– А ну-ка, давай рассказывай, все по порядку!
Рассказ занял не так уж много времени. И получился он каким-то очень куцым, чувствовалась в нем какая-то недосказанность, явно просматривалось то, что называют обычно "белыми пятнами". Даже при всей своей неопытности опер не мог их не заметить.
– Чего-то ты, братец, пи...шь!.. – с видом многоопытного, повидавшего виды человека заявил он. – Давай-ка лучше по-хорошему выкладывай, что еще у вас за душой есть. Ведь все равно узнаем, а так... Глядишь, за сотрудничество со следствием скощуха какая будет...
Ман немного помялся. Но только терять ему было уже нечего, и это он сам прекрасно понимал. Игра окончена. Сокрушенно махнув рукой он, теперь уже обращаясь к молодому сыщику на "ты", попросил:
– Слышь, командир, дай сигарету!
– Не вопрос! – Оперок выложил на стол перед ним пачку. – Кури!
Ман прикурил, несколько раз глубоко и жадно затянулся, потом сказал:
– Короче, такое дело... Есть за нами и еще кое-что... Слушай сюда...
На этот раз рассказ затянулся... Опер, опасаясь спугнуть привалившую ему удачу, не перебивал, слушал внимательно. Лишь только время от времени делал пометки на лежащем перед ним листке бумаги...
Ман рассказывал все. Ну, если уж брать по большому счету, не совсем все... В определенных моментах он старался либо преуменьшить свою собственную роль, либо вообще умолчать о ней. Также, по каким-то своим, одному ему известным мотивам, он не назвал имени организатора и вдохновителя операции в целом.
Опер в это время лихорадочно размышлял. Конечно, можно уже сейчас звонить дежурному по УВД области... Но только тогда он сам останется, что называется, "с носом". Ему ничего не перепадет, и ни в одном приказе о поощрении его фамилия фигурировать не будет. Все поделят между собой "старшие товарищи". А пацану, каким, по большому счету, он и являлся, хотелось отличиться. Хотелось, чтобы его заметили и выделили из толпы однокашников.
Поэтому, закончив разговор, он вернул Мана в камеру, а сам подошел к дежурному:
– Короче, надо поднимать следователя прокуратуры...
– Зачем? – недовольно покосился на не в меру ретивого подчиненного многоопытный дежурный.
– "Мокруха", – солидно сообщил опер. – И не одна... Жулик "колется" до самой сраки, сдает подельника...
– Подельника задержим? – осторожно поинтересовался дежурный.
– Он уже у нас...
Дежурный быстро прикинул перспективы. "Мокруха", пусть даже и чужая, – это серьезно. Круто, как говорит нынешняя молодежь. А если еще и не одна, будет чем козырнуть на завтрашнем разводе. Может быть, даже удастся избежать "дежурного" втыка.
– Ладно, – принял он решение. – Я тебя никуда не посылаю. Работай, раз уж прет. А за следаком сейчас машину отправлю.

Глава 21
1
– Слышь, Василий!
Скопцов мотнул головой и тут же одним коротким, стремительным движением привел тело в вертикальное положение. Какие-то секунды он ошалело водил глазами из стороны в сторону, не в силах понять, что же произошло и где он, в конце концов, находится. Потом вдруг все вспомнилось. Сумин, какие-то нелепые и ненужные вопросы, идиотские подозрения, камера с "экономистами"...
Кстати, один из них, тот самый "шустрик" Серега, стоял в нескольких шагах от шконки, на которой сидел Василий.
– Ну, ты, блин, даешь! – с уважительными интонациями в голосе сказал Серега. – Вроде спал – а тут раз! И уже все... Я даже испугался немного...
– Не надо трогать спящего человека, – недовольно пробурчал Василий.
– А я че?! – засуетился "шустрик". – Я ниче! Хавчик принесли, остынет... Вот и решил тебя разбудить! Ну, типа, похавать. Да и побазарить... А то скучно... Тех двоих на следку выдернули.
Сидя на верхней шконке, Скопцов огляделся. Действительно, в камере были только он и "шустрик". Те двое, чьих имен он даже и не запомнил, исчезли, испарились.
– Значит, говоришь, побазарить? – с нехорошей улыбкой поинтересовался Скопцов.
– Ну да, – подтвердил "шустрик". – Скучно...
– Побазарим. – Василий легко спрыгнул со шконки. – Отчего же не поговорить с хорошим человеком?
Для него ситуация была более чем ясной. Конечно, он с этим раньше не сталкивался сам лично. Но не раз о таком слышал.
Серега, не уловивший ни в словах, ни в улыбке Василия подвоха, радостно закивал головой – ну да! С хорошим-то человеком...
2
– Федор Михайлович, что происходит?! – Грозно набычившийся Михайлов скалой навис над столом начальника.
– Ты о чем, Игорь? – абсолютно равнодушно, как бы не заметив такого вот нарушения субординации, поинтересовался Сумин, перебирая бумаги.
– Почему задержали Васятку... то есть Скопцова?
– Потому, что были основания для этого, – просто ответил начальник областного розыска.
– Да это натурально бред какой-то! – возмущенно вскинулся Михайлов. На этот раз Сумин оторвался от бумаг и внимательно посмотрел в глаза оперу. Под этим взглядом Игорь вдруг стушевался. От его воинственного настроя не осталось и следа. Он выпрямился и, отступив на шаг, неловко переминался перед столом с ноги на ногу.
– Присядь, Игорь, – предложил ему Сумин. Старший опер послушно занял место напротив начальника. Тот же, в свою очередь, вышел из-за стола и, прохаживаясь из угла в угол кабинета, заговорил медленно и размеренно: – В какой-то степени я пытаюсь понять твое возмущение. Скопцов – твой друг, вы хорошо и с давних пор знакомы. Но! – Федор Михайлович на секунду приостановился и назидательно поднял вверх палец. – Сколько лет вы не виделись?
Игорь попытался было что-то сказать, но Сумин остановил его коротким жестом:
– Можешь не отвечать! Знаю, что достаточно долго. И как, на твой взгляд, нет ли чего-то странного в том, что он вдруг, после столь долгого перерыва, вспомнил именно о тебе?
На этот раз Михайлов промолчал, внимательно слушая начальника.
– В этой истории вообще много странного, – продолжал Сумин. – Оказывается, Скопцов – давний и очень хороший знакомый жены пропавшего Мацкевича. Между ними были какие-то отношения. Если верить свидетелям, то очень близкие.
– А что говорит сама Мацкевич? – поинтересовался Игорь.
– Подтверждает это, – ответил Сумин. – А еще она говорит, что Скопцов вполне мог убить ее мужа.
– Чушь! – упрямо мотнул головой Михайлов.
– Чушь, говоришь? – усмехнулся Сумин. – Тем не менее из песни, как говорится, слова не выкинешь. А из протокола – тем более. И еще один нюанс. Дело в том, что достоверно установлено – никакого нападения на квартиру Мацкевича не было.
– Как это не было?! А ранение?!
– Ну, не ранение, а всего лишь неглубокая царапина, – повторил Федор Михайлович то, что однажды сказал Гнедков. – Короче, имела место имитация. И теперь объясни мне, зачем?
Этот вопрос остался без ответа.
– Не можешь! – с удовлетворением отметил Сумин. – И я не могу. Пока. Есть еще много чего сложного и непонятного в поведении как Мацкевич, так и Скопцова. И разобраться в этом, внести полную ясность сможет только следствие. Вот подождем, пока Аркаша отоспится, начнем допросы, очные ставки. Глядишь, и все станет на свои места. Так что не спеши возмущаться и рвать на груди рубаху.
– Но поговорить я с ним хотя бы могу? – намного спокойнее спросил Михайлов.
Сумин на минутку задумался. Наверное, от этого разговора не будет ничего плохого. Скопцов сидит под разработкой, камера прикрыта, и беседа со старым приятелем, которого он фактически предал и подставил, преследуя какие-то свои, корыстные цели, только "подогреет" его, заставит нервничать и "гнать", а стало быть, искать возможности выговориться, поделиться своими сомнениями.
– Поговори, – кивнул головой начальник областного розыска, возвращаясь за свой стол. – Конечно, поговори.
3
"Где я?.. – это была даже не мысль, а так, какая-то слабая пульсация в мозгу. – И кто я такой?.."
Лежащему на больничной койке человеку стоило неимоверных усилий просто открыть глаза. Голову пронзала, разламывала пополам острая, нечеловеческая боль. А когда он попытался посмотреть по сторонам... Лучше бы было этого не делать! Те болезненные ощущения, что он испытывал до сих пор, были ничто по сравнению с этой новой, накатившей после попытки движения волной.
Понадобилось некоторое время, чтобы все пришло если не в норму, то хотя бы восстановилось на прежнем, терпимом уровне, к которому человек уже вроде как и попривыкнуть успел. И тогда, мучимый все теми же вопросами, он попытался осмотреться. Только на этот раз более осторожно.
Белые потолки... Белые стены, вдоль которых расставлены какие-то приборы непонятного назначения. И даже полы, кажется, тоже белые.
"Больница, – догадался лежащий. – И что я здесь делаю?" Ответ не приходил. И вообще мысли лениво ворочались в голове, растекаясь и расплываясь, совершенно не желая принимать четкую, завершенную форму.
Покосившись налево, сквозь мутную пелену, застилающую глаза, мужчина увидел собственную руку, к локтевому сгибу которой от хромированной стойки тянулись какие-то прозрачные шланги. "Капельница... Наверное, я вдруг заболел..."
Хотя... Почему это – "вдруг"?! Было что-то такое, из-за чего он и оказался на этой больничной койке. И это "что-то" было очень важным, значимым. Чем-то таким, чего он не имел права забывать.
Превозмогая боль и слабость, лежащий, собрав волю в кулак, попытался упорядочить свои размышления, разложить все, как говорится, "по полочкам". Возможно, это покажется странным, но ему это удалось. Пусть и не сразу, но – удалось!
Для начала он вспомнил, кто же он такой. "Лейтенант милиции Решетилов... Вова... Оперуполномоченный Управления уголовного розыска области..." Он даже не успел порадоваться собственному открытию, как сами собой в памяти стали всплывать картины недавних событий. Усталое лицо начальника, телефонные номера, одноклассница Лена Панкратова, только не "заширянная" до потери человеческого облика наркоманка, а совсем еще юная, веселая и жизнерадостная... Фотография того, кто предположительно лишил ее жизни... Фотография... Фотография!
Лежащий беспокойно заворочался в постели. Надо срочно позвонить! И никого, как назло, нет рядом. Не говоря уже о телефонном аппарате.
Облизнув пересыхающие губы, Решетилов негромким, каким-то каркающим хриплым голосом позвал:
– Сестра!.. Сестра!..
В конце концов, должны же быть в больнице сестры! Но на призыв больного никто не откликнулся.
И тогда он сделал практически невозможное. Не обращая внимание на боль, слабость и тошноту, Решетилов в несколько приемов, с большим трудом, но все же принял сидячее положение. Посидев несколько минут и собравшись с силами, молодой опер одним коротким движением вырвал иглу капельницы из вены. Не обращая внимания на струящуюся по руке кровь, встал. Его тут же повело, потащило куда-то в сторону, комната перед глазами закружилась, и он бы наверняка упал, не сумел бы удержаться на ногах. Повезло... Ищущие опоры руки наткнулись на прохладную стену.
Самым трудным был первый шаг. Ноги не хотели слушаться, не хотели нести тело, подгибались... Решетилов практически полз по стене реанимационной палаты, подбираясь к выходу. Сейчас он знал только одно – он должен позвонить. Любой ценой, но ДОЛЖЕН! И он упрямо двигался вперед...
Самым сложным в этом походе оказался переход через высокий порог реанимационной палаты. Куда там Суворову с его переходом через Альпы! Отдыхает! Но только Владимир справился и с этой, почти невероятной задачей. Как бы там ни было, но он сумел выйти, если, конечно, его перемещения можно так назвать, в коридор.
– А это еще что за явление?!
С трудом приподняв голову, Владимир сумел разглядеть сквозь заливающий глаза пот в нескольких шагах от себя группу людей в белых халатах. Вопрос был задан одним из них – высоким, солидным и уже немолодым мужчиной, стоящим в центре.
В голосе говорившего звучало не столько удивление, сколько возмущение. Окружавшие его халаты молчали. И тогда, с трудом разлепив прокушенные им же самим губы, в почти полной тишине молодой опер хрипло пробормотал:
– Мне нужно позвонить... Срочно...
4
– Ну, и что ты мне скажешь, Васятка?..
– А что я должен сказать?
Этот разговор двух старых приятелей происходил в тесной следственной камере ИВС, или, как еще частенько называют это заведение "постоянные клиенты", "ивасе". Убогий интерьер "присутственного места" – окрашенные масляной краской непонятной расцветки стены, вытертый и донельзя расшатанный стол, вытертый до белизны линолеум. Два прикрепленных к полу табурета по разные стороны стола. Один из них сейчас занимал Скопцов, на другом кое-как умостился огромный Михайлов.
– Неужели нечего?! – Игорь пытался вызвать в себе хоть каплю возмущения вероломством Скопцова, на которое довольно-таки прозрачно намекал Сумин, но... Не мог. И, как ему казалось, сидящий напротив него знал об этом. Ничем другим объяснить такое вот олимпийское спокойствие человека, задержанного по подозрению в совершении тяжкого преступления, опытный сыщик не мог.
– Что именно? – повторил вопрос Василий. При этом на его губах вдруг появилась озорная улыбка. – То, что ты... то есть то, что вы хотели бы от меня услышать?
– Ну, знаешь!.. – Такое наплевательское отношение к собственной судьбе не оставило Игоря равнодушным. – На тебя никто не собирается чего-то там "грузить"!..
– Тогда о чем мы говорим? – еще шире ухмыльнулся Василий. – Все выяснится само собой.
– И ты все это время будешь париться в камере? Тебе не противно?..
– А чего? – пожал плечами Скопцов. – По крайней мере, у меня была возможность впервые за последние несколько дней выспаться по-человечески. Кроме того, кормят, бесплатно предоставляют койко-место. Опять же соседи – люди вполне приличные. Не шантрапа какая-нибудь.
Игорь внимательнее присмотрелся к другу. А ведь действительно, по сравнению с их последней встречей Василий выглядел сейчас и свежее, и бодрее... Вроде бы и не в камере ночь провел, а в номере люкс какого-нибудь фешенебельного отеля. Даже от повязки на голове – и то избавился. О ее присутствии теперь напоминала лишь тоненькая красная полоска над бровями.
– Ладно, Васятка. – Спокойствие старого друга действовало заразительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45