Полуяну с большим трудом удалось выпросить у подполковника Сурмило его собственное двуствольное нарезное охотничье ружье «Байкал 251». Из него можно вести огонь мощными пулевыми зарядами, принятыми на вооружение даже в НАТО. Два ружья такого типа были конфискованы у «дельцов», пытавшихся провезти их с Урала на Кавказ.
У тех же перевозчиков изъяли и патроны «308 винчестер». Это огневое средство в середине пятидесятых годов создали в США и отдали армии под индексом Т 65. Позже патрон приняли в НАТО, где ему присвоили шифр «7,62х51 НАТО».
Патроны по заряду считались «уменьшенными», хотя это нисколько не снижало их боевых качеств. Сила выстрела и отдачи была достаточно велика.
Это ружье, выпускаемое Ижевским механическим заводом, фактически было боевой винтовкой с оптическим прицелом и двумя вертикально расположенными пулевыми стволами.
Несколько выстрелов, которые Полуян произвел для пристрелки, удовлетворили его — надежное оружие. Снайперская драгуновская винтовка была бы, конечно, лучше, но коли ее нет, «Байкал» мог хорошо поработать в бою.
Полуян не считал себя снайпером, но стрелял отлично и в тире, и на стрельбище, да и под огнем в бою.
И вот теперь Полуян зарядил оба ствола, поудобнее уложил цевье на ладони и стал терпеливо ждать. Боевик снова выпрыгнул из-за машины на открытое место, на ходу прилаживая автомат. Полуян дернул спусковой крючок. Он не следовал советам знатоков, рекомендовавших делать это как можно более плавно. Винтовка резко толкнула в плечо. Даже заныла ключица.
Но пуля нашла цель. Боевик еще успел нажать на спуск, однако пули веером рассыпались по земле, подняв серую завесу пыли, в которую тот и ткнулся лицом…
Салаха бесила дурацкая демонстрация храбрости. Танцевать «Наурскую» на глазах противника можно было разве что в эпоху ружей, заряжавшихся с дула. Появление оптических прицелов грозило даже самым ловким танцорам неизбежной гибелью. Что и произошло.
— Все ко мне! — подал команду Салах, едва Казбека скрыла завеса пыли. Он понимал: спасти положение уже нельзя. Надо — спасать людей, уводить живых от неминуемой гибели.
Прислушиваясь к огню, который велся со стороны блокпоста, Салах определил пять огневых точек. Но чтобы им противостоять, нужны бойцы, объединенные общим замыслом действия. Нужны солдаты, умеющие действовать с умом и по приказу. А где они?
Отряд, собранный из разных мест для проведения операции в Ковыльной, Салах мысленно уже называл не взводом, а кодлой-сборищем головорезов, сделавших грязную войну делом своей жизни. Большинство боевиков не имели ни образования, ни профессии. Прекращение войны в Чечне стало бы для них полнейшим жизненным крушением.
Таковыми были и тридцатипятилетний Ирез Кациев, или Длинный, и шестнадцатилетний Геримхан Гирмаев, прозванный Мухой.
Ирез — плотный, громоздкий, заросший черной шерстью от глаз до горла. На голове — зеленая повязка с изречением из Корана, вышиты мастерицами из Саудовской Аравии.
Ирез никогда не скрывал, что ненавидит всех, кто хотел бы мира, — будь то чеченец или русский.
К Салаху он относился скептически и часто выказывал это: подумаешь — начальник! Служил в российской армии и теперь думает, что умеет воевать и командовать. Да бил уже он, Ирез, и без Салаха Мадуева эту самую российскую армию с ее недоносками командирами, бьет сейчас и будет бить всегда, пока жив.
Салах знал, что Ирез хорошо научился стрелять, умеет скрытно перебегать среди городских развалин Грозного и вообще чего-то стоит в бою.
У шестнадцатилетнего же Геримхана, не имевшего ни опыта, ни образования, в избытке было лишь самонадеянности. Сверстникам он любил рассказывать, как застрелил русскую бабу-врачиху в Серноводске. Жаль, что одну: пусть знают эти русские, что в Чечне они — не люди.
Прежние попытки Салаха привнести в действия отряда элементарную дисциплину и слаженность боевики откровенно саботировали. Привыкшие действовать в руинах зданий и горных ущельях, где успех решает смелость одиночек, они не желали понимать, что в предстоявшей им операции главное — умение точно выполнять распоряжения командира.
И тем не менее, надо быть предпринимать жесткие и решительные шаги, иначе гибель грозила всем.
— Длинный! Ты рванешь вправо к той куче, где убили Дошлуку. Муха — влево к телеграфному столбу. Пять шагов пробежал — упал. И сразу перекатился. Прижался к земле — стреляй. Пока вы бежите, мы вас прикроем. Когда заляжете, где сказано за вами побегут другие. Нужно зайти к русским с боков. — Сказать с «флангов» Салах не рискнул, поскольку знал: могут и не понять. — Ясно?
Он посылал боевиков на верную гибель. Но это был единственный шанс заставить их принять открытый бой. Они не были морально подготовлены к атакам, потому что знали: началась стрельба — пора отходить.
Первым рванулся влево маленький верткий Муха. Он выскочил из-за трейлера, быстро промчался по дороге. Упал.
С блокпоста не раздалось ни единого выстрела. Рывок пацана оказался для его защитников неожиданным.
Муха упал, перекатился, спрятал голову за конус земли, нарытой трудолюбивым сусликом. Впереди, шагах в пятидесяти, он видел черный прямоугольник амбразуры, выложенный бетонными плитами. Выдвинул ствол автомата, дал длинную очередь. В амбразуру не попал, но пули простучали по бетону, выбив мелкую крошку.
Длинный тоже успешно добежал до кучи грунта. Со стороны блокпоста прогремела короткая очередь. Длинный слышал, пули как с мокрым чавканьем попали в тело убитого Дошлуки, за которым он успел уже укрыться.
Салах говорил остальным боевикам спокойно, не повышая голоса:
— Вот так работают в атаке. Все видели? Если мы через десять минут не возьмем пост в кольцо и не покончим с милицией, все останемся здесь.
Боевики молчали. Они понимали правоту Салаха.
Муха не услышал выстрела. Он лишь почувствовал его.
Пуля попала в бугор, срикошетила и раздробила Мухе правую ключицу.
Вмиг улетучилось все — уверенность в своей смелости, ловкости, безнаказанности, в своем везении. Боль разрывала тело, ширяла шилом от ключицы к лопатке. Зажать рану пальцами и остановить кровотечение не удавалось. На руки, перемазанные собственной теплой, ярко-красной кровью, было страшно смотреть. Смерть была рядом.
Муха закричал, и тут же вторая пуля, смачно чавкнув, вошла в его бок.
В ушах зазвенела, оборвавшись, звонкая струна: ти-и-и-н! Звук ее слабел, пока не ушел, не умолк совсем.
Муха так и не закрыл глаз. Но они уже не видели ни гор, ни неба над ними, ни солнца над ледяными вершинами. И сам он навеки остался шестнадцатилетним. Почему? Во имя чего?
На такие вопросы жизнь не дает ответа мертвым. Никогда. Ответ должны искать живые…
У Салаха больше не осталось сомнений: бой проигран вчистую и спастись нет возможностей. Обороной блокпоста руководила твердая, грамотная рука. Обороняющиеся не открыли огня сразу же, едва Казбек послал боевиков в атаку. Долго молчал блокпост, подпуская отдельных атакующих. Ничто не выбивало русских из состояния равновесия. И только в тот момент, когда атаковавшие приблизились на расстояние кинжального броска, ударили «калаши» оборонявшихся. И теперь боевики были прижаты к земле, их выбивали меткими выстрелами люди, умеющие отлично стрелять…
21
С юго-западной стороны, мимо Могилы несся по тракту оставляя слева блокпост, лихой самосвал.
— Ой-ей-ей! — Полуян в отчаянье ударил кулаком по стенке траншеи.
Водитель гнал «КамАЗ», не обращая никакого внимания на то, что происходило впереди. Гнал, к верной смерти.
Схватив сигнальный пистолет, Полуян пустил настильно красную ракету навстречу машине.
Водитель увидел, как мимо него прочертила след рассыпающая искры комета. Но скорости не сбавил и не притормозил, а только выругался:
— Во менты нажрались! Давно такого не бывало!
«КамАЗ» подлетел к трейлеру «Холодтранса» почти вплотную. Так же лихо тормознул. Облако пыли, обогнав машину, поплыло в сторону блокпоста, закрыв на короткое время обзор.
Юнус Кахиров, припадая на раненую ногу, подбежал к машине. Наставил автомат на водителя.
— Вылезай!
Выстрел сразил испуганного шофера-лихача, который так ничего и не успел понять.
— Сюда!
Юнус замахал руками, в железный кузов самосвала.
Оставшиеся в живых боевики со всем сторон кинулись к машине. Последним, демонстрируя полное безразличие к опасности, к кабине «КамАЗа» двинулся Салах Мадуев…
В оптический прицел Полуян увидел лицо человека, которого взял на мушку. Дрогнуло сердце. Что-то в облике боевика напомнило ему старого товарища Салаха Мадуева. Но было и совершенно чужое: ввалившиеся глаза, густые нависающие брови, седина на висках и в короткой бороде… Похож и не похож… Непохож и похож.
«Мы никогда не станем стрелять друг в друга» — сказал однажды Полуян Салаху.
Нет, не был другом тот, у машины. Он только походил на Салаха, которого знал Полуян, да и то походил не очень. И как бы он мог оказаться на той стороне?
«Мы никогда не станем стрелять…»
Тот, на другой стороне, держа в руке автомат, спокойно подошел к «КамАЗу».
Марка прицела удобно расположилась на левой стороне груди, там, где билось чужое сердце.
«Мы никогда не станем…»
Полуян сдвинул прицел в сторону, взял на мушку левый подфарник машины. Плавно нажал крючок спуска. Видел в прицел, как брызнуло в стороны разбитое стекло.
«Мы никогда…»
Боевик даже не оглянулся туда, где зазвенели осколки. Скорее всего посчитал, что стрелок промахнулся. Мазила!
Он потянул дверцу кабины на себя и легко, пружинисто вскочил внутрь. «КамАЗ» взревел, рванул с места и поднял густую пылевую завесу.
22
На командном пункте вертолетного полка солдат-радист поймал призывы о помощи, доносившиеся с блокпоста.
— Товарищ полковник! Нападение!
— Где?!
Радист врубил рацию на полную мощность.
— «Степь»!"Степь"! Я «Курган»!
— Кто это — «Степь»! — Полковник с недоумением посмотрел на радиста.
— Райотдел милиции. А «Курган» — южный блокпост.
— «Степь»!"Степь"! Я «Курган». Нападение. Атакован боевиками. Нужна помощь. Банда большая. У нас потери. «Степь»! Нужна помощь. «Три! Три! Три!» Всем, всем, кто слышит!
— Разберутся сами. — Командир полка держался и отдавал команды спокойно, без эмоций и нервов. — Майор Иванчук! Поднимите караул в ружье! Усильте посты по периметру аэродрома и городка.
Чигирик, вошедший на командный пункт, услыхал этот приказ и, не говоря ни слова, выскочил наружу. Убыстряя шаг, пошел через поле к стоянке машин. Уже издали облюбовал борт 08 — вертолет капитана Рубанова. Тот стоял, готовый к боевому вылету. Из-под крылышек хищно торчали серебристые острозаточенные карандаши ракет.
Неподалеку с автоматом в руках топтался часовой.
Увидев Чигирика, солдат заступил ему дорогу.
— Нельзя, товарищ капитан. Не имею права…
— Сынок, — Чигирик сделал безразличное лицо. — Это конечно твое дело, но на борту забыли выключить тумблер клиренса. Случится пожар — отвечать тебе.
Клиренс — это дорожный просвет или расстояние между наинизшей точкой машины до грунта. У клиренса нет тумблеров, которые включают или выключают. Но солдат первого года службы Башмачников этого еще не знал, а вот слово «пожар», произнесенное капитаном, испугало не на шутку.
— Только недолго, товарищ капитан.
— Да уж постараюсь как-нибудь!
Чигирик заскочил в вертолет. Огляделся. Занял место пилота.
Привычно подготовил машину к взлету. Растормозил несущий винт. Нажал кнопку запуска. Двигатель взревел, стремительно набирая обороты.
— Эй, товарищ капитан! — истошно заорал часовой, но крик его утонул в грохоте винтов.
В «вертушке» ожила рация.
— «Ястреб»!"Ястреб"! Вылет запрещаю! Ты меня понял, хер собачий?! — Комполка не выдержал уставной формы и орал в микрофон свирепо: — Мать, твою!… Ты понял?! Запрещаю!
Последнее, что Чигирик услыхал перед тем, как выключить рацию, было грозное слово «трибунал».
Отчаянно выругавшись, капитан поднял машину «по-вертолетному».
Привычная вибрация вернула спокойствие.
По степи, по нетронутой целине, по серой, выцветшей от летнего солнца траве, тянулся до неба хвост пыли. Это мчался «КамАЗ».
Чигирик крепко сжал зубы. Он уже успел увидеть горящий домик пикета ГАИ на южной развилке дорог. Видел чадно дымивший остов трейлера, который так и не прорвался к станице, остановленный на блокпосту. Он понимал, что именно оттуда, снизу, в эфир летели сейчас призывы о помощи, на которые никто не отвечал.
Это только Василий Иванович Чапаев, вскочив на коня, подавал команду: «За мной!» Сейчас командиры умные, с дипломами и высоким чувством ответственности. Они не кричат «За мной!», они подают команду: «Вперед, ребята!», оставляя во всех случаях за собой право объявлять, что их подчиненные готовы умирать с улыбками на устах…
Приспустив нос, вертолет летел над шлейфом пыли.
В кузове самосвала мотались из стороны в сторону с десяток человек в камуфляже, увидев вертолет над собой, они схватились за оружие, и Чигирик услышал, как по борту «Мишки» ударило дробью.
И тогда, отбросив от себя белопенный хвост, словно перечеркнув наискосок голубое небо, сорвалась с направляющих и понеслась вперед, обгоняя стремительный винтокрыл, ракета. Сразу за ней пошла вторая.
В том месте, где был «КамАЗ», полыхнуло оранжевое пламя и вспухло огромным клубом черного дыма…
23
Полуян вынул из автомата пустой рожок. Швырнул в сторону. Металл звякнул, ударившись о камни.
Хотелось пить. Казалось, язык распух.
Полуян прошел в укрытие, выдержавшее два прямых попадания из гранатомета. Взял первую попавшуюся на глаза фляжку, отвинтил пробку и сделал большой глоток. Горло обожгло: во фляжке был спирт. Он зло сплюнул и вернулся в траншею. Выпрыгнул из нее, сел на камень.
Солнце Дня джихада перевалило зенит и покатилось к закату. В ушах все еще отдавались давно смолкшие выстрелы и взрывы. Полуян принюхался, горячий степной ветер нес с собой сладковатый запах смерти.
Транзистор, который перед началом боя забыли не выключить, бормотал из-под обломков бетонной плиты, под которой он оказался после взрыва гранаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45