Вестибюль оказался полон вооруженными людьми, а на первой лестничной площадке было сооружено пулеметное гнездо. Оно было сложено из небольших мешков с песком, дополнительно прикрытых бронещитами.Полковник взбежал по ступеням и, «отбросив» взглядом поднявшегося ему навстречу помощника, стремительно вошел к кабинет председателя КГБ республики.– Что ты делаешь? – Почти крикнул он, в несколько шагов преодолев громадный кабинет своего начальника, – если они начнут стрелять, то их уже ничто не остановит!Генерал поднял голову и отложил в сторону папку с бумагами, которые только что изучал. Он выглядел усталым и больным. Вокруг глаз чернели круги, гладко выбритые щеки так обтянули скулы, что казалось вот-вот кожа не выдержит напряжения и порвется.– Я делаю? – Его голос походил на скрип несмазанной телеги, – разве я создал это государство на крови и костях миллионов? Разве я разработал полную лицемирия и мерзости операцию по переброске опия в Европу и Америку, чтобы подорвать мощь нашего противника?– Это твои люди дестабилизоровали обстановку в городе. Они уже раздают оружие. С их подачи толпа уже взяла на вооружение лозунг: «Русские, убирайтесь в Россию!» Мы на грани межнациональной резни!– Ты ошибаешься – самой историей предопределено, чтобы мы, таджики, вернули своему народу, своей земле былую мощь, былую независимость, – генерал встал и прошелся по кабинету.– О чем ты говоришь? – Рахимов едва сдерживался от крика. Ему казалось, что они говорят на разных языках и, тем не менее, он надеялся, что его боевой товарищ еще в состоянии услышать голос разума. – Когда сюда пришли русские, нашего государства уже давно не было. Наш народ жил в Хивинском, Бухарском и Кокандском ханствах. Это русские войска спасли нас от уничтожения. Вспомни, что сделали узбеки в Самаркандской области. Заставив всех таджиков записаться узбеками, они на государственном уровне провели политику ассимиляции нашего народа. А сейчас, сейчас ты ввергнешь Таджикистан в гражданскую войну и вообще ставишь на грань гибели все государство. Узбеки Ленинабада потянутся в Узбекистан, киргизы Джергатала и Мургаба – в Киргизию, а вблизи границ бродит наш с тобой старый афганский знакомый Шах Масуд. Едва рухнет граница Союза, как он со своими душманами войдет в Душанбе, чтобы объединить нашу и афганскую части и стать царем великого Таджикистана.Генерал глухо хохотнул:– А почему он, почему не мы с тобой? Почему мы не можем создать действительно великий Таджикистан, вернув нашему народу былое величие. Ведь всемирно известные Рудаки и Фирдоуси, Улугбек и Навои, которых советская история объявила узбеками, это наши таджикские ученые и поэты. Почему в этом ряду не может быть объединителей и создателей нового государства с нашими именами?!– Ты болен. О чем ты говоришь? Разве можно создать государство на крови и горе десятков тысяч людей?– А на чем их создавали – на улыбках, добре и поцелуях? Но ты и тут не прав – я ведь честно предложил Москве заключить равноправдый договор. Я не хотел кровопролития. Я хотел равного партнерства, но русским нужны только рабы. Они держат нас на ролях мальчиков на побегушках, способных только на то, чтобы таскать для них каштаны из огня.– Ты генерал, советский, русский генерал. Ты кончил русскую школу, ты учился в Москве, у тебя русская жена. Что скажут твои дети, когда увидят руки отца, залитые кровью своего народа?– Хватит демагогии, – генерал что есть силы хватил кулаком по столу, – в чем у нас с тобой руки? Мы всю свою жизнь были жандармами советской власти – хватали и убивали ее врагов. А потом – резали своих единокровных братьев в Афганистане, чтобы только, как преданные псы Кремля, получить очередную жестянку на шею. В чем у тебя руки? Ты отправил семью в подмосковную деревню и думаешь они там в безопасности? Горбачев, вместе с твоими московскими друзьями, бросает на прозвол судьбы миллионы русских в Прибалтике, Средней Азии, на Кавказе.Он подбежал к своему креслу, выхватил из папки листок и швырнул его в лицо Рахимову:– У меня перехват – командир корпуса со своим начальником разведки уже третий день просят санкции Кремля на вывод войск на улицы города. Москва молчит, бросая на произвол судьбы тысячи русских горожан, своих солдат, семьи офицеров…На белом лице полковника появился синеватый оттенок. Казалось, что ему не хватает воздуха.Генерал швырнул ему второй листок, упавший, вслед за первым, на толстый ковер, покрывавший пол кабинета.– А это просьбы нашего партийного лидера. Москва, словно издеваясь, предлагает ему выйти на улицу, к людям, чтобы поговорить о путях перестройки и новом мышлении. Жаль только, не посоветовали жену с собой взять.Рахимов ничего не успел ответить. Сзади стукнула дверь и в кабинет вошел помощник:– Товарищ генерал, – проговорил он, осуждающе взглянув на полковника, – первый секретарь выехал из ЦК и направляется в аэропорт.– Охрана?– С ним только пять наших. Едут на трех машинах. Он отказался даже от милицейского сопровождения. За ним идут несколько машин с журналистами.Генерал кивнул головой и помощник вышел, осторожно притворив за собой дверь.– У меня к тебе один вопрос, как к старому боевому товарищу – ты все взвесил и твердо намерен ввергнуть страну в хаос гражданской войны? – Рахимов ищуще посмотрел в глаза своего начальника. Он все еще на что-то надеялся.Полноватые губы генерала раздвинулись то ли в улыбке, то ли в гримасе.– Тогда, – поворачиваясь к двери, проговорил Рахимов, – я буду драться против тебя.Он выскочил из кабинета, не глядя по сторонам, спустился с лестницы и вышел на улицу. Все это время полковник ожидал окрика, ареста или выстрела в спину, но в его сторону даже никто и не взглянул…* * *В двух километрах от душанбинского аэропорта машины первого секретаря ЦК компартии Таджикистана были вынуждены остановиться. Они просто увязли в беснующейся толпе. Люди кричали, плевали в стекла, бросали в них огрызки, но когда Набиев открыл дверцу, перед ним образовалась пустота. Он вышел и, откинув с потного лба густые пряди седых волос, шагнул в сторону летного поля. Почти в ту же секунду вокруг него сгрудилась охрана. Набиев смотрел куда-то вдаль и, казалось, ничего не видел. Он шел внутри живого кольца своих людей, которые с трудом продирались сквозь толпу, прикрывая своими телами лидера и на его лице не отражалось ни страха , ни волнения. Может быть, он уже похоронил себя, а, может, у него, как у всякого человека в минуты смертельной опасности, вообще не было никаких мыслей. Невысокий, грузноватый, усталый человек шел сквозь толпу людей, еще вчера, хотя бы на словах, славивших его. Он мог быть учителем, председателем колхоза, инженером, но судьба распорядилась так, что он был руководителем республики и сейчас шел, проклинаемый и оскорбляемый десятками глоток. Что он мог сказать им в ответ? Что среди винтиков-людей системы, созданной Лениным и Сталиным, смог, из-за своей политической гибкости и умения угадывать желание хозяина, подняться до размеров небольшой шестеренки, что слепо выполнял все решения Кремля и что сегодня, в силу той же бесхребетности и неумения самостоятельно принимать решения, даже не смог защитить себя. Об этом говорили, об этом писали, об этом думали тысячи людей, так или иначе составлявшие не только его окружение, элиту республики, но и сердцевину общества – интеллигенцию и рабочих.Его же желание в этот критический для республики момент уехать на свою малую родину, в область, где большая часть жителей, так или иначе составляет его родню, было продиктовано не столько обычным инстинктом самосохранения, сколько нежеланием развязывать в республике гражданскую войну. Несмотря на бездеятельность руководства комитета государственной безопасности и частей советской армии, ему подчинялись все силы МВД. Его приближенные просили от него разрешения начать вооружение преданных людей, предлагали организовать рабочие отряды и раздать им оружие со складов военкоматов. Его уговаривали, опираясь на систему гражданской обороны, полк и штаб ГО, в которых было достаточно солдат и преданных ему офицеров, объявить в республике чрезвычайное положение, но он не пошел на это. Может быть, сегодняшний день был вершиной всего того, что составляло его личность? Личность человека, не запятнавшего свои руки кровью сограждан. Сейчас сквозь толпу шел не государственный деятель, а простой таджик, ничем не выделяющийся среди своих соплеменников и желающий только одного – покоя для себя и мира для своего народа.У самого входа в отсек для депутатов и членов правительства охране удалось чуть-чуть задержать толпу. Набиев прошел в зал и тяжело опустился в кресло. Неподалеку работал кондиционер, но он даже не замечал этого – горячий пот струился по его лицу, шее и плечам. В дверях возникла давка. Охрана, почувствовав в ограниченном пространстве себя несколько увереннее, не пропускала в зал людей и вдруг откуда-то сбоку выскочил невысокий молодой человек с автоматом в руках. Он кинулся к Набиеву, но перед ним встали два офицера из охраны. Один из них сунул руку за борт пиджака, но первый секретарь отрицательно покачал головой. Руки, державшие автомат, ходили ходуном, мужчина кричал, и брызги слюны летели из его распяленного рта во все стороны. Чужак походил на сумасшедшего или одурманенного наркотиками человека. Набиев смотрел на него и не чувствовал ни страха, ни сожаления. Со стороны казалось, что ему уже все безразлично – и жизнь, и смерть совершенно не волнуют его.Начальник охраны, не моргая смотрел на руководителя республики. Он понимал, что стоит кому-нибудь из его людей сейчас выстрелить в нападавшего, как их тут же разорвут, расстреляют, размечут по залу сотни людей, толпящихся около двери, но, тем не менее, офицер ждал команды или разрешения Набиева обезоружить бандита. В его понятии любой человек, угрожавший оружием первому лицу республики подлежал немедленному уничтожению. Но у него был приказ не вмешиваться.По лицу мужчины пробежала судорога:– Ты не уедешь так просто, – закричал автоматчик, – или ты сейчас же отречешься от власти, или я убью тебя и себя!Угроза выглядела смешной и страшной одноременно. Смешной от того, что прокричавший ее дергался и метался по залу, казалось, что только чудо удерживает его на ногах. Страшной от того, что речь шла о человеческой жизни.Начальник охраны подошел на расстояние удара и прикинул как он одним движением уложит этого параноика на цементный пол.– Хорошо, – неожиданно для всех прозвучал тихий голос Набиева, – пусть пригласят телевидение.У двери закричали и через порог протолкались два человека – журналистка и оператор с камерой.Глава республики поднял глаза и, дождавшись, пока загориться красный глазок камеры, откинул мокрые пряди со лба и прерывающимся голосом смертельно усталого человека проговорил:– Во имя избежания кровопролития и для блага моего народа я отрекаюсь от всех постов и слагаю с себя все полномочия…* * *Леонид Федорович Чабанов увидел эту сцену в последних известиях и рассмеялся.– Ну, что ж, – проговорил он, не замечая округлившихся глаз Расимы, сидевшей напротив него за накрытым столом, – теперь только дурак не попытается взять власть в этой банановой республике. Но мы сегодня в этом торге участвовать не будем. Слишком незначительны ставки.Он поднялся и, подойдя к телефону, принялся крутить диск. На его вызов ответили по-таджикски из кабинета заместителя председатель горисполкома центра горно-бадахшанской области Таджикистана города Хорог. Только после того, как Леонид Федорович, произнеся пароль, рассмеялся, из уст второго человека в Хороге полилась чистая русская речь.– Все готово, наши люди и с этой, и с той стороны ждут только приказа, – любой, знавший Приходько, сказал бы услышав этот голос, что это Станислав Николаевич, но человек, с которым говорил Чабанов, по обличию походил на любого представителя коренного народа Средней Азии.– Я не хочу ни подгонять, ни удерживать вас, – голос Леонида Федоровича звучал ровно, с едва слышимой теплотой, – но прошу вас не форсировать события. Мне думается, что кажущаяся предсказуемость и легкость, с которой нам все удается, могут сыграть с нами злую шутку. Попугайте их, но не сильно, пусть поймут, что либо их не будет, либо они пойдут на сотрудничество с нами и будут и службу исполнять, и деньги получать. Помните – это русские люди и если пережать, то они перестанут бояться и думать о жизни.– Хорошо.– С богом, – Сам не зная почему, Чабанов первый раз в жизни вдруг упомянул бога, как будто дело, на которое он сейчас благославлял Приходько, было чем-то добрым и богоугодным.Несколько месяцев назад Станислав Николаевич озадачил его своим решением выехать в Таджиикстан и там, на месте, руководить операцией по перехвату путей переброски опия из рук КГБ. Поначалу Леонид Федорович увидел в этом неуверенность и от этого желание взять на себя непосредственное руководство, но потом понял, что тут все было несколько сложнее. Он понял, что Приходько из числа тех людей, кому, как воздух нужен риск, ощущение опасности, что он привык к этому состоянию. Может быть, попытка его начальства лишить разведчика букета острых ощущений, связанных с работой на чужой территории, и привела его к Чабанову, поэтому он и рвался на границу. Разобравшись в этом, Леонид Федорович отпустил его в Хорог.Станислав Николаевич, а уже несколько месяцев он, под видом таджика-партийного работника, изгнанного из Душанбе, работал в Хороге, воспринял слова Чабанова о боге не более чем разрешение к действию. Приходько, попрощавшись с Леонидом Федоровичем, подошел к радиостанции, стоявшей на угловом столике и, нажав тангенту на микрофоне, бросил в эфир короткую фразу:– Кор кунет – делайте работу.Эти два ничего не значащих, для непосвященных, слова привели в движение сотни людей по обеим сторонам таджикского участка советско-афганской границы.Несколько неизвестных напали на двоих солдат-пограничников, покупавших в крохотном сельском магазине конфеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40