.
— Фрейлейн, если ты пробираешься к своим, то не пройдешь: лес забит войсками. — Немка с грустью посмотрела на Наташу. — Молодая и красивая ты, фрейлейн. Тебе нельзя к солдатам. — Она пожевала губами и, поколебавшись, сказала: — Видно, что скоро русские будут тут. Ты только не бойся меня. У меня тоже есть дети. До вечера ты будешь здесь, а ночью я прийду за тобой. Пойдем, покажу безопасное место.
…Вечером немка, имени которой Наташа так и не узнала, задворками привела ее к себе, в небогатый крестьянский двор. Наташа отогрелась, обсушилась на кухне, а потом ее поместили в боковушке.
Так прошло около двух недель.
Однажды немка разбудила Наташу среди ночи и сказала, что ей надо уходить: в деревню вошла воинская часть, и в ее доме тоже будут стоять солдаты.
— Ты беглянка, а с этим у нас очень строго… Я должна была на тебя заявить. Не обижайся, фрейлейн, больше ничего не могу сделать.
Старая женщина вывела Наташу в лес, только уже в другую сторону от села и рассказала, как идти, чтобы не натолкнуться на войска.
В лесу Наташу всё же задержали солдаты и сдали в колонну русских людей, угоняемых вглубь Германии. Но возле самого Одера колонну настигла советская танковая часть, и Шумилова вместе с другими была, освобождена.
… Всё это Наташа рассказала лейтенанту Вощину.
— Майор, о котором вы говорили, и раньше бывал у лесника? — спросил лейтенант, внимательно выслушав девушку до конца.
— Нет, я его тогда увидела впервые. Но лесник разговаривал с ним как со знакомым. Постойте, я сейчас вспомню его имя… Как же, как же… Да, Вилли! Так его называла фрау Герта.
— Вы помните его внешность?
Наташа подняла брови.
— Как вам сказать… Он обыкновенный. Роста… такого, как вы, худой… худощавый. В общем, я не могу его обрисовать, но если бы увидела, узнала бы сразу.
— Еще вопрос, Наташа. Вы, кажется, сказали коменданту, что Вульф — фашист.
— Да.
— Откуда вы это знаете?
Наташа растерянно посмотрела на Вощина.
— А кто же он? Конечно, фашист. К тому же, я видела у него фашистский значок. Вы мне не верите?
— Верим, верим, дорогая Наташа, — взял девушку за руку лейтенант. — Вы еще не знаете, какое большое дело вы сейчас сделали. Потом, когда-нибудь я вам расскажу. — Да, кстати, кто это вас так экипировал?
— Танкисты. — Наташа смутилась и расправила складки гимнастерки под ремнем. — Я в лесу совсем оборвалась. И потом… на мне ведь было всё немецкое, так я и чулки выбросила.
Вощин уже хотел было отпустить девушку, но в это время в комнату вошел майор Ярута.
— Здесь русский дух, здесь Русью пахнет, — весело сказал он, кивнул Наташе и пожал руки Вощину и коменданту. — В твоем хозяйстве, подполковник Югов, сразу как-то забываешь, что находишься на чужой земле.
Лейтенант взглянул на Яруту и сразу понял, что тот тоже всю ночь не спал.
Майор устало опустился на стул, мельком взглянул на Наташу, потом вопросительно — на Вощина.
— Познакомьтесь, Николай Степанович, — сказал лейтенант. — Наташа Шумилова, та самая Наташа, которую мы ищем.
— Вот как! Прекрасно. Очень рад познакомиться.
Пока лейтенант докладывал всё, что ему рассказала Шумилова, подполковник Югов взял из рук Яруты фотоснимки и с интересом принялся их рассматривать.
— Где ты достал? — опросил он майора. — Да это же какой-то головорез прямо для истории запечатлел всю сущность фашизма!
Ярута протянул фото Вощину.
— Посмотрите, лейтенант, это сынок того выжившего из ума генерала, с которым мы имели честь вчера познакомиться. Каков?
Наташа, сидевшая рядом с лейтенантом, искоса взглянула на снимок и вдруг вскрикнула:
— Ой, так это же он!
Все довернули к ней головы.
— Кто он? — настороженно спросил майор.
— Тот самый… тот самый майор Вилли!..
Лейтенант Вощин торжествующе посмотрел па майора: ну, как? Вот вам находка! Но майор Ярута оставался спокойным. Он задумчиво смотрел на Шумилову. Вощина это несколько удивило, как удивляло его и то, что майор совершенно спокойно выслушал рассказ Наташи, словно эти сведения для него не имели никакого значения. Но затем лейтенант сообразил, что они для майора теперь не так уж новы, что ночь, проведенная Яругой в поместье генерала, для него, видимо, не прошла даром.
VI. «ВИЛЛИ ЗДЕСЬ!»
Как это хорошо: говорить, что думаешь, говорить во весь голос, не боясь, что тебя подслушают и за малейшее неугодное слово отправят в концлагерь. Как это хорошо: идти, куда вздумается, и тебя никто не остановит дающим, безоговорочным «Хальт!» Какая прекрасная вещь свобода!
Наташа упивалась ею и целыми днями ходила по улицам городка, наслаждаясь звучной родной речью. Колонны солдат, следовавших на фронт, она провожала горящими глазами и приветливо, сердечно махала им рукой. Ей хотелось обласкать каждого, поцеловать в обветренные, потрескавшиеся губы. Это они, люди в серых, видавших виды шинелях, принесли ей свободу. Счастливой вам судьбы, милые!
Однажды Наташа забрела на центральную площадь, где прямо с грузовика раздавали местному населению хлеб. В городе еще не была налажена выпечка хлеба, и снабжением жителей пока что занимались части Советской Армии. На грузовике стоял солдат в белом халате, ловко резал бурые поджаристые буханки на две равные половинки и раздавал подходившим цепочкой немцам. Очередь протянулась чуть ли не через всю площадь. Немцы строго держались друг другу в затылок, терпеливо ждали, но было заметно, как они с тревогой поглядывают на машину: хватит ли? Наташу тоже охватило беспокойство: хватит ли всем?..
Удивительно: еще четыре дня назад, когда она устало плелась, подгоняемая полицейскими, куда-то на запад, она жаждала одного: чтобы вся Германия взлетела в воздух, чтобы все немцы пережили то, что переживает она: и голод, и холод, и унижения. А вот сейчас она с тревогой поглядывала на грузовик и беспокоилась: сколько там еще хлеба, удастся ли накормить всех?.. Наташа остановила взгляд на маленькой голубоглазой девочке. Она тоже стояла в очереди и молчаливо, шаг за шагом, подвигалась вперед.
Очередь вдруг зашумела, зашевелилась, все тревожно заговорили:
— Хлеба нет, больше нет хлеба!..
Лицо голубоглазой девочки жалобно искривилось, и Наташа не выдержала!. Она стремительно кинулась к машине, вскочила на колесо и заглянула в кузов. На дне еще лежало с десяток буханок. Солдат, непрерывно нагибаясь и разгибаясь, продолжал раздачу. Наташа поискала глазами в очереди девочку, прикинула: ей не хватит.
— Товарищ, дай мне, — попросила она солдата.
— Очередь, — не глядя на нее, отказал тот.
— Дай! Что ты своим не даешь?
— Своим можно. — Всё так же, не поворачиваясь, солдат сунул Наташе полбуханки. Она побежала вдоль очереди, отдала хлеб девочке и, не слушая ее благодарности, пошла через площадь.
Наташа не заметила, как оказалась за городом. На серой стенке трансформаторной будки кто то искусно подрисовал к черепу начесанный на лоб чубчик, придав ему сходство с Гитлером. Наташа швырнула в него камнем, плюнула и пошла дальше.
Сразу же за городом начинался лес, и Наташу потянуло туда… Она очень любила лес. С ним было связано всё ее детство, он был для нее живым существом. И если здесь, в Германии, лес три года был ей тюрьмой, то сейчас он вдруг запах такими же возбуждающими, дразнящими ароматами, как и тот, на ее Смоленщине, пел такие же немножко грустные, навевающие раздумье, песни, как и тот бор в родном краю, где она так любила собирать грибы.
Выбрав пригорок, устланный толстым настом прошлогодней листвы, Наташа присела и стала перематывать портянку. От усердия она даже кончик языка высунула. О прошлом думать не хотелось: оно ушло, как тяжелый кошмарный сон. Мысли Наташи были дома. Она видела перед собой мать, наверно, сильно постаревшую, исхудавшую, истосковавшуюся по дочери… Может быть, каждый день она высматривает у ворот почтальона… Ничего, мама, потерпи еще немножко, потерпи. Скоро буду дома…
Стук колес оборвал мысли Наташи, и он? увидела сквозь редкий боярышник телегу, едущую по проселку. На телеге сидел человек в сером пиджаке и шляпе с отвисшими полями. Изредка оглядываясь по сторонам, он подгонял лошадь. Дорога проходила так близко от Наташи, что, когда телега поравнялась и человек на миг повернул в ее сторону лицо, девушка едва не вскрикнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11