https://wodolei.ru/catalog/mebel/rasprodashza/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Нас всего шестеро, у него 40—50 машин. Отдаю команду «атаковать» и устремляюсь вперед. Смелой лобовой атакой сбиваем ведущего и нарушаем четкий строй вражеских бомбардировщиков. Первые самолеты гитлеровцев вынуждены пикировать и сбрасывать бомбы в расположение собственных войск. Следовавшие за ними, решив, что они уже над целью, принялись бомбить свои же наземные части. Нам хорошо видно, как внизу бушуют бомбовые разрывы.
Домой возвратились без потерь, на аэродром сели в сумерках. На нашем счету две артиллерийские батареи и два сбитых бомбардировщика. Неплохой результат для шести «илов» и четырех «яков»!
23 февраля Указом Президиума Верховного Совета СССР многим нашим летчикам, в том числе и мне, было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. К этому времени я уже был назначен штурманом полка, Виктор Протчев и Иван Воробьев — командирами эскадрилий, Михаил Степанищев — заместителем командира полка, Борис Заворызгин — начальником воздушно-стрелковой службы полка. Нас тепло поздравили с наградой товарищи, командование полка и дивизии.
Много дискуссий было о понятии подвига. Я часто сам был свидетелем героических поступков товарищей. Многие из них погибли, некоторые продолжали сражаться рядом со мной. Никогда не забыть мне бесстрашного капитана Безуглова, отчаянного Гришу Надточиева, Лариона Павлова. Их скромными могилами отмечен путь нашего полка. Трудный и доблестный путь к победе. Все они, несомненно, были героями.
Сотни советских летчиков совершили такие же бесстрашные подвиги, как капитан Гастелло, направивший свой горящий самолет в гущу скопившихся танков врага.
Размышляю и о себе; а в чем состоит мой подвиг? Вероятно, в том, что совершил более двухсот боевых вылетов, уничтожил много живой силы и техники врага: танков, бронетранспортеров, артиллерийских батарей, самолетов противника — в воздухе и на аэродромах. Случалось бывать в трудных переплетах, но ни разу не был серьезно ранен, и группы, которые водил на задания, почти не имели потерь.
Так в чем же, в конечном счете, заключается мой подвиг? Может быть, в тяжелой, суровой, каждодневной работе фронтового летчика-штурмовика? Пожалуй, и в этом. Но подвиг не рожден одним часом или днем, а складывался из многих и многих тяжелых периодов борьбы с врагом:
Сталинград, «Миус-фронт», Донбасс, Никопольский плацдарм, Крым, Белоруссия, Литва, Восточная Пруссия… Путь, который мы прошли, огромен и неимоверно труден. И все, кто его преодолел, совершили ратный подвиг!
Правильно, на мой взгляд, раскрыла суть подвига бывшая боевая летчица Герой Советского Союза Раиса Ермолаевна Аронова. В книге о своих подругах — летчицах первого в мире женского авиационного полка — она пишет:
«…Бывает так, что у человека в какой-то момент его жизни под влиянием сложившихся обстоятельств вдруг поднимается непреодолимо великое чувство долга; это чувство ведет его иногда на верную гибель ради высокой, благородной цели. Так было, например, у Гастелло, Матросова. А иногда про человека говорят: вся жизнь его была подвигом. Это, пожалуй, самый трудный подвиг. Но чаще всего подвиг складывается из многих поступков человека в течение какого-то периода его жизни. Каждый поступок сам по себе может быть и не столь уж велик, но вкупе с другими, ему подобными, позволяет говорить о подвиге… Не всегда подвиг венчается Золотой Звездой Героя. Думается, однако, что светлая память в сердцах людей — награда не меньшая».
Откровенно говоря, внимание, которым окружили нас в этот день товарищи, нас смущало. Мы чувствовали себя стеснительно. Очень хотелось побыть одному, чтобы глубже осознать случившееся, собраться с мыслями. И еще больше хотелось в бой, чтобы новыми делами достойно ответить Отчизне на высокую награду.
Вскоре мы получили новое задание и поднялись в воздух. Я повел группу штурмовиков на Цинтен. Это был мой первый боевой вылет после присвоения мне звания Героя Советского Союза.
Советская авиация безраздельно господствует в воздухе, и мы часто ходим на задания без истребителей.
Враг окружен в городе-крепости Кенигсберге, прижат к морю на Земландском полуострове и в Хайльсбергском укрепленном районе. Целей много и на суше, и на море.
Считаю долгом сказать о больших и скромных друзьях летчиков — о техниках самолетов. С ними у нас была большая дружба. Сколько раз возвращались летчики на совершенно разбитых машинах, а утром самолеты уже снова готовы к бою. В течение ночи неутомимые труженики умудрялись возвращать их в строй. Спали ли они вообще? Пилоты восхищались их героическим трудом, всегда благодарно пожимали им руки.
Мы улетали, а они оставались ждать нас. Потом опять брались за ремонт: чинили, латали подбитые машины и снова провожали на задание… Все долгие годы войны они неустанно исполняли свой такой же по сути боевой долг, как и те, кто водил самолеты и защищал их в воздухе.
Вот они собрались проводить нас на «охоту» — в свободный поиск. Кто-то из них говорит стрелку Кирьянову:
— Бейте так, чтобы душа из них вон. Помните, что говорили фашисты в сорок первом году!
— Погода, вишь, какая. По земле ползти придется… — отвечает, будто оправдывается в чем-то, Кирьянов.
— Кроши все подряд!
— А вдруг — мирное население?..
— Мирное, говоришь? А они с нашим мирным населением считались? Сколько городов, деревень сожгли, сколько ни в чем не повинных людей уничтожили!..
Я понимаю, что творится в душе этого человека. Фашисты расстреляли его родителей за связь с партизанами, сестренку увезли на каторгу в Германию, жену с малыми детьми убили; вместо дома — огромная воронка от авиационной бомбы, уже поросшая лопухами и лебедой… Можно ли простить такое, и надо ли прощать?
Мне вспоминается наш первый вылет на Германию. То же самое говорил тогда и Кирьянов. Интересно, как ответит он сейчас на настойчивый совет техника?
Я терпеливо жду, но Александр молчит. Наконец, закуривает и тихо произносит:
— Так это же, Вася, фашисты. А мы советские люди… Сколько глубочайшего смысла скрыто в этих привычных нам словах! Вон он какой, наш советский человек! Германский народ в огромном неоплатном долгу перед ним, а он проявляет высочайшее чувство гуманизма, беспокоится о мирном населении, готовый беспощадно уничтожать только тех, кто пришел с мечом на его землю.
Сегодня курс на Кенигсберг. В нашей маленькой группе всего четыре экипажа: мой, моего ведомого Кузина, Протчева и Кошелюка. Мы теперь часто летаем в таком составе.
Густая низкая облачность «прижимает» нас к земле. Мы идем вдоль линии фронта, пересекаем ее и начинаем «свободную охоту». Внизу что-то движется по дороге: автомашины! После первого захода они вспыхивают и начинают взрываться, — должно быть, везли боеприпасы.
Летим дальше. Сбрасываем бомбы на занятые войсками фольварки, поджигаем автомашину…
Вдруг облачность неожиданно кончилась. Не знали мы, что над территорией врага такая хорошая погода! Не сидели бы мы с утра на своем аэродроме.
— Товарищ командир, справа большая группа вражеских истребителей, — докладывает мне Кирьянов. Вижу их и я, считаю: пятнадцать, двадцать? Почему они тут, кого прикрывают?
Просто удирать от истребителей бессмысленно — догонят, собьют. Надо организовать оборону и постепенно оттягиваться на свою территорию.
Приказываю освободиться от оставшихся бомб и разбиться на пары.
— Будем делать «ножницы»! — дополняю приказание.
«Ножницы» — популярный среди советских летчиков тактический прием. Он родился в ходе войны и нашел широкое применение в воздушных боях. Вот и сейчас, встретившись с превосходящими силами противника, мы пробуем использовать его.
Фашистские истребители окружают нас со всех сторон, но натыкаются на наш огонь и отступают. Так длится несколько минут. Мы успешно отбиваемся от двадцати вражеских истребителей и поспешно отходим к линии фронта, там их отсекут наши зенитки.
Вдруг от группы «мессершмиттов» отделяется один самолет и устремляется на меня; хочет сбить ведущего и затем расправиться с остальными советскими штурмовиками. Но нет, не бывать этому! Не бывать!
Моя машина идет в лоб «мессеру». Начался поединок штурмовика с истребителем. Советского человека с гитлеровским убийцей! На бешеной скорости сближаются самолеты. Стрекочут пулеметы, бьют пушки: «кто кого, кто кого?»
Каждая секунда приближает нас к тому невидимому рубежу, на котором решится исход нашего поединка.
Я прекрасно представляю, что произойдет, если ни он, ни я не отвернем. Выдержат ли у фашиста нервы? Так ли он смел на самом деле или только рисуется перед товарищами? Если так, то это будет стоить ему жизни…
Остаются считанные секунды. На последних метрах у моего противника нервы не выдерживают, он проскакивает подо мной. Вижу: вражеские истребители отстали.
Вдруг слышу:
— Куда девался нападавший на нас самолет врага?
— Сбили, товарищ командир, сбили! — Это торжествующий голос Кирьянова. — На земле взорвался!..
Через несколько часов наша четверка снова поднимается в воздух. Летим туда же. Командиру полка тоже показалось странным большое скопление «мессершмиттов» над леском. Надо пробиться к нему и разведать, что или кого они прикрывают. Возможно, в лесу находится важный объект.
Перелетаем передний край и оказываемся над знакомым леском. Нас снова атакует большая группа истребителей, но мы успеваем засечь позиции дальнобойной артиллерии.
После разгрома группировки противника, прижатого к заливу Фриш-Гаф юго-западнее Кенигсберга, Восточно-Прусская операция вступила в свой завершающий этап. 6 апреля войска нашего фронта начали операцию, целью которой было овладеть крепостью и городом Кенигсбергом. Враг имел в городе крупный гарнизон, насчитывавший около 130 тысяч человек. По нашим наступавшим подразделениям вели огонь орудийные и минометные батареи, штурмовые и крепостные пушки, превращенные в долговременные огневые точки танки, пулеметы.
Штурм города-крепости был тяжелым. Длился он несколько дней. И все это время мы летали словно в тумане. Но это был не туман. Это был дым огромного сражения. Казалось, здесь горели даже камни.
В эти дни мы много летали; совместно с артиллерией разрушали фортификационные сооружения, подавляли артиллерийские батареи и опорные пункты гитлеровцев.
8 это же время наша бомбардировочная и штурмовая авиация наносила удары по аэродромам противника, его « транспортам и кораблям в море и портах, по скоплению войск в лесах западнее города. Штурмовики работали и непосредственно над полем боя.
9 апреля остатки кенигсбергского гарнизона капитулировали. 90 тысяч пленными и 40 тысяч убитыми потерял в этом сражении противник. А еще через несколько дней была ликвидирована и земландская группировка гитлеровцев.
Операция, длившаяся четыре месяца, закончилась блестящей победой наших войск. Это была последняя крупная операция, в которой мне посчастливилось участвовать.
Глава пятнадцатая
Великая победа
Никогда не забыть Первое мая тысяча девятьсот сорок пятого года. Мы стояли на аэродроме Шипенбайль, в семидесяти километрах от Кенигсберга. День выдался чудесный. Весна в самом разгаре. Но больше щедрого весеннего солнца сердца советских воинов радовали победы на фронте: советские армии уже штурмовали Берлин!
Еще вечером был получен приказ командира дивизии генерала С.Д. Пруткова всем офицерам полка утром явиться в штаб. Располагался он на аэродроме в Растенбурге, где когда-то стоял наш полк. Уже оказавшись в кузовах трофейных грузовиков, мы старались угадать, зачем нас вызвали.
В Растенбург явились все офицеры полков дивизии. И вот мы построились на бетонной полосе аэродрома. Начальник штаба дивизии полковник Н. Березовой докладывает Пруткову. Затем перед строем появляется командующий нашей воздушной армией генерал Т.Т. Хрюкин.
Поздравив нас с праздником Первого мая, командующий зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении мне звания дважды Героя Советского Союза и сердечно обнял.
— Очень рад за тебя, Муса, очень рад!
Генерал, как всегда, называл меня только по имени.
— Кому, скажи, Муса, еще в один день вручили две Золотые звезды сразу? Редчайший случай! Может, даже единственный за всю войну!
Случай действительно был редкий. Дело в том, что в период Восточно-Прусской операции мы очень были заняты боевыми делами и командованию некогда было вручать награды. Командующий приколол к моей груди сразу две Золотые звезды.
На свой аэродром возвращались в радостном настроении: приятно, что и в Восточной Пруссии действия дивизии получили высокую оценку командования. К концу войны на знамени нашей 1-й гвардейской авиационной штурмовой дивизии сияло уже пять боевых орденов. Лишь один наш 76-й гвардейский авиаполк насчитывал 25 Героев Советского Союза. Трое из них удостоились этого звания дважды.
В полку в этот день меня тоже ожидал сюрприз.
Не успели мы привести себя в порядок после дороги, как меня вызвал командир полка подполковник Д.Н. Бочко.
— Вот, Гареев, — сказал он, — не успел вручить. Недавно пришли…
В руках командир держал две коробочки; в одной из них — орден Александра Невского, в другой — Отечественной Войны 1 степени.
…Как-то, дежуря на КП полка, заместитель начальника штаба полка майор И. Шевчук получил задание — одним экипажем произвести разведку немецких войск на узкой и длинной косе, протянувшейся от Пиллау (Балтийск) почти до Данцига (Гданьск). Дело было ночью. Шевчук разбудил меня и сказал;
— Сделаем один вылет. Летим вдвоем, ты ведешь, а я у тебя за стрелка. С истребителями я уже договорился — проводят…
— Поехали, — обрадовался я.
К вылету подготовили новенький самолет командира полка. И вот мы в воздухе. Пролетели над аэродромом истребителей, но там — никаких признаков обещанного сопровождения. Делаем круг, другой — никого.
— Что будем делать, товарищ майор? — спрашиваю «стрелка».
— Домой бы не хотелось…
— Я тоже так думаю… Решили выполнять задание без истребителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29


А-П

П-Я