– Да. Но и тебя похитить без ведома службы безопасности Головина вряд ли смогли бы.
– Заговор?
– Скорее – сговор.
– Нет.
– Что – «нет»?
– Папа очень умный человек. У него две такие службы. Одна – официальная, вторая... как бы это сказать...
– Теневая.
– Именно. Про нее никто ничего не знает.
– Ты тоже?
– Я тоже.
– Как в приличной стране. Спецслужбы борются за влияние, интригуют, а в оставшееся время охраняют патрона, его чад и домочадцев. Тут мышь не проскочит.
– Иронизируешь?
– Слегка. Тебя умыкнули, а ты не мышь.
– Случайность.
– Житейский опыт мне подсказывает считать любую случайность с богатым человеком или его близкими подготовленной закономерностью.
– Погоди, Олег! Я же видела похитителей! Это сплошные дебилы! Просто решили содрать с папы деньги, вот и...
– Я тоже успел познакомиться., Их использовали втемную. Они даже не знали, кто ты.
– Тогда что им было нужно?
– Ты права: деньги. Исполнители похищения получили твердую сумму. И – по пуле. Заказчикам же нужно было влияние на Головина. Когда в заложницах была единственная дочь, он мог стать сговорчивее.
– Ты не знаешь папу. Когда его к чему-то принуждают, он становится оч-чень несговорчивым.
– Даже если нужно вытащить тебя?
– Он пошел бы на любые уступки, чтобы меня вызволить, но потом... Потом он сделал бы все, чтобы уничтожить тех, кто причинил мне вред.
– Если бы ему оставили такую возможность.
– В каком смысле?
– Да так. Размышляю.
– Ты очень мрачно размышляешь.
– Обстоятельства, знаешь ли, способствуют. А кто руководит у Головина той службой, что «светленькая»?
– Дядя Вася. Василий Ильич Панкратов. Но люди, что заняты личной охраной – моей и папы, подчиняются совсем другому человеку.
– Кому?
– Саше Зуброву.
– Кому?!
– Александру Сергеевичу Зуброву. Ребята еще его называют Зубром.
– Среднего роста, волосы светло-русые, жесткие, на висках седина, резко очерченные скулы, глаза темно-серые, широко расставленные, лоб высокий, чистый, нос прямой, подбородок крепкий, скорее квадратный, на подбородке – ямочка.
– Ну да, это он! Вы знакомы?
Данилов помрачнел так, словно померк свет. Произнес медленно:
– Мир не изменился. Добрые дела наказуемы.
– Ну точно! – отозвалась Даша. Она смотрела на дорогу и не заметила перемены в состоянии Данилова. – «Добрые дела наказуемы». Его любимая поговорка. Ее даже папа перенял. А уж охранники – те вообще... Повторяют к месту и не к месту.
– Но ведь это не правда?
– Что? – переспросил Олег, зацепенев.
– Добрые дела потому и добрые, что за них воздается добром.
– Ага.
– А откуда ты знаешь его?
Олег помолчал, выдавил сквозь зубы:
– Знал.
Висок заломила знакомая боль, мир померк, словно покрылся желто-коричневой взвесью плотной пыли; тьма эта была непроглядной, душащей, и где-то в ее сумерках осталась девчонка, любившая так беззаботно и безнадежно... Может быть, оттого, что это был единственный способ ее существования в этом мире? Или любовь – и есть единственный способ существования людей, а всякий другой ведет к смерти? Тогда почему погибают те, кто любит? Лукавый мир не выносит гармонии любви, он завидует и – губит тех, кто готов любить?
– В прошлой жизни? – спросила Даша, повернулась к Данилову, охнула:
– Да ты белый как полотно! Останови сейчас же машину! Тебе плохо!
Данилов медленно отжал тормоз, припарковался к обочине.
– Что с тобой?
Олег сидел и неподвижно глядел в одну точку.
– Ну не сиди ты как камень! Что случилось?
– Ничего.
– Нет, что случилось тогда, давно?
– Я думал, он погиб вместе с...
– С кем?
– Не важно.
Догадка была острой, как стилет. И ей не хотелось верить.
– Ну что ты молчишь?
– Давно Зубр работает у Головина?
– Больше полугода.
– Откуда он взялся?
– Этого я не знаю. Не спрашивала никогда. Да и – не мое это дело. А сам он – мужчина немногословный...
– ...и обаятельный.
– Вот этого я что-то не заметила. Ты знаешь, он вроде интересный как мужчина и даже привлекательный, но... какой-то очень жесткий. Как гранит. Это даже не пугает – страшит. И улыбка у него не очень приятная. Я сначала не могла понять почему. Поняла потом. У него глаза не улыбаются. Никогда. Какое уж тут обаяние... Это ведь очень плохо, если глаза не улыбаются, правда?
– Наверное.
– Ты не понял. Я к тому, что человек, у которого глаза не смеются, разучился радоваться. Совсем. – Даша помолчала, добавила тихо:
– Или не умел никогда. – Девушка вдруг резко повернулась к Данилову всем телом:
– Ты... Ты думаешь, что это – он?
– Что – он?
– Организовал мое похищение? Или был к нему причастен?
– Может быть.
– Что же делать?! – Тревога охватила Дашу паническим беспокойством. – Ведь папа ему доверяет! Верит даже!
– Почему?
– Откуда я знаю?! Это ты должен знать почему! Он же из твоего прошлого! Он опасен?
– Для врагов – исключительно.
– А мы с тобой ему кто? Друзья или враги?
– А вот этого я уже не знаю.
Глава 55
Лицо Данилова сделалось отрешенным, почти равнодушным. Он перебросил рычаг коробки передач, медленно отжал сцепление и дал газ.
– У тебя такой вид, будто... Что-то случилось между вами тогда, в прошлом?
– Мы дружили. Или чуть больше того. – Данилов замолчал, а когда заговорил снова, казалось, слова стоят ему громадного внутреннего усилия. – Один раз я его выручил. Другой – он меня. Не так мало.
– Выручил? У тебя были проблемы?
– Проблем не было никаких. Кроме смерти.
– Как это раньше называли? «Братья по оружию»?
Данилов поморщился, словно надкусил кислющий лимон.
– Я глупость сказала?
– Изрядную.
– Извини. Послушай, раз вы друзья, это же все меняет!
– Вот именно, – монотонно повторил Данилов. – Это меняет все.
Даша еще раз внимательно посмотрела на Олега, тряхнула головой:
– Что у вас произошло?!
– Ни-че-го.
– Вы что... поссорились настолько, что...
– Даша, все сложнее. А у меня сейчас голова мутнее мутного, спать не пришлось совсем, так что... Потом. Я расскажу тебе все потом. Прошлое никуда не денется: мы носим его с собой всегда. Давай поговорим о настоящем. – Олег улыбнулся, но очень устало и совсем невесело. – Чтобы помнить о прошлом и надеяться на будущее, нужно выжить сейчас.
– Как скажешь, Данилов. Просто я подумала... – Даша бросила взгляд на Олега и осеклась. – Извини. О чем мы говорили?
– О твоем отце.
– Что ты еще хочешь узнать?
– Насколько... – Было очевидно, что сосредоточенность дается Данилову нелегко и фразу он формулирует, будто пытается вкатить на гору тяжеленный камень. – Давай-ка разберемся. Во-первых, почему тебе удалось оторваться от охраны? Ведь Головин, полагаю, держит этих ребят в строгости. – Олег помедлил, добавил:
– А Зубр – и подавно.
– Папа меня любит для меня, а не для себя.
– Редкое качество для родителя.
– Он мудрый. И не сильно ограничивал мою свободу. К тому же... Папа привык быть «неприкасаемым». Подумай сам, кто у нас решится... – Даша осеклась, повернулась к Данилову:
– Олег, а почему тогда нас хотели убить? Если я нужна, чтобы заказчики похищения могли влиять на отца и на его решения?
– Планы оказались нарушены.
– В смысле?
– Я нашел похитителей. И мог выйти на заказчиков. Ты сбежала.
Реализовывать основной план, или «штатный вариант», стало невыгодно или опасно.
Да и для этого нужно было тебя снова поймать. На такой случай бывает дублирующий вариант. Скорее всего, твоя ликвидация.
– Странно. – Голос Даши стал тихим, шелестящим, но вовсе не из-за страха или усталости: девушка была искренне расстроена. – Знаешь, Олег... Ты сейчас говоришь точно так, как те, о ком упоминал. Манекены. Меня хотели убить, а ты называешь это «дублирующий вариант» и «ликвидация».
– Эмоции в бою опаснее чужих пуль.
– А у нас бой? «И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди...» – пропела Даша, и Олег по голосу понял – она готова сорваться в истерику.
– Откуда ты знаешь эту песню?
– Папа любит ретро. Когда отдыхает – всегда слушает. – Слезы навернулись девушке на глаза, она прикусила губу:
– Извини. Что-то я совсем разнюнилась.
Продолжай.
– Уверена?
– Да. Если я не сломалась там, в психушке, то и не сломаюсь. Так что за «дублирующий вариант»?
– Думаю, они предположили, что ты помчишься к отцу. Правильно предположили? -Да.
– И устроили засаду. Если бы тебя... убили, это вывело бы Головина из равновесия?
– Даже представить не могу, что бы было!
– Для них – только одно: Головин не смог бы заниматься текущими делами. А его текущие дела теперь, если я правильно понимаю, это нефть, газ и средства их доставки. Это первое. И второе: под гнев Папы Рамзеса можно было бы подставить тех людей, которые мешают организаторам операции.
Даша наморщила лоб:
– Как все сложно, Олег.
– Все просто. Людям нужны деньги, влияние, власть. Все остальное – чужие жизни и смерти – для них несущественно.
– Так кто все-таки эти «они»?
– Не знаю. Твой отец очень богат. У него много врагов.
– И все же?
– Возможно, Головин чего-то не заметил. Или не учел чьих-то интересов. Или не посчитался с ними. Или – переоценил свои силы. Возможно, ему было сделано предложение, которое нельзя отклонить. А он решил, что это – просто торг. Или чья-то блажь. Умение отличать последнее предложение от крайнего – это и есть искусство выживания в мире денег и власти.
– Ты им владеешь?
– Нет. Меня не интересует ни то ни другое.
– А что интересует?
– Жизнь. Солнце. Море. Красота. Любовь.
– Наверное, ты мудр, но... Люди ведь проводят жизни в рутине. И в нищете.
Я же видела твое жилище. Оно куда дальше от моря и красоты, чем папина вилла в Южной Италии.
– И ему нужна эта красота?
Даша задумалась, глядя в одну точку:
– Теперь уже не знаю. – Помолчала, сказала, улыбнувшись совсем неуверенно и грустно:
– Ты прав. Его дело сжигает его. Он совсем перестал радоваться. И улыбаться. Но я его люблю. Как и тебя.
Даша помолчала, потом спросила:
– А командует стрелками этот твой Зубров?
– Не знаю. Это значения не имеет.
– Врешь ты все, – произнесла Даша тихо. – Для тебя – имеет. И очень даже большое. У тебя лицо каменеет.
– Просто я устал.
– Просто ты не хочешь о чем-то вспоминать. Нет, не сейчас именно, вообще, по жизни. Но разве так можно жить, если ты не веришь своему прошлому?
– Не верю?
– Ну да. Все, не буду. Хотя... Может быть, это все и объясняет?
– Что – «это»? И что – «все»?
– Знаешь, у англичан есть такое время: Future in the Past.
– Будущее в прошедшем?
– Вот именно. Не желая верить свершившемуся прошлому, ты словно хочешь сохранить его таким, каким себе представляешь... И – лишаешь себя будущего. А ведь в реальном, а не выдуманном прошлом было что-то важное, очень важное для тебя! И это – не война. Войной люди не живут, а ты – живешь этим. Значит – любовь?
– Скорее – сказка.
Дашины глаза наполнились слезами.
– Вот уж нет! Все сказки кончаются хорошо, а твоя закончилась скверно, значит, это была и не сказка вовсе – обман. Данилов ожесточенно свел губы, бросил сухо:
– Я подумаю над этим.
Даша закрыла лицо руками, и по вздрагивающим плечам Олег понял, что она плачет. Он снова притормозил у обочины, обнял девушку за плечи.
– Ты... не понимаешь... Я ревную тебя к твоему прошлому... Даже не так...
Ведь ты живешь не прошлым, а призраками, оставшимися в твоей памяти... И мне очень-очень страшно.... Я же – живая! Ну не могу я быть лучше идеала, созданного твоим воображением! А ты... Это же нечестно!.. Ты – близкий, хороший, добрый... И вдруг сразу – чужой... Совсем чужой, и я чувствую себя виноватой не знаю в чем, и мне сразу так одиноко... Я очень боюсь, что... Я уже жила в пустоте. Я не хочу больше оставаться одна, понимаешь? Не хочу. Мир без тебя станет совсем пустым.
– Ты не будешь больше одна.
– Правда? – Даша подняла заплаканное лицо, улыбнулась, и огромные глаза засветились голубизной, словно сквозь мутную паутину туч вдруг, разом, проглянуло солнце.
– Правда.
...Дорога снова бежала под колеса блестящей лентой.
– Олег...
– Да?
– Ты не обижаешься на меня?
– С чего?
– Давай я тебе расскажу свою сказку? Жила давным-давно принцесса, и росла она в роскошном дворце, и отец ее очень хотел, чтобы девочка была счастлива и беззаботна и чтобы никакие тревоги не тяготили ее юности... И по его приказу сделался дворец настоящим раем: был полон цветов, песен, все люди в нем были молоды, красивы и счастливы, и ничто не омрачало их лиц, и ничто не тяготило их сердец... Беда, боль, уныние, страдание, подлость, зависть – все осталось за стенами дворца... Не знала принцесса ничего ни о старости, ни о немощи, ни о смерти... Она была красива и счастлива и думала, что счастье – это обычное состояние людей, что люди живут любовью и ничем иным жить не могут...
А однажды принцесса поднялась на стену крепости и увидела, что дворец – это не весь мир. И она оставила дворец. И узнала, что есть на свете и злоба, и зависть, и предательство, что люди живут не вечно, что есть убогие уродцы и гнусные подонки... Она узнала, что есть на свете немощь и смерть, и она может прийти, когда человек не ждет, и тогда все его замыслы не осуществятся, и род его прервется, и нужно спешить, спешить, спешить... И еще она узнала, что есть на свете любовь, и есть счастье, и именно они дают людям стойкость жить, и люди готовы терпеть несправедливость и горе, но не отречься от того, что составляет смысл их существования в хрупком и ненадежном мире, полном насилия и зла... Они готовы любить друг друга. И только люди, какие сохраняют дар любви, воплощаются в грядущем: в детях, в делах, в бессмертии...
Знаешь, Данилов... Мне кажется порой, что все это действительно было... И – осталось в прошлом. Сейчас люди не живут. И даже не стремятся к этому.
Олег разлепил запекшиеся губы, произнес отчетливо:
– Схема.
– Что? – не поняла Даша.
– Схема. Самое популярное словцо наступившего века. Отражающее самое значимое теперь понятие. Схемы сжигают людей. Подчиняют их. И расчерчивают существование на квадраты пустых дней. И нет в нем места ни солнцу, ни морю, ни любви. В нем нет места жизни.
Данилов замолчал. Пригород кончился, просторный проспект превратился в ровное полотно шоссе, и оно мягко стелилось под колеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74