— Товарищи офицеры, вынужден вас огорчить. И прошу проинформировать своих подчиненных, присовокупив, что только крайняя необходимость вынуждает меня на этот шаг. Денежное довольствие за декабрь будет выплачено в половинном размере. То же самое за январь.
В узком зале вокруг широкого и длинного овального стола сгустилась тишина. Почти все присутствующие уже знали о предстоящем. На то они и разведчики, чтобы знать о событиях заранее. Но все равно многие надеялись, что уж перед Новым-то годом их эта неприятность минует.
— Это связано с тем, — выложив самое трудное, Нифонтов почувствовал себя свободнее, — что нам необходимо срочно закончить работы по экранизации здания. А бюджетное финансирование практически заморожено. Вам не надо объяснять, как важно обезопасить наши компьютеры, наши собственные системы связи и прочую электронику. Посему уверен, что вы и ваши люди правильно поймете ситуацию. Даю слово офицера, что в феврале — марте все задолженности будут погашены. Причем с учетом инфляции. Вопросы есть? Все свободны, Голубкову остаться.
Мрачновато покидали подчиненные Нифонтова защищенный от всех видов прослушивания зал для заседаний. Генералу-то что — он проинформировал их и забыл. А им еще смотреть в глаза своим подчиненным. И так же сухо, делая вид, что ничего особенного не случилось, сообщать, что праздник у них будет куцым. А после Нового года вообще придется опять жить, занимая у гражданских знакомых. А потом начальникам отделов предстояло самое тяжкое: прийти домой и там доложить женам и тещам, что надо затягивать пояса.
Причем женам и тещам не объяснишь, что их деньги уйдут на меры по безопасности от ЭМБ, к тому же эта новая напасть — электронно-магнитные бомбы — секретна. Придется мямлить что-нибудь об общей экономической и финансовой напряженности в стране.
ЭМБ — это в принципе простые устройства, которые могут мощным бесшумным и невидимым импульсом не просто стереть все данные из имеющихся в радиусе сотен метров компьютеров, но и полностью вывести их из строя. А в компьютерах УПСМ много чего такого, что обеспечивает безопасность страны и стабильность ее руководства. Допустить их повреждение — значит нанести урон в тысячу крат больший, чем стоит надежная экранизация помещений, где установлены основные серверы. Притом что погибшие уникальные данные в деньгах можно оценить лишь весьма приблизительно: ведь многое из того, что хранится в этих компьютерах, оплачено усилиями суперагентов УПСМ, их здоровьем, а иногда и жизнями...
Но все равно, единственное, что облегчало душу покидавшим помещение офицерам, — это уверенность, что и сам генерал-лейтенант выпишет себе такую же неполную получку, как и всем прочим. Утешение слабое, но все же лучше, чем никакого...
Нифонтов же, озвучив неприятное решение, тут же о нем совершенно забыл. Он считал, что всякая служба чревата лишениями. Как на фронте случается и поголодать из-за перебоев в снабжении, так и спецслужбистам не зазорно на время ужаться в получке. Поэтому реплика генерал-майора Голубкова его в первый момент озадачила:
— И как же ты, интересно, собираешься компенсировать инфляцию? — спросил начальник оперативного отдела УПСМ. — Да тебя финансовое управление с дерьмом за это смешает. Нет ведь правительственного разрешения на сей счет...
— Инфляцию? Какую инфляцию? — недоуменно спросил генерал-лейтенант. — А-а, ты еще об этом. Очень просто. Кто-то из наших обратится в суд. И суд меня обяжет выплатить задолженность с учетом инфляции. Никакая ревизия не придерется!
Нифонтов был горд своей идеей, но Голубков снова удивился:
— В суд? Военнослужащий? И кто ж на это решится?
— Кто угодно. Кому прикажу. Ты, например. Судебное заседание будет закрытым. Собственно, чего там заседать, если судья свой человек, а я не против иска?
— Не боишься прецедента? — ругая себя за свой язык, сомневался Голубков. — А ну как все войдут во вкус и начнут сутяжничать?
— А кто узнает? О судебном решении будут знать четверо: ты, я, зампофин и судья. Ладно, хватит об этом. Ты мне лучше объясни, что у тебя с резидентом по Кавказу?
— Все в порядке, — доложил Голубков. — Встретились. Материалы он мне передал, но там пока мало конкретики. Что воруют — очевидно. А данные о бронетранспортерах, которые ушли в Армению, и о зенитных пулеметах, переправленных в Чечню, — пока еще на уровне предположений и домыслов. Из боксов и со складов техника исчезла, — это факт. Но, понятно же, что, проведи мы там проверку, окажется, что все погибло под селями и обвалами либо списано как отслужившее моторесурс.
— А в Абхазии?
— В Абхазии тем более. Боевые действия, ты ж понимаешь. Сгорел вертолет. А там иди разберись, подбили его сепаратисты или грузины? Или, наоборот, купили те или другие.
— Ну и каковы твои предложения? — кивнул, соглашаясь, Нифонтов. — Что мне докладывать куратору?
— Есть пока две зацепки. У резидента на примете один зампотех, который через пару месяцев увольняется в запас по выслуге. Вроде бы он не против в обмен на гарантию амнистии и выплаты всего, что ему причитается за службу, дать показания. Свидетель он мощный: у него будут не только детальные списки, личное свидетельство, но и ксерокопии подделанных документов.
Вторая — через грузин. У меня есть надежный выход на канцелярию Шеварднадзе. Если там удастся, то их контрразведка может нам много чего сообщить полезного. И не только о хищениях и коррупции.
— Я-асно, — задумчиво протянул начальник управления. — Только вот что... Давай-ка мы это как-нибудь похитрее залегендируем. Не надо, чтобы это выглядело как наше сотрудничество с ними. Понял? Пусть это будет как бы работа у них нашего крота.
Голубков кивнул. Ему не надо было напоминать, что предыдущий президент России недолюбливал президента Грузии. Тот еще во время их совместного пребывания в Политбюро ЦК КПСС не слишком высоко оценил деловые качества будущего реформатора России. Шеварднадзе, опытный, но жестковатый грузин, слишком четко понимал, к чему могут привести амбиции без понимания сути событий. И вот из-за прошлых обид, злопамятности высшего чиновника России и обострившегося положения в Абхазии два православных народа оказались в конфронтации: Но Нифонтов и Голубков были служивыми людьми, а служивые командующих себе не выбирают, служивым приходится исходить из того, что есть. Выкручиваться.
— Понял, — резюмировал генерал-майор. — Оформим моего человека как крота, имя засекретим, выпишем вознаграждение. Доклад представлю, как результат агентурной разработки, так?
— Так. Теперь вот что еще. Как, Костя, ты объяснишь мне вот это? — И Нифонтов достал из лежавшей под его тяжелой волосатой рукой густо-зеленой папки ксерокопию заметки из англоязычной газеты, к которой был подколот отпечатанный на принтере перевод.
"Как сообщил источник в Кремле со ссылкой на генерал-майора К. Д.
Голубкова, работающего в одном из подразделений ФСБ или ФАПСИ, отношения России и Грузии будут обостряться, пока у власти в Грузии находится «рвущаяся в НАТО клика тирана Шеварднадзе». Об этом генерал-майор заявил на встрече ветеранов Вооруженных сил СССР в клубе «Щит Родины». Это неформальная организация, объединяющая бывших сослуживцев, ныне оказавшихся разведенными по армиям СНГ и других стран ближнего зарубежья России.
Генерал Голубков, в частности, заявил и о том, что не понимает, почему ликвидаторы катастрофы на Чернобыльской АЭС, которую до сих пор лживо называют «аварией», получают пенсию не в зависимости от того, несколько эффективна была их работа по ликвидации последствий катастрофы, а от того, насколько сильно они при этом пострадали. На том же заседании один из сослуживцев Голубкова капитан-спецназовец Пастухов поднял тост «За братство русских и грузин, живущих в Москве...»
— Бред, — нахмурился Голубков. — В клубе был. По твоему заданию. Отчет об этом уже у тебя. Однако о Грузии — во всяком случае, в таком разрезе — речи не шло. О Чернобыле вообще не говорилось. Ни слова. А Пастухова так и вообще на том сборе не было. Он никогда никакого отношения к «Щиту» не имел. Это провокация.
— Я и без тебя знаю, что провокация, — поморщившись, как от изжоги, буркнул Нифонтов. — Я тебя про другое спрашиваю: как ты это можешь объяснить? Мы взялись с тобой расследовать коррупцию в российских войсках на Кавказе, в частности в Грузии. И тут же тебя выставляют как обвинителя Шеварднадзе. Совпадение? Упреждающий удар? Или крючок на будущее? А Пастухов? Он тут каким боком? Не в связи ли с ликвидацией его группой того террориста... Пилигрима, да? Это тоже ведь кавказский след, так?
— А что за газета? За какое число? — не найдя названия и числа на ксерокопии, спросил Голубков.
— Это я тебе пока не могу сказать, — мотнул лобастой головой Нифонтов.
— В печать заметка не пошла, удалось в последний момент вытеснить какой-то сенсацией. Однако полностью изъять эту дезу не представляется возможным.
Она еще может вынырнуть где угодно. И чего я уж совсем никак не могу понять, при чем тут Чернобыль? А знаешь, твоя интонация в этой реплике поймана очень точно. Вот буквально слышу твой голос. Может, ты где-то в ином месте и по другому поводу говорил что-то похожее?
— На хрена, извини за выражение, мне такое болтать? Да я, признаться, и не думал никогда об этом — о том, кто и сколько получает за чернобыльские дела... Как-то это все очень далеко от меня...
— Я слышал краем уха, — сообщил Нифонтов, — что в правительстве собираются пересматривать размеры пенсий для ликвидаторов.
— Да? Понятия не имею.
— И все-таки... Ради чего это все накапано? Есть связь с нашей темой или другими делами? Какими? Зачем?
Голубков задумался. Потом нерешительно сказал:
— Есть одно рабочее соображение... Ты помнишь... Чтобы выманить Пилигрима, мы через ФСБ устроили для чеченцев утечку фальшивой объективки о группе Пастуха.
— Да, конечно, помню. Что-то там о перерождении и рвачестве. Она ведь тогда и сработала как приманка, та объективка. Ну что в этой связи?
— Просто, несколько я могу судить, — Голубков умолк, прикидывая формулировку: то, что вырисовывалось, ему очень не нравилось, — эта объективка — единственный вышедший от нас документ, в котором моя и его фамилии присутствуют одновременно. И кто может гарантировать, что Пилигрим не поделился этой дезой с кем-то еще, кроме чеченцев? Никто не может. Но если тот документ всплывет вкупе с этой вот заметкой, то получается, что Пастух по моему заданию что-то затевает в Грузии. Причем заодно с теми грузинами, которые прячутся от Шеварднадзе в Москве!
Это полностью совпадало с тем, что думал сам Никифоров, но генерал-лейтенант предпочел воспользоваться правом начальника задавать вопросы, когда ни у кого нет готового решения:
— И что ты предлагаешь?
— Что я могу предложить, если я об этом только что узнал?.. А что, если нам посодействовать публикации этой заметки? И поскорее?
— Ты хочешь сделать вид, что мы ни о чем не подозреваем, и дать им возможность продолжать? — Нифонтов был явно не в восторге от этого предложения, уже хотя бы потому, что ему предстояло вслед за благодарностью резиденту, сумевшему предотвратить провокационную публикацию, сразу же давать команду о содействии этой самой провокации. — Ты все прикинул? И тот скандал, который разразится, если это перепечатают в Грузии? Не заиграемся?
— Можем, конечно, и заиграться, — согласился Голубков. — Но в случае скандала у нас будет возможность для опровержения — раз. А во-вторых, как еще можно обнаружить того, кто приготовил этот удар, если не приоткрыться?
— Тебе легко говорить — приоткрыться! А ты представляешь, как я буду выглядеть, когда все это придется объяснять наверху?
Но, хорошо зная Нифонтова, Голубков сразу понял, что последний пассаж — риторический. Начальство вообще любит, когда поставленный ими вопрос из сферы их компетенции ставит хуже информированных подчиненных в тупик.
— Впрочем, выкручусь, — посоображав, признал начальник УПСМ.
Предоставлю куратору самому выбирать, что это — нечаянная откровенность в духе ельцинской неприязни к Шеварднадзе или намеренная утечка, дабы просечь расклад. Лады. А что думаешь предпринять в первую очередь ты?
— Съезжу к Пастуху. Пусть присмотрятся ребята. Если и возле них идет возня, можно напрячь их, чтобы конкретизировали след. Они сейчас охранным бизнесом занялись, так что могут сразу и не распознать, что их втягивают в провокацию...
— Этого мало. Обрати внимание на тост. — Генерал забрал у Голубкова заметку с переводом и прочел:
— «За братство русских и грузин, живущих в Москве...» Это что? Явный намек на то, что мы покровительствуем тем, кого Шеварднадзе просит ему выдать. А в чем он их обвиняет, помнишь?
— В подготовке переворота и покушения.
— Вот именно. Значит что?
Голубков опять промолчал. При всем его немалом опыте ему еще не приходилось быть обвиняемым в подготовке покушения на президента соседней державы.
Нифонтов испытующе посверлил Константина Дмитриевича взглядом и сам обрисовал перспективы:
— Если заиграемся, быть тебе обвиненным в международном терроризме. И хрен тогда докажешь, что ты не верблюд, а вся наша управа — не верблюжатник. Уверен, что не дашь себя затянуть в ловушку?
— Постараюсь.
— Вот-вот. Всегда ты так. Тут стараться мало. Уверен, что у тебя получится?
Нифонтов и Голубков не знали, что в это самое время в Тбилиси летит самолет, на котором по всем документам находится Олег Мухин. Что сам Олег в это время скитается по вечерней Москве, не в силах придумать, куда ему деваться и что делать с подозрительным кейсом. Знай они все это — быстро бы избавились от предположений и разгадывания загадок вслепую. Они сразу поняли бы, что игра против них идет уже давно. Что роли и ходы в ней распределены так основательно, что вопрос о том, чтобы не быть в нее втянутым, уже не стоит. Мало того, теперь даже просто физически уцелеть становилось для них проблематичным. А уж сохранить должности и погоны — вообще фантастика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9