Водоплавающая дичь важно расхаживала среди стада, роясь в земле в поисках червей и вспархивая из-под копыт. Стена деревьев, естественного леса или посадок, обрамляла близкий горизонт — высокие деревья, все почти одной высоты и на первый взгляд лишь немногих пород. «В них, конечно, нет такого великолепия и разнообразия, как в горах Кинабалу на Борнео, — подумал Гудалл, — Больше похоже на ту ерунду, которую они видели во время подготовки в Белизе». Возле Санта-Елены ландшафт выглядел совсем иначе: рисовые чеки и крестьяне, занятые прополкой, — первые люди, которых они увидели после того, как покинули Медио Квесо.
Санта-Елена была похожа на Медио Квесо, только еще меньше. Производство говядины не требует интенсивного ведения хозяйства, и местность казалась малонаселенной. Кроме того, как пояснила Дита, они въехали в зону боевых действий, где шла война — малая, но вполне достаточная для того, чтобы заставить людей переселиться в глубь страны. Хотя большинство мятежей контрас — или, скорее, нападений на никарагуанских сандинистов — происходило на севере, с территории Гондураса и Сальвадора, по крайней мере две группировки некогда действовали в этом районе. Их уже не было, но остались минные поля там, где были их лагеря, и мины время от времени взрывались, когда на них набредали достаточно большие животные или неосторожные люди. Это была еще одна причина того, что здесь оставалась полоса более или менее девственного леса, начинавшаяся за пару километров от границы на коста-риканской стороне и заполнявшая пятикилометровое пространство от границы до реки и еще столько же на другой стороне.
Их появление, казалось, не вызвало никакого интереса у немногих людей на маленькой площади, на которой находились одинокий магазин, бар и небольшая церковь, скорее напоминавшая часовню, с единственным колоколом над дверями и проржавевшей крышей. Пара сорванцов в лохмотьях появилась, когда они вышли из машины.
— Нам придется оставить джип здесь, — сказал Паркер, — мы заберем распределитель зажигания, но я не хочу вернуться и обнаружить, что колеса ушли в самоволку. Скажи им, что я поотрываю им головы и сожгу деревню, если у нас что-нибудь пропадет.
Дита присела перед оборванцами, девочкой и мальчиком. Она ласково говорила с ними минуту или две, дети ухмыльнулись, отвечая ей, и она дала им бумажку в сто колонов.
— Что ты сказала?
— Я сказала им, что они получат еще одну, если мы вернемся назад и найдем все как оставили... Que?
Мальчик дернул ее за руку.
— Он говорит, что не позже, чем через час начнется дождь и если у нас есть где укрыться, мы должны его переждать.
— Хитрая задница. Скажи ему спасибо от меня и добавь, что уж мы как-нибудь выкрутимся.
Паркер пошел вперед с компасом, картой, биноклем и прочим, Дита — следом за ним, Гудалл — замыкающим. Они были одеты настолько не по-военному, насколько это было возможно — мужчины в цветастых рубашках, ярких льняных брюках, заправленных в носки, Дита — в футболке и поношенных белых джинсах. Только ботинки у них были американские, армейские, но они были куплены в обыкновенном туристическом магазине в Сан-Хосе.
Тропа вела в северо-восточном направлении, как Паркер и хотел, через заросли маиса и маленькую банановую плантацию, дальше была полоса кустарника, на которой деревья были срублены, но земля так и не была расчищена как следует, или, что более вероятно, ее забросили и оставили медленно дичать. Потом, почти неожиданно, лес стал гуще и исчезли всякие следы тропинки. Впереди была преграда • из переплетенных молодых растений, вызванных к жизни солнечным теплом, чтобы заполнить дыру, проделанную теми, кто здесь проходил, и они обнаружили, что пройти здесь можно, особенно при помощи мачете Паркера.
— Ты раньше бывала в джунглях? — спросил у Диты Гудалл.
— Конечно. Но не в таком лесу, как здесь, — она ответила, не оборачиваясь. — И почти как турист в заповеднике, там, где положено.
Они продрались через эти заросли в лес, такой же, как прежде: здесь было жутко, как в разрушенном соборе, и очень сыро. Сырость под ногами, сырость в воздухе, да еще и жара, особенно там, где через просветы пробиваются столбы яркого света и плоские листья в этом свете сверкают белым и серебром.
Почва, по которой хлюпали их ботинки, была почти лишена растительности, не считая случайных бромелий с толстыми восковыми листьями, собранными в розетки, и лиан, которые росли скорее вниз с ветвей, чем вверх с земли. Деревья были не такие уж толстые, только у немногих стволы были больше полуметра в диаметре, но теперь, идя среди них, Гудалл увидел, что деревья эти разных видов, и видов этих больше, чем можно обнаружить в посаженных человеком лесах. Многие имели как бы подпорки, угловатые выступы до шести метров в высоту, которые поддерживали их.
Когда они останавливались на момент, кругом было тихо, но словно бы издалека они могли слышать крики птиц, треск ветвей, шум в кронах, как если бы птица или кто другой промелькнула в тридцати метрах над ними.
— Здесь легко заблудиться, — сказала Дита минут через десять после того, как Паркер сверился с картой. В голосе ее послышался оттенок беспокойства.
— На самом деле невозможно, — ответил Паркер. — Через десять километров в этом направлении — река. Я считаю, мы должны быть там вскоре после полудня.
— А потом назад — всего двадцать километров.
— Ну да. Но я больше надеюсь, что мы сможем перейти через реку и добраться до объекта. Это еще пять километров. Туда и обратно — десять. Итого тридцать. Слишком много для тебя?
— Думаю, что нет. Вполне нормально.
Но вскоре мышцы ее ног начали болеть: это была не просто ходьба, каждый шаг требовал усилия, чтобы вытащить ногу из влажной трясины, которая, как она увидела, присмотревшись и привыкнув к сумраку, состояла из мешанины полусгнивших листьев, ветвей и кусков дерева. Все это кишело муравьями, пауками, многоножками, жуками и жучками.
Она содрогнулась, но почувствовала себя несколько уверенней при мысли о своих ботинках и заправленных в них штанах.
— А змеи? — спросила она.
— Не волнуйся. Ядовитых здесь не много. Они убираются с дороги, если могут, — ответил Паркер.
«Ну, — подумал Гудалл, — это же самое нам твердили в Белизе».
Еще через двадцать минут Дита начала сознавать, что другой проблемой может оказаться скука. Раньше она бывала в лесу с проводниками, которые останавливались каждые пять минут и показывали всякие достопримечательности — растения, цветы, насекомых, бабочек, — то есть то, что обычный турист может пропустить. И всегда это было в одном из горных заповедников, где за поворотом мог оказаться водопад или открыться прекрасный вид. Но здесь все время было одно и то же, тысячи тонких стволов, ползучие растения, полумрак, а если и показывалось что-то, Паркер не оставлял времени разглядеть это.
Вдруг она почувствовала, что Гудалл позади нее ускорил шаг, затем его рука коснулась ее плеча.
— Смотри. Туда.
Его рука указала куда-то вверх.
Облачко густо-синих кусочков света, сотни и сотни, клубилось в солнечных лучах, пробивающихся сквозь кроны деревьев.
— Что это? — спросил Гудалл.
— Бабочки. Я уже видела их раньше, но никогда так много сразу.
Он стоял позади нее, и снова, неожиданно среди жары и духоты, она осознала сексуальное напряжение, возникшее между ними троими, которое могло, как радиоактивный обогащенный уран, достичь критической массы по воле обстоятельств и вызвать цепную неконтролируемую реакцию. Однако она почувствовала еще и некоторую признательность за то, что Гудалл подумал о том, чтобы показать ей то, что она могла пропустить.
— Идем. Почему вы остановились? — спохватился Паркер.
— Бабочки. У тебя над головой.
— Я не думаю, что у нас есть на это время, Гудалл, понятно?
— Простите, сэр. Но вы сказали, что мы вроде как за птицами наблюдаем или бабочек ловим. Практикуемся.
— Не шути со мной, Тим.
— Не буду, мистер Паркер. Никоим образом, — он слегка подтолкнул Диту и добавил едва слышно: — Быстрым шагом, голубушка, левой, левой, левой-правой, левой.
Еще десять минут, и Паркер едва не налетел на препятствие, почти ставшее частью темного леса — две полосы колючей проволоки, натянутые в метре и в полутора метрах над землей, с востока на запад, прямо поперек дороги.
— Дерьмо. Почти врезался.
Дита и Гудалл подошли к нему.
— Почему это здесь?
— Граница.
Паркер пролез через преграду. Палый лист из-под его ноги вдруг вздулся, сделался размером примерно в фут, и метнулся за ближайшую бромелию.
— Что за чертовщина?
— Жаба.
— Ну и здоровая!
— Добро пожаловать в Никарагуа. Скажи спасибо, что это не противопехотная мина.
16
Мэтт Добсон рыскал по Сити, не в прямом смысле, конечно, а с помощью модема, факса и телефона, добывая сведения, которые были ему нужны. Он уже знал: Финчли-Кэмден по уши в дерьме со своим долгом Ллойду, и вскоре узнал размер этого долга. Он узнал, что операция Ф.-К. заказана МПА — было нетрудно догадаться, что он взялся за это дело, чтобы избавиться от долга. Он наслаждался той мыслью, что если удастся его комбинация, то Ф.-К. потеряет свои двести пятьдесят тысяч залога и останется при своем.
Но он не мог узнать, чего МПА хочет достичь в Коста-Рике, посылая туда двадцать тренированных убийц (он вычислил их количество по количеству оружия, которое им требовалось). Коста-Рика была стабильной, относительно процветающей страной, которая, не в пример некоторым своим соседям, не воевала после малой гражданской войны, которая закончилась в 1949 году. Там не было армии, выборы проходили регулярно и без мошенничества, там не было партизанского движения, которое следовало поддерживать или подавлять. В конечном счете он признал, что МПА не собиралась вмешиваться во внутренние дела Коста-Рики, как это делали «Юнайтед Фрутс» и ЦРУ в Гватемале в 1951-м или ГТТ и ЦРУ в Чили в 1973-м.
И даже не потому, что МПА имела влияние в Коста-Рике — их в этой стране интересовала главным образом говядина, и если по какой-то причине местное производство пришло в упадок или «Буллбур-гер» был бы вытеснен «Макбургером», это выглядело бы крошечным пятнышком на фоне огромных межнациональных прибылей.
В удобном и роскошном помещении на первом этаже его дома на Кадоган сквер, которое он называл своим офисом, Добсон размышлял, вертя в пальцах безделушку, сидя за своим столом, который, как клятвенно заверял продавец, некогда принадлежал Наполеону. Его мягкие ладони и наманикюренные пальцы поглаживали кожаную цвета бычьей крови обивку его большого рабочего кресла, сделанного специально в комплект к столу. «В чем я нуждаюсь сейчас, — пробормотал он себе под нос, — так это во всестороннем подходе к вопросу». Он потянулся к телефону — всесторонний подход был товаром, который Мэтт Добсон покупал при необходимости.
* * *
Следующий день, время ланча, «Стар и Картер», Кью-Грин. Саул Каган, одетый в свой обычный неряшливый твидовый костюм, с итонским галстуком, завязанным подобием узла, который не развязывался в течение не менее четверти века, а просто затягивался по утрам и ослаблялся вечером, сидел на скамье, перед ним стояли сосиски с картофельным пюре, его коричневый плащ лежал с одной стороны, а с другой сидел Тед Бретт.
Они представляли собой пару противоположностей. Кагану было сильно за пятьдесят, и он выглядел так сомнительно, как только может выглядеть человек, который был исключен из Итона за гомосексуализм («Мы все занимались этим, старина, но я делал это на Виндзор-Хай стрит») в шестнадцать лет и который позднее работал на Ми5, СИС, ЦРУ и КГБ, а иногда и на все четыре разведки сразу. Тед Бретт, в свою очередь, был образец добросовестного исследователя: красивый пуловер от Маркса и Спаркса, вельветовые брюки и на тарелке — кукурузные оладьи и камбала.
Он прожевал и отпил глоток из полу-пинтовой кружки «Спеклед хен», которую с его соизволения купил для него Каган. Бретт редко пил за ланчем в рабочие дни, но поскольку это был обед за чужой счет, что с ним случалось нечасто, он решил, что можно и выпить.
— Как я понимаю, — это была одна из любимых фраз Теда, — ты утверждаешь, что цель книги, которую ты собираешься писать, — доказать, что многонациональные пищевые конгломераты должны быть уязвимы, если они терпят неудачу с главным пищевым продуктом, которым они занимаются.
— Что-то вроде этого.
Это было на самом деле совсем не так, но Кагану уже было около шестидесяти, и он усвоил за эти годы, что эксперты не поделятся мыслями и идеями, пока могут убеждать себя в том, что они действительно принадлежат им, а не подсказаны кем-то другим. Так что он спокойно позволил Бретту распространяться дальше.
— На самом деле это не тот случай. «Букер Макконнелл», например, зависит больше от маркетинга и доставки, чем от реальной продукции. «Набиско» — главный переработчик, и если пересыхает один источник сырья, они переходят к другому, а если исчезнет целый участок деятельности, так ведь их средства вложены во многие области, — он был не вполне уверен во всем этом, но это подводило к тому, что он хотел сказать. — Однако если взять МПА, то тут совсем другое дело.
Бретт слегка покраснел от этой вульгарности, но почувствовал, что был прав. Кроме того, Каган (которого Бретт знал под реальным именем весьма популярного автора триллеров, на что Каган намекал) был, несмотря на свой возраст, более чем вульгарен сам по себе.
— Компания-учредитель разработала способы переработки маиса, который американцы называют кукурузой, в самом начале нашего века. Кукурузные хлопья, попкорн, кукурузная мука и много чего еще. Кукуруза до сих пор остается в самом центре их деятельности. Сейчас та, что они потребляют, растет в «кукурузном поясе» Соединенных Штатов и кое-где еще, но она вся гибридизирована с целью получения нужных им качеств, хотя мы обеспечили им возможности для генетического конструирования...
Тед остановился, осознав, что начатая им фраза оказалась слишком длинной и он забыл, с чего начал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29