Чабанов поднялся. Оставалось полчаса до только что назначенной встречи.Начальник службы безопасности прогуливался по пустынной стоянке такси. Увидев черную «волгу», он махнул рукой, прося подвезти. Чабанов проехал чуть дальше и, притормозив, высунулся в окно:– Тебе куда, парень?– Тут недалеко, к больнице.– Ладно, садись.Боляско сел на заднее сидение.– Всех живых вывезли.– Не говори загадками, времени нет.– Все девять семей вывезли. Младшего брата Шамбасова, который был ранен в банке и умер уже в машине, ребята похоронили в соседнем городе.– Шума не было?– Похоже все женщины знали, что их мужья работают на кого-то. Собирались быстро, уехали нормально. Мои ребята узнали, что опознан водитель одной из машин. Мы не успели – его взяли. – Боляско на мгновенье смешался.Леонид Федорович поднял глаза на зеркальце заднего обзора. Сергей опустил голову и тихо проговорил:– Когда мы пришли к нему, дверь открыл милиционер. Ушли спокойно. Но я вот думаю, может, надо было положить их там и ту семью тоже вытащить?– Зачем? Ты все сделал правильно. Нам лишний шум не нужен. Шофер ничего не знает, жена тем более. Можно было бы и боевиков не вывозить. Но взят руководитель пятерки и я не хотел, чтобы, если он заговорит, они устроили показательный процесс. Пусть все знают, что мы своих людей в беде не бросаем. Есть новости?– Виктор Пересыпкин сидит в одиночке следственного изолятора. Второй этаж, угловая камера, окна во двор. Это к делу отношения не имеет, но мы с ним в школьной команде в футбол играли.Чабанов всем телом повернулся к Боляско.– Он тебя знает?– Почти двадцать лет прошло, наверное, уже забыл. Да и я не знал, что он у нас.– Вот видишь, мы правильно сделали, что вывезли людей.– После банка из его ребят осталось лишь двое.– Свяжись с ним, передай, что не забыт, что семья в безопасности, что деньги идут двойные и при первой же реальной возможности освободим. Пусть потянет время, сколько может.– Если надо, то мы его сегодня же можем вытащить.– Пока не надо, это сделаем потом, без лишнего шума. Все.Чабанов высадил своего пассажира около больницы и поехал на работу. Войдя в кабинет, он попросил секретаршу пригласить на двенадцать своего заместителя по режиму.Когда Беспалов вошел, Леонид Федорович был погружен в глубокое раздумье и что-то чертил на бумаге. Чабанов молча кивнул ему и протянул руку, приглашая к журнальному столику, стоящему у окна. Сели. Хозяин включил приемник и в кабинет полилась негромкая музыка. Леонид Федорович прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла.– Акция не удалась.– Знаю.– Что можете предложить? Осталось два дня, Москва ждать не будет.– Три миллиона можно было взять только в банке.– Его-то теперь охраняют, дай боже. – Чабанов резко встал, прошелся по кабинету, достал из шкафа бутылку коньяка и блюдце с нарезанным лимоном. Молча вернулся к столу, плеснул в рюмки и броском опрокинул в рот свою.– Нужна наличность или можно?..– Только совзнаки.– Может цеховиков тряхнуть? – Беспалов, прищурившись, в упор смотрел на Чабанова.– Начнут нервничать, глупостей наделают, а наш город сейчас, как на лабораторном столе под микроскопом.– Ну, не тряхнуть, я не так выразился, взять в счет будущих платежей.– Хорошо, миллион за день мы у них взять можем, а где найти два других?– Какое сегодня число?– Двадцать второе.– Тогда стоит остановить приисковую машину. Завтра на рудники повезут заработную плату.– Да, – Леонид Федорович махнул рукой, – сколько там может быть: тысяч двести – триста?– Не скажите, в обычные месяцы больше миллиона набегает, а сейчас – конец сезона, квартала… Вполне может быть два миллиона, если не больше.Хозяин кабинета внимательно смотрел а глаза Константину Васильевичу. За годы совместной работы он успел оценить трезвый ум и тонкий расчет бывшего капитана милиции и безогроворочно доверял ему. Беспалов был единственым из всего «мозгового центра», кто знал об Организации достаточно много. Кроме того, Чабанов считал его своим другом, ближе которого у него никого не было. Они не признавались друг другу в уважении и не ходили в гости семьями, но это было что-то такое, что может связывать двух мужчин, занятых одним делом, верящих в одни идеалы.– Хорошо, пусть будет по вашему. Сколько вам надо на разработку операции?– Часа два, только мне нужна подробная карта местности. И прошу выяснить – во сколько, на каком транспорте и с какой охраной поедет кассир.– Договорились.На следующий день приисковый «ГАЗ-66», в котором кассир и четыре человека охраны везли мешки с деньгами, был в упор изрешечен пулеметными очередями. Милиция, приехавшая на место происшествия через несколько часов, нашла лишь кучку стреляных автоматных гильз и два окурка от «ВТ». Местность была пустынной, а опросы водителей попутных машин ничего не дали. Получалось так, что сразу после прохода автомобиля с деньгами, кто-то пустил все движение в обход, перекрыв дорогу знаком запрета – «Идут взрывные работы». Но никто не видел ни того, кто устанавливал знак, ни того, кто его снимал. Уголовный розыск перекрыл все вокзалы, рестораны, провел рейды по всем злачным местам города, но миллиона десятисот тысяч рублей, бывших в машине, не нашли.Через день в город прилетел заведующий отделом оргпартработы крайкома партии. После трех часов громового разноса первый секретарь обкома был снят с работы и отправлен на пенсию. На его место тут же был избран нынешний первый секретарь горкома партии Моршанский, только три месяца назад назначенный на эту должность и в силу этого, почти не обвиненный в происшедшем.Это была негаданная, но очередная победа Организации. ГЛАВА 8 Петька был четвертым сыном токаря Станислава Моршанского, которого знал весь город. В первые дни войны Станислав довел свою дневную выработку до двухсот процентов. И целый год, до самого сорок второго, горком партии не разрешал вонкомату призвать Моршанского в армию. Дело дошло до того, что сам токарь пригрозил побегом на фронт. Тогда партийная организация города устроила ему торжественые проводы, а секретарь еще долго на всех собраниях вспоминал добрым словом рабочего Моршанского. После победы Станислав не только вернулся домой целым и невредимым, но и через день встал к своему станку и, как прежде, выдал двести процентов дневной нормы.– Всю войну видел, как стружка у резца въется, – смущенно проговорил он, когда товарищи по депо вынесли его из цеха на руках. Но только они поставили его на землю, как мастер снова вернулся к станку.Неделю все ходили смотреть, как Моршанский работает, потом привыкли. Поэтому никто не удивился тому, что скоро рядом с боевыми наградами на его груди появился и орден «Трудового Красного Знамени».Старшие сыновья пошли по стопам отца. Только Петька, последыш, родившийся в сорок восьмом году, всегда крутил носом, проходя мимо спецовок отца и братьев. Он хорошо учился в школе, был активным общественником. Все годы Петин портрет красовался на Доске почета школы. Но старший Моршанский нет-нет, а говаривал, что Петьке не книжки читать надо, а к работе приучаться. Младшего всегда защищали старшие братья.– И че ты, бать, вяжешься к Петьке, – обычно говорил кто-то из них, – не всем же суппорт по станине гонять. Пусть и в нашем роду будет ученый человек.– А я что по-вашему, – злился отец, – раздолбай какой-нибудь? Ко мне каждый день приходят ученые, чтобы я им деталюшку какую похитрее выточил, а я вот к ним не ходил ни разу.Тогда в спор вступала мать и все стихало. Моршанский нежно любивший свою жену, никогда с ней не спорил.– Ну разве матери сделает что-нибудь добренькое, это ваш умник, – успокаивался он, перелистывая дневник младшего сына.-Хоть бы двойку когда принес, все разнообразие, а то стыдно расписываться – кругом молодец.Но, когда после окончания школы, Петя решил сразу поступать в институт, отец воспротивился и впервые не послушал жену.– Пусть сначала в армии послужит, хоть жизнь чуток увидит. А то, глядишь, станет инженером, а за спиной кроме школы, да материнского подола, ничего нет.Петька к тому времени уже чувствовал себя твердо и не послушался бы отца, но в тот день их интересы впервые совпали. Утром юноша поссорился со своей девушкой и, чтобы досадить ей, решил отказаться от задуманного совместного поступления в институт.Отгуляли проводы и призывник Моршанский отбыл к месту своей службы. На выезде из военкомата Петя увидел свою одноклассницу, из-за которой сейчас уезжал из родного города. Она стояла с увядшим букетиком цветов и потерянным взглядом провожала проходившие мимо автобусы.– Стой! – Не своим голосом закричал Петька и бросился вперед. Водитель резко затормозил и открыл дверь. Моршанский, спотыкаясь через чемоданы и вещевые мешки, пробежал к выходу и выпрыгнул наружу. Девушка стояла с другой стороны автобуса и не сразу увидела его.– Я-я-я, – он не находил слов, но ему было так больно, что на глаза навернулись слезы.– Петенька, милый, – ее мокрый нос ткнулся в его щеку.Раздался громой хохот и десятки голосов закричали на разный манер:– Тащи ее сюда, мы тоже хотим…– Жми девицу, пока есть время…– Хоть оближи ее напоследок, лопух…Лида резко отшатнулась, потом ткнула ему в руки букетик.– Я буду ждать тебя, дурак.– Эй, теленок, тебя ждет вся колонна, – раздался голос сопровождающего офицера, – марш на место.Петя, оглушенный встречей и криками товарищей, махнул рукой и побежал назад. Автобус тронулся и поехал дальше, но юноша ничего не видел. Только у самого вокзала Петя пришел в себя. Он смущенно огляделся, выбрал из букета целый цветок и осторожно положил его между страниц записной книжки.– Ты бы лучше ее фотографию с собой взял, – зашептал сосед, – что цветок – через неделю рассыплется, а снимок на всю жизнь останется.Он полез в карман и достал маленький квадратик фотобумаги, на котором едва проступали черты девичьего лица.– Сам снимал. Ну, как?– Красивая.– Твоя тоже ничего, особенно ножки.– Заткнись, – Пете стало стыдно того, что он даже не поцеловал Лиду. «Вот бы они сейчас все мне завидовали, – думал он, – а так и не смотрят.»Автобус свернул в какие-то переулки и запрыгал на ухабах грунтовой дороги, потом стал. Около длинного эшелона спальных вагонов бродили сотни молодых людей. Не успел Петя, выйдя из машины, осмотреться, как от вагонов скомандовали:– Становись!Сержанты стали криком и матом сгонять призывников в какое-то подобие шеренг. С правого фланга донеслось:– Равняйсь, смирно!Шум медленно стих. Моршанский увидел двух сержантов и офицера, которые подошли к их шеренге.– Вещевые мешки и чемоданы положить перед собой, – резко выкрикнул офицер, – и всем сделать шаг назад.Петя недоуменно покрутил головой. Стоявший рядом парень бросил свою сумку на землю и отошел назад. Моршанский сделал тоже самое.– Шмон будет, – сосед сумрачно выругался и сплюнул.– Обыск?! А они имеют право?Моршанский не услышал ответа. Перед ним возник сержант.– Твои шмотки?Петя кивнул.– Наркотики, спиртное есть?– Да вы что?Сержант присел, резким движением откинул клапан рюкзака, сунул в него руку, поковырялся и встал.Петя поднял рюкзак и удивился тому, что все вещи, аккуратно уложенные матерью, были перевернуты и измяты. Он хотел сказать что-то резкое, но пока подбирал слова, солдат начал ковыряться в чемодане соседа. Он откинул рубашку и издал торжествующий крик.– Это что такое?– Вы куда собрались, – Петя увидел подошедшего к ним офицера, – к теще на блины?– Н-н-ет.– Сержант, – офицер взмахнул рукой.Только сейчас Петя увидел, что другой солдат держит в руках ведро. Первый – ударил бутылку боком о металлическое ребро. Хрустнуло стекло и в воздухе запахло спиртным.– Мне не нужна ваша гадость, – закричал, багровея лицом, офицер, – но я не позволю, чтобы мой эшелон превратился в свинарник.Они пошли дальше, и Петя время от времени слушал крик офицера и звон битого стекла.– Гады, – прошептал сосед, хотя военные были далеко, – небось для себя стараются.– Как это? – Удивился Петя.– Процедят через марлю и выпьют. Заметил, ведро-то новое?– Быть этого не может.– Увидишь…Эшелон тронулся только глубокой ночью. Утром Петя спустился вниз с доставшейся ему богажной полки. Ребята уже завтракали. Он достал из рюкзака колбасу, хлеб, яйца. Потом вспомнил, что старший брат положил куда-то вниз кулек с яблоками.– Тут яблочки припасены, – Петя вытянул наружу сверток и вдруг увидел среди розовых плодов донце бутылки.– Ну, старик, ты даешь, – восхищенно закричал сосед, – а я свои не сберег.Он взял бутылку, ловко сковырнул колпачок и разлил содержимое по кружкам и стаканам.Петя недоуменно смотрел на водку.– Пей, – неожиданно, округлив глаза, выдохнул сидящий лицом к двери незнакомец.Моршанский поднес ко рту кружку и почувствовал, что кто-то положил ему руку на плечо.– Что пьете, призывник?Горячая водка с трудом проходила через горло. Петя большими глотками пил ее, чувствуя, что на глазах выступают слезы. С последним – он поставил кружку на столик и повернелся лицом к двери.Перед ним стоял тот самый капитан, который делал обыск в их вещах. Его серые глаза зло и настороженно смотрели на Моршанского.– Воду, – ответил вместо Пети кто-то из парней, – водку-то вы всю себе забрали.– Ну-ка, дай сюда тару, я посмотрю какая это вода, – недобро усмехнулся офицер. Ему протянули кружку. Он поднес ее к лицу и шумно втянул носом воздух.– Странно, а чего ты плачешь?– Это он от радости, что вас увидел, товарищ капитан, – пошутил тот же парень.– В следующий раз увижу – накажу, – офицер резко повернулся и вышел из купе.Моршанский хлопал глазами и ничего не мог понять.– Ну и глупое же у тебя лицо, – необидно сказал новый знакомый и все засмеялись. – Я этому «петуху» дал понюхать другую кружку, с водой.Теперь смеялся и Пеня. С этой минуты все в купе стали друзьями. Они вместе ели, бегали за водкой и играли в карты – больше делать было нечего. Через десять дней эшелон прибыл на место. Моршанский опять остался один. Всех, кто ехал с ним в одном купе, разобрали по разным частям. К обеду и Петя дождался своей очереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40