кстати, до сих пор не прекращаются споры о том, что именно этот человек стоял за бессмертными творениями Уильяма Шекспира. Также мы вправе вспомнить великого Леонардо…
– Леонардо?! Это какой такой Леонардо? – Йорген был слегка озадачен. – Уж не хочешь ли ты сказать…
– Да, мой дорогой Йорген, именно. Леонардо да Винчи! Любопытное соседство, не правда ли? Там же мы находим крупного государственного мужа – барона Бульвера Литтона, одного из самых блестящих эрудитов своего времени, автора знаменитого романа «Гкбель Помпеи»… Позже это Бернард Шоу, Анатоль Франс… Можно упомянуть множество крупных ученых, на чьих трудах держится современное научное знание. Можно упомянуть также Рудольфа Штейнера, известного своими открытиями в области биологии, медицины и педагогики и выступившего вдруг с рядом книг об Атлантиде и о странной науке, названной им тайноведением. И этот список можно продолжить… Всем этим людям не давали покоя звезды, и всем им не давала покоя луна. Наверное, они слышали магический зов Прошлого… Но в любом случае перед нами не один из многочисленных оккультных или теософских кружков – я говорю о ярчайших умах человечества…
– И что, они все практиковали этот… это?..
– Нет. Но они знали, что это существует. Они знали о древней магии и знали, чем была Атлантида…
– М-да!.. – Йорген еще раз посмотрел на разложенные перед ними фотографии. – Надеюсь, все эти великие умы не были тайными костоломами и скрытыми садистами?
– Разумеется, нет, – улыбнулся Урс. – На этот счет можешь быть спокоен. Мистер да Винчи не носился по ночной Флоренции с целью выкрасть новорожденного младенца…
– Бог его знает – мир всегда был сумасшедшим. Поэтому у нас в Африке вызывают подозрение люди, не пьющие виски… Ну и что ты думаешь по этому поводу?
– Увы, Йорген, я пью виски, поэтому у меня нет готового ответа…
– И как же вся эта хренотень могла сюда попасть?
– Вот это самое непонятное. Я бы хотел избежать крайностей, но все же придется признать, что мы видим проявление черного магического культа явно не местного производства. Я не знаю, почему именно здесь и сейчас, но был бы не прочь это выяснить. Надеюсь, как и ты, Йорген, как и наш молодой друг из России.
– Значит– Европа, – задумчиво проговорил Йорген, – европейское образование… Я всегда говорил, что цивилизация умирает, подходит к своему концу.
– Примерно так же рассуждал один господин, – улыбнулся Урс. – Звали его мистер Шпенглер…
– Возможно, все возможно… – Йорген еще раз посмотрел на фотографии. – Европа… Все же прав был Артюр Рембо, когда сбежал сюда, в Африку. Может, какой-нибудь местный царек, окончивший, скажем, Сорбонну, нахватался там всякой чушатины, завел дружбу с подозрительными типами… Знаешь, как бывает – начитался книг, ничего не понял, а теперь у него отъехала крыша?
– Может, и так, – согласился Урс. – Но, как ты выразился, нахватался в полной мере, всерьез, и крыша у него отъехала туда, откуда уже не вернется…
– В любом случае, – проговорил Йорген, – он заслуживает хорошую пулю, и здесь ему не поможет его магия.
– Не будем опережать события. – Урс посмотрел на Профессора Кима. Тот молча слушал их разговор и за все это время не проронил ни звука. – Зверь силен и опасен.
– Разумеется, – усмехнулся Йорген. – Но я еще не видел ни одного зверя, который бы устоял перед «М-16»…
Великолепный сероглазый охотник Йорген Маклавски ошибался. Сэр Джонатан Урсуэл Льюис открыл лишь первую страницу в истории, которая затянется на несколько лет, и вряд ли в тот момент он до конца осознал, что прочитал на этой странице. А Профессору Киму тогда вдруг показалось, что нечто подобное с ним уже было или должно случиться… И что дела обстоят не совсем так, как они предполагают.
20. Сумрак
Действительно, первым, кто понял, что дела обстоят «не совсем так», был Профессор Ким. Мадам всегда утверждала, что Профессор «чувствует неладное». В каком-то смысле она была права, и Профессор знал об этом – Мадам имела все основания для подобных утверждений.
Вечером, накануне отъезда из Найроби, этого респектабельного, даже чопорного европейского города, перенесенного в Экваториальную Африку, они решили заглянуть в «Сафари-клаб». Йорген объявил, что для скорейшей акклиматизации надо выпить джина. Он посоветовал Профессору Киму взять какой-то пестрый коктейль, напоминающий миниатюрный оазис в здоровенном широком стакане.
– «Пьяный марабу» – вещь, – похвалил Йорген, указывая на коктейль. – После первой порции вам захочется послать все к черту, после второй вы скорее всего обнаружите себя в полицейском участке, куда попали за дебош, и если вы закажете третью порцию, то я лучше прямо сейчас отправлюсь домой…
– Идите, Йорген, идите, – согласился Урс. – Мы с Профессором сразу закажем по третьей…
– Нет уж, я лучше приму контрмеры – «Пылающий бомбардировщик», или как там у них это называется…
И тогда Профессор Ким почувствовал легкий укол в висках, но очень быстро все прошло – его мозг отогнал давнее тревожное воспоминание. Однако…
– Послушайте, Урсуэл, и вы, Йорген, – проговорил Профессор Ким, – может, это все от длительного перелета, акклиматизации, но меня не покидает одно странное ощущение… Я впервые в Африке – так сказать, стране детских грез. И не мне учить вас, людей бывалых, искушенных и, как я сегодня убедился, в некотором роде – легендарных…
– Урс, – усмехнулся Йорген, – твой знакомый опять принимает меня за Нельсона Манделу?
– Увы! – Сэр Льюис вздохнул и пожал плечами.
– А вообще – это твой знакомый? – спросил Йорген.
– В первый раз вижу… Друзья зовут меня Урсом и не делают попыток выставить большим важным Архивным Червяком. – Урс обиженно вскинул голову и поинтересовался: – Может, это твой приятель, Йорген?
– Может, и так, – согласился Йорген, – только я об этом пока ничего не знаю.
– Выпей, может, вспомнишь… Говорят, помогает.
Профессор Ким улыбнулся. Потом окинул взглядом своих собеседников и произнес, еще более утрируя свой и без того довольно заметный акцент:
– Ай бэк е пардон. – Он читал и писал по-английски, но, наверное, ему всегда не хватало разговорной практики. – Приношу свои извинения… Дело в том, что я иностранец, проездом, так сказать, в поисках экзотики. Говорят, в этом баре можно найти парочку местных пропойц, один из которых выдает себя за известного охотника, а другой – нет, представьте! – за оксфордского профессора.
– Иностранец, а как осведомлен о наших делах, – похвалил Йорген. – Охотником стану я после пары рюмок этого пылающего коктейля…
– Слабак! – воскликнул Урс. – Я продержусь до пятой, прежде чем вспомню Оксфорд.
– А кстати, что это за штука? – Профессор Ким с удивлением смотрел на трехслойный коктейль в небольшой рюмке – верхний бесцветный слой горел голубым пламенем.
– Здесь это называется «Бэ пятьдесят два»… Так же зовется американский бомбардировщик. Допиваешь – и чувствуешь себя эскадрильей стратегической авиации, выходящей на цель…
– Точно, – обрадовался Урс, – шпагоглотатели, пожиратели огня… Нам надо заказать то же самое. Получится оксфордский бомбардировщик Маклавски – Ким.
– Тихо, осторожней. – Йорген опасливо озирался по сторонам. – Это – запрещенное оружие.
– Тогда по глотку и вперед! Заодно отловим наших колдунов-людоедов…
– Больших ценителей старины, – усмехнулся Йорген.
– Вобьем осиновый кол, – с театральной торжественностью произнес Ким.
– Отлично! Отпил – увидел – разбомбил!
– За Кесаря и его сечение!
– За харакири, за банзай, за «Панасоник»… Янки, гоу хоум!
– Все женщины равны! – произнес Урс.
– А мужчины – ровнее, – добавил Йорген.
– А Чарлз Дарвин – лучший друг обезьян, – сказал Профессор Ким. – И все же мы не совсем верно себе представляем, с чем столкнулись. У меня есть… – Профессор Ким на миг замолчал.
НЕ СОВСЕМ ТАК.
Рука непроизвольно потянулась к голове, чуть выше линии лба. Он понял, что может сейчас случиться, и очень бы хотел, чтобы этого не произошло. Вдруг незаметно большой теплой волной подкатило ощущение, что все это с ним уже было… Бар, наряженный, как рождественская елка-пальма, коктейль-бомбардировщик и дурашливый настрой вовсе не отменяют смутную невысказанную уверенность, что ЧТО-ТО не так, что, двигаясь по кругу, опять проходишь то место, где надо что-то исправить, и тебе опять не удается… Такое острое ощущение дежавю обычно предшествовало падению ТУДА. Но Профессор Ким давно научился с этим справляться.
– У меня есть ощущение, что мы столкнулись с чем-то более странным, нежели фанатики, исповедующие какой-то древний жестокий культ. Мы, вполне возможно…
Профессор Ким не договорил. Потому что его взгляд упал на что-то… мгновение назад он понял, что должен сейчас увидеть… Нечто ОТТУДА опять находилось здесь. Странный, очень красивый темнокожий человек за стойкой сейчас наблюдал за ним.
Удивительные, быть может, прекрасные глаза, полные доброты, бесконечного понимания и печали. Утонченные, вызывающие воспоминания о Модильяни пальцы, древнее золото колец, льющееся как ослепительный, освобождающий свет. Тихая лунная вода, уснувшая внутри камня, – ПЕРСТЕНЬ – бушующий огонь в объятиях морей смерти – перстень как знак, как напоминание… Дежа-вю и холодный пот под нарядной светлой рубашкой… Профессор Ким снова провалился ТУДА, но всего лишь на миг, он быстро овладел собой. За столько лет он научился с этим справляться, научился побеждать, и ЭТО боялось его. И если тому, что случилось больше тридцати лет назад, а потом ушло в подсознание вечным подстерегающим воспоминанием, удавалось подкрасться незаметно, пытаясь застать врасплох, то очень быстро Профессор Ким становился хозяином положения. Потому что он научился с этим справляться, он не боялся ЭТОГО. Он не боялся Сумрачной страны. Профессор Ким взял себя в руки. Он не боялся Сумрака, тревожен мог быть лишь переход, вызванный внезапной ассоциацией или спровоцированный таким вот ощущением дежа-вю, когда нечто оттуда вторгалось в реальность. Но страха не было, потому что тогда, больше тридцати лет назад, он прошел дальше Сумрака и видел чудный сад, напоенный светом распустившихся цветов. И этот свет вошел в него, рассеяв сумрак почти без остатка, загнав его глубоко, сжав в маленькую пружинную точку. Тридцать лет назад…
…Морской город залит солнцем, пляж и большое белое здание с колоннами – СТАЛИНСКИЙ АМПИР – странное сооружение для пляжа. Перед колоннадой – большая серая гранитная лестница. Из того же тяжелого гранита с острыми выступающими краями сделано основание под белыми колоннами. Двоюродный брат– ему нет и семи– убегает вверх по лестнице. Ким – он младше почти на два года – догоняет. С боков, обхватывая лестницу, те же массивные белые колонны, от них в разные стороны расходятся балюстрады. Внизу асфальт размяк от зноя.
Ким слышит голос своего дяди:
– Эй вы, бандиты, осторожно там бегать!
Брат уже наверху, он скрывается за колонной, но хитрит, на балюстраду не выбегает, прячется там. Ким решает обойти колонну с другой стороны, шагнуть с лестницы прямо на балюстраду. Под ним – метров десять. Надо только обхватить эту дурацкую толстую колонну, и тогда нога дотянется. Обязательно дотянется. Ким делает шаг и сильнее прижимается к колонне. Она слишком толстая, ее нельзя обхватить. Под ним пустота, рука скользит по белому гипсу сталинского ампира. Он слышит чей-то чужой испуганный крик: «Ребенок!!!» – и срывается, падает вниз. Он ударяется головой о выступающее гранитное основание здания совсем рядом с размякшим асфальтом и продолжает падать дальше. В темноту.
…Сильно пахло эфиром в смеси с медицинским спиртом и чем-то еще – пугающие запахи больницы, запахи беспощадной стерильности стеклянно-металлических предметов (шприцы? бормашины?). Они умеют причинять боль, лишь только окажешься в их власти. Маленький Ким открыл глаза в отделении больницы КГБ (то ли она оказалась поблизости, то ли там работал кто-то знакомый – это все уже давно забылось). Склонившиеся над ним люди были в белом, и их шапочки почему-то показались огромными, невероятно высокими колпаками, как у звездочетов в книжке с картинками. Еще почему-то все они выглядели нереально, как будто снились. Чуть выше линии лба мальчику наложили множество швов. Этот шрам, скрываемый волосами (первая седина появится только в тридцать пять лет), остался до сих пор. Среди множества лиц он сразу увидел маму, но удивительно (разве мама– врач?), она тоже была в белом. Мальчик попросил пирожные – обычно в это время после пляжа они заходили полакомиться пирожными «картошка» с молочным коктейлем. Потом все лица растаяли, а мамино осталось. Улыбаясь этому лицу и любя его, он и уснул, и все тревоги рассеялись.
А тревоги были. Что-то очень странное случилось с ним, прежде чем запахло больницей. Он снова открыл глаза– что-то, оставшееся по ту сторону запаха эфира, еще было здесь, потом оно медленно растворилось в знакомых и понятных очертаниях окружающего. Ему принесли пирожные. Кто-то другой, не мама. Пирожные, которые он очень не любил. Это были большие крошащиеся белые безе.
Позже, когда все прошло и страшное слово «кома» уже давно осталось позади, тревоги появились у родителей.
Сначала дом наполнился рисунками. Мама, мать – Анна-Благодать, как шутя называл ее отец, или Королева Фей (версия Кима), несколько месяцев пыталась делать вид, что ничего особенного не происходит. Потом она не выдержала. В их маленьком счастливом королевстве начали происходить весьма тревожные вещи, и не замечать их дальше она уже не могла. Все чаще на глаза попадался один и тот же рисунок: какая-то странная СПИРАЛЬНАЯ БАШНЯ на весь лист. Было видно, что малыш очень сильно давил на карандаш. Иногда башня была меньше, и тогда по краям пририсовывались какие-нибудь человечки, деревья, домики… Милые детские каракули, очень симпатично. Одна и та же башня в разных модификациях и по нескольку раз в день, в течение всей последующей за травмой осени, и вот уже начало зимы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64