Во рту он держал маленькую дешевую манильскую сигару.
— Чем могу помочь?
— Квартира четыре, — сказал я. — Мне нужен ключ.
— Да ну? — сказал он и ухмыльнулся. Потом оперся рукой о дверь и скрестил ноги, неопорная нога лишь притрагивалась носком ботинка к полу. — А кто вы такой? — Он продолжал разглядывать носок своего ботинка.
— Представитель службы аварийного ремонта электросетей. — Я вынул из кармана маленькую красную картонку, на которой был напечатан такой текст «В соответствии с актом Совета по энергетике от 1954 года податель сего имеет право входить в любые помещения, в которые поставляются газ или электричество». Откуда-то изнутри доносилось слабое мычание.
Мужчина в цветастом свитере прочитал мой документик от начала до конца.
— Вы его вверх ногами держите, — сказал я.
— Шутить любите. — Он провел по ребру карточки длинным грязным ногтем и вернул ее мне. — Ключей нет, — сказал он.
— Это не проблема, — сказал я, щелкнув пальцем по пустотелой двери. — Ничего не стоит просверлить дырку в этой коробке. Мне надо, чтобы вы подписали вот здесь, что вас поставили в известность о взломе двери в помещении.
— Ничего я подписывать не буду. — Встав на обе ноги, он уперся плечом в дверь. Дверь начала медленно закрываться.
— Может, вы хотите, чтобы я вошел и отключил электричество в вашем телевизионном дворце? — сказал я и двинулся вперед, упираясь рукой в дверь. Я...
— Ладно, — пробормотал цветастый свитер. Не надо давить. У меня есть ключи от четвертой квартиры. — Он пошел, бормоча, в глубь мрачных авгиевых конюшен своей квартиры. Здесь, в подвале, цвет лица смотрителя был не столь насыщен. В темном углу стояли покрытые паутиной старый телефон, пыльная буфетная полка и коробка из красного дерева с полосатыми табличками «1-я спальня», «2-я спальня», «Столовая», «Кабинет» и «Парадная дверь». Справа находилась комната, слабо освещенная матовым светом домашнего бара, пол был сделан из некрашеных досок, а единственной мебелью являлось пластиковое кресло с коробкой шоколадных конфет на ручке и телевизор с экраном в двадцать один дюйм, который в тот момент под аккомпанемент типичной для английских документальных фильмов музыки вещал: «...сделало его одним из самых красивых мест Шропшира». В проходе, звеня ключами, появился цветастый свитер.
— Нечего тут вынюхивать, — сказал он, — за все заплачено. — Он толкнул меня в спину, и мы прошли по дорожке, а потом по устланной коврами лестнице поднялись к четвертой квартире. Нажав на певучий звонок, он дважды повернул ключ в замке. Войдя в квартиру, я тут же направился на кухню, впрочем, стараясь не обнаружить, что уже бывал здесь раньше. Бросив взгляд на большую современную плиту, я издал глубокий вздох.
— Так я и думал, — произнес я. — У нас с ними и раньше неприятности случались. — Повернувшись к разноцветному свитеру, я продолжал: — Сходите-ка лучше за большим гаечным ключом или лучше я вам свои дам, но вам, пожалуй, стоит сходить за халатом, а то испачкаетесь. Эти плиты выглядят чистенькими, а на самом деле... — я наклонился к нему, — ...на днище они кишмя кишат. — Поскольку это произвело на него впечатление, я повторил: — Кишмя кишат. — О съеденном шоколаде он тут же забыл. Я заверил его, что в обязанности смотрителя входит помогать в таких случаях, но он ни за что не соглашался. Сославшись на какое-то неотложное дело, он ушел вниз.
Я принялся за поиски. Я внимательно осмотрел каждую комнату. Мебель на мелкие кусочки я не крушил, но каждую вещь поднял и осторожно опустил. Научного оборудования не было. Женщина совсем недавно была здесь — простыни и полотенца еще хранили запах ее духов. В кухне нашлась свежая консервная банка. В гостиной стояли не совсем завядшие цветы, и вода в вазе еще не успела нагреться. Я заглянул в почтовый ящик на двери. Там лежал маленький желтый запечатанный телеграфный конвертик; телеграмма гласила: «Подтверждаю понедельник. Захвати с собой побольше денег. Джон». Даже если речь шла о ближайшем понедельнике, когда мы намеревались заполучить Семицу, неопределенностей оставалось больше нем достаточно. Телеграмма могла относиться к любому понедельнику, да и Джонов в Берлине были сотни.
Я подошел к заднему окну и посмотрел вниз. Передо мной лежал прекрасный образчик лондонского сада — великолепная бетонная лужайка. Мусорные ящики прятались за шпалерой вьющегося кустарника. Цветастый свитер, стоя на куче песка, подвязывал ветки к решетке, правда, делал это крайне небрежно, поскольку почти все его внимание было приковано к окну, за которым я стоял. Я отпрянул от окна, задев телефон; когда я снова выглянул в садик, смотритель уже исчез. Я сел в единственное удобное кресло. Снаружи фургон с мороженым исполнял перезвон двадцатого века. Предположим, что со времени моего последнего свидания с Самантой Стил здесь никто не был. Что тогда? Краснорожий в цветастом свитере без восторга встретил мой визит в эту квартиру. Пока я в квартире, он наблюдает не за парадным, а за черным ходом. Как бы то ни было, он отрывается от своего телевизора. А потом вдруг снова возвращается в дом.
Идиот. Ну конечно. Я подошел к телефону и, проследив, куда идет провод, добрался до соединительного узла. На деревянном подрозетнике я обнаружил маленькую свежепросверленную дырочку и, когда поднимался на ноги, получил по голове удар нейлоновым чулком (размер 11/12), который предварительно набили мокрым песком. Я знал все эти подробности, поскольку, придя в сознание, обнаружил под собой и рваный чулок, и мокрый песок.
Сначала я увидел хорошо начищенный носок ботинка. Он весьма грубо толкал меня в грудь. Далее я с трудом различил расплывчатые контуры полицейского в шлеме и двоих мужчин в плащах с поясами. Начищенный ботинок сказал:
— Он приходит в себя... кем он представился? — Я не расслышал, что ответил другой голос, но Начищенный Ботинок продолжал: — Ах, вот как... придется тогда ему электрошок сделать.
Я снова закрыл глаза. Это был Кайли, офицер связи Скотланд-Ярда, любитель солдатского юмора. Когда я не пришел к чаю, Джин позвонила Доулишу. Доулиш позвонил в Скотланд-Ярд и попросил их отыскать меня.
Пока я тер ушибленную голову, двое сотрудников специальной службы взломали дверь в квартиру смотрителя. С экрана телевизора ведущий телевикторины задавал свои дурацкие вопросы.
Мне хватило голубого света, чтобы найти посторонний предмет в коробке шоколадных конфет «Блэк Мэджик». Две задние комнаты были оклеены обоями с рисунками автомобилей и гоночных касок, стояла там и кое-какая потрепанная мебель с разноцветными пластмассовыми ручками, валялось грязное белье, три пачки дешевых сигар, две бутылки «Димпл Хэйг» и один липкий стакан, открытая коробка сырного печенья, полфунта маргарина и пакет нарезанного белого хлеба фирмы «Уондерлоуф». Крохотная кухня была практически пустой, если не считать эмалированного таза с грязным бельем и двух больших пакетов мыльного порошка. В мойке среди спитого чая стояли три бутылки из-под темного эля. Сушка использовалась как книжная полка, были там и книги по ферментам.
На полке в буфете стояло чистое эмалированное ведро. Офицер Спецслужбы с начищенными ботинками — он был постарше другого — осторожно снял с полки ведро.
— Понюхайте, — сказал он. — Вот скотина.
Я опустил нос к теплой пенистой массе. На меня пахнуло сильным сладким дрожжевым запахам.
— Похоже на домашнюю пивоварню, — сказал более молодой. — Когда-то я за это многих прищучил — за варку пива без лицензии.
Начищенный Ботинок откликнулся:
— Ну, что за тип, одно пиво да грязное белье.
Тот, что помоложе, ответил на это сальной шуткой про пищеварительный тракт.
Я прошел мимо них к ванной. В розовом неоновом свете ярко блестела белая кафельная плитка. Поверх ванны лежала снятая с петель дверь, которая служила чем-то вроде стола; рядом с импровизированным столом стоял кухонный табурет.
— Скотина, — произнес Начищенный Ботинок. — Какая скотина.
Я окинул взглядом приспособления на столе — тут было все необходимое: темно-коричневая телефонная трубка, какие используют в армии США, маленький конденсатор и провод, заканчивающийся парой зажимов. Из внутреннего дворика шли стандартные телефонные провода, которые можно было присоединить к телефонной трубке и к небольшому магнитофону «Грюндиг» — как для усиления речи, так и для ее записи. Кроме того, на импровизированном столе были лампа, блокнот и четыре шариковых ручки, вставленные в пустую бутылку из-под сливок. Полный самодельный комплект для прослушивания телефонных разговоров.
— Любопытно, что же в запертой комнате, — сказал более молодой сотрудник Спецслужбы. Он снял свою шляпу и положил ее на стул.
Я сказал:
— Мне нужна копия телефонного счета, договор с телефонной компанией и, может быть, что-нибудь еще на ваше усмотрение, — на эту квартиру и на четвертую.
— В подобных случаях мы изучаем весь квартал, — ответил полицейский.
— Отлично, — сказал я.
— У нас в машине есть пластырь, — сказал он. — Вам бы лучше заклеить рану.
— В чем дело, Дейв? — спросил молодой сотрудник Спецслужбы.
— Мне не нравится его голова, — ответил Дейв.
— Мне тоже не нравится, — подтвердил более молодой. Потом они оба насмешливо посмотрели на меня. Наконец молодой человек подошел к запертой двери и уставился на стальной замок. На уровне глаз в свежевыкрашенной черной двери был глазок. Когда Дейв убедился, что с этой стороны в глазок ничего не разглядишь, он сказал молодому: «Так ничего не выйдет», и тот вынул из кармана отвертку.
Ему потребовалось не более двух минут, чтобы оторвать скобы от хилой фанерной двери.
— Домовладельцев, которые сдают такие квартиры, надо сажать, — сказал молодой. Он саданул ногой по двери и вышиб ее. Старший шагнул внутрь, включил свет и присвистнул.
Это было полуподвальное помещение. Дневной свет проникал сюда только через четыре узкие щели в одной из стен. На полу лежал неприбитый дешевый линолеум в крупную черно-белую клетку. Вдоль длинной стены стояла скамейка с двумя лампами и граммофоном. Скамейку покрывал большой красный флаг с белым кругом, в котором помещалась черная свастика. В самом центре свастики был наклеен весьма идеализированный профиль Гитлера; в комнате было несколько книг, включая «Mein Kampf», пара парадных кортиков и коробка с медалями и значками. Среди туристских брошюр валялась реклама: «Гамельн в Нижней Саксонии. Слет эсэсовцев. Организуется Ассоциацией социальной защиты бывших военнослужащих СС. Желающие участвовать должны сообщить свои данные на следующей неделе. Слет будет проходить с шести тридцати вечера в пятницу до половины восьмого утра в понедельник. Комфортабельный отель, питание, посещение ночного клуба и участие в слете: самолетом в обе стороны всего за тридцать фунтов». За патефоном стояли пластинки, выпущенные американской компанией для тех, кто желал слушать речи Гитлера и нацистские оркестры на хорошей технике, даже если не мог себе позволить истратить тридцать фунтов на эсэсовский пикник. На стене висели портреты нацистских лидеров, включая и одного из американских фюреров в сделанной на заказ форме, Вдоль стен стояло еще много армейских стульев и большая чистая доска на пюпитре. На полке лежал обрывок оберточной бумаги с запиской: «Скажи миссис Уилкинсон, что в четверг будет большое сборище. Закажи, пожалуйста, еще одну пинту молока».
— Очень мило, — сказал сотрудник Специальной службы. — Вы что-нибудь подобное ожидали увидеть?
Из соседней комнаты донесся веселый голос теледиктора: «Нет, боюсь что речь идет о письменном столе со специальными отделениями для бумаг, но благодарю вас, мистер Дагдейл из Вулвергемптона, что вы приняли участие в нашей викторине...»
— Он ударил меня со словами: «Получай, жид», — сказал я. Сотрудник Спецслужбы кивнул. Из телевизора послышались звуки фанфар и аккорды электрооргана.
Глава 38
Про игрока, который потратил два хода там, где требуется один, говорят, что он «потерял темп».
Лондон, воскресенье, 27 октября
— Пластырь у тебя на голове прекрасно смотрится, — заметила Джин.
— Квартира под колпаком? — спросил я.
— Полицейский сидит на полицейском, — ответила Джин.
— А белый «альпайн»?
— Не торопись, — сказала Джин. — У полиции достаточно дел и кроме борьбы с преступниками.
— Ты предупредила их, что это не терпит отлагательств?
— Так же, как и воскресная репетиция праздничной церемонии.
— Но если они там наткнутся на что-нибудь, введи это в систему, — сказал я. — Может оказаться важным.
Джин улыбнулась.
— Я не шучу, — сказал я.
— Знаю, — сказала Джин и снова улыбнулась. — Даже самых простых вещей не допросишься. Кайтли говорит, что ты против газетных сообщений, — сказала Джин.
— Кайтли, — подхватил я. — Он обожает газеты. А ведь иногда от них больше вреда, чем пользы, — они могут привлечь внимание к тому, что в противном случае никто и не заметил бы.
— Из этого громкое дело может получиться — нацисты и все остальное, — такие вещи любят, — сказала Джин.
— Иногда ты говоришь, как сотрудник пресс-службы, — сказал я. — Как только я закончу свое дело, они могут залепить свастиками все газеты. Может, это, в конце концов, и поможет.
— Поможет поймать человека, который очулочил тебя по голове?
— "Очулочил" — это очень хорошо сказано, — сказал я.
— Спецслужба привлечет его в соответствии с разделом 6.
— Хорошо, — сказал я. — Будет знать, как сдавать комнаты в поднаем.
— Кто он такой? — спросила Джин.
— Понятия не имею. Знаю только, что он не очень разборчив в том, кому сдает свою комнату.
— Что тебе известно о нем? — продолжала настаивать Джин.
— Что он агент Объединенной Арабской Республики и что он носит с собой пружинный нож.
— Откуда знаешь?
— Надо же ему чем-то намазывать маргарин на свои бутерброды, — сказал я.
— Я имею в виду ОАР.
— Догадка, — признался я. — У меня нет сомнений, что Саманта Стил работает на израильскую разведку, в какие бы личные связи с Валканом она ни вступала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33