— С удовольствием! А за тридцать песо я оближу вам оба сапога, сеньор!
О'Брайен отстегнул кошелек и отсчитал Себастьяну тридцать новеньких кругленьких песо. После этого он подставил свои сапожищи, и Себастьян, стоя на коленях, вылизал их языком до блеска, под хохот англичан.
Нечего и говорить, что, закончив дело, Себастьян убежал едва ли не вприпрыжку. Я остался один и стал плакать. Мне стало страшно.
— Я забираю мою покупку, — сказал капитан, взял меня за запястье и приказал что-то своим товарищам. Они дружно двинулись попарно за своим командиром.
Один из них по дороге забежал в ближайшую лавку, над которой висели вырезанные из жести штаны, и через некоторое время догнал нас и показал капитану красные штаны и зеленую жилетку.
— Одевайся! — сказал мне по-испански капитан.
— Сеньор, — сказал я, — я не умею…
— Это надевается так, — сказал капитал О'Брайен, — одну ногу сюда, другую
— сюда. Молодец. Гууд бой! Теперь завяжи шнур. Вот так. Развяжи! Вот за этот конец… Дергай! Уелл! Развязал? Завязать! Быстро! Уан, ту, фри! Уелл! Молодец!
— Сеньор, — спросил я, — а если я захочу по-большому, это надо снимать?
— Обязательно. Если ты наделаешь в штаны, ты узнаешь, что такое линек. А это не самое приятное знакомство, могу тебя уверить.
— Я буду снимать их, сеньор, — сказал я.
Мы как-то неожиданно оказались у воды, где стояло огромное деревянное корыто. В нем сидели люди. Капитан велел мне туда залезть. Меня сграбастали здоровенные лапы и, словно тыкву, передавая с рук на руки, утащили на другой конец корыта. Там была жесткая деревянная лавка. На нее я и уселся. Англичане, которые привели меня, тоже залезли. Парни, сидевшие в ней раньше, вытащили из-под скамеек длинные и тяжелые лопаты с какими-то железяками и приспособили их по краю корыта-шлюпки. По команде капитана они опустили лопаты в воду и все вместе стали цеплять ими за воду. Корыто стало двигаться.
— Ты не боишься? — спросил О'Брайен. — Это шлюпка, чтобы плыть по воде. По-английски — «зе боут». Повтори!
— Зе боут, — повторил я. В шлюпке-корыте было столько народу, что она очень глубоко сидела в воде, и мне казалось, что она может быть захлестнута водой и утонет. Англичане лопотали что-то по-своему, а капитан сказал:
— Как тебя окрестили эти ханжи? Ты католик?
— Да, сеньор, — сказал я и показал крестик, который он и так видел. — Меня окрестили Мануэлем.
— Мануэль? Слишком по-испански или по-еврейски. Ну да Бог с ним… Теперь ты будешь английским негром, понял?
— Да, сеньор.
— Тогда запомни, что, если ты все понял и готов исполнять приказ, надо говорить не «Си, сеньор!», а «Иес, с„„!». Понял?
— Иес, с„„! — ответил я.
Англичане засмеялись, и я тоже засмеялся.
— Ты должен научиться говорить по-английски. Понял?
— Иес, с„„! — кивнул я.
— Удачная покупка! — сказал капитан, легонько хлопнув меня по плечу.
Вскоре шлюпка приблизилась к такому огромному деревянному сооружению, которого я никогда раньше и не видел.
— Это корабль, — сказал капитан. — Зис из э шип.
Корабль был такой огромный, что наша «боут» смотрелась рядом с ним, как щепка рядом с корытом. А мы, люди в этой шлюпке, были похожи на больших муравьев, ползающих по щепке…
— Хау ду ю ду! — быстро крикнули сверху. Капитан что-то крикнул, и оттуда, сверху, свалились веревки с крюками. Молодцы убрали свои лопаты и зацепили крюки за железные кольца на обоих концах лодки. Послышался скрип, веревки натянулись и поползли вверх, а вместе с ними и наша лодка. Мы повисли над морем, между днищем лодки и водой было больше моего роста высоты.
— Не трусь, — сказал капитан.
— Иес, с„„! — сказал я, хотя и правда здорово трусил.
Лодку подняли высоко-высоко. Корабль был как дом. Окна были открыты, и в них виднелись какие-то черные и желтые металлические бревна, приделанные к здоровенным деревянным тележкам с маленькими колесами. В бревнах чернели глубокие дыры, в которые я запросто мог просунуть обе руки. Эти штуковины чем-то меня сразу напугали.
— Что это, сеньор? — спросил я капитана.
— Это пушки, — сказал он. — Очень большие ружья, чтобы стрелять в корабли.
— Они не выстрелят? — спросил я.
— Нет, — усмехнулся О'Брайен, — сами они не стреляют.
Я подумал, что если ружье сеньора Альвареса, из которого он стрелял птиц, так громко стреляет, то как же должны бахать эти штуки, которые раз в десять больше.
Корабль был сколочен из досок и бревен, промазан смолой, покрашен в зеленый и белый цвета, а кое-где даже позолочен. Тут было столько разных штуковин, что у меня рябило в глазах. Повсюду торчали какие-то крюки, веревки, скобы. Веревок было столько, и они были так переплетены, что мне казалось, их соткал какой-то паук размером с человека. А огромнейшие кресты из бревен и шестов, стоявшие на корабле, были выше самых высоких пальм и даже колокольни. Они упирались в самое небо, и какие-то большие белые птицы носились между ними, среди опутывавших их натянутых и обвисших веревок, садились на перекладины, поверх привязанных к перекладинам огромных, в нескольких местах подвязанных полотнищ из какой-то грубой ткани.
Лодку подняли к самому краю корабля, и англичане стали по большому длинному бревну ловко перебегать на сам корабль. Капитан взял меня под мышки и перетащил тоже. Он поставил меня на дощатый пол, отряхнул и, взявши за руку, повел куда-то. Дойдя до какого-то домика, построенного на корабле, мы стали спускаться вниз по лестнице, настолько крутой, что, если бы капитан не держал меня за руку, я бы давно свалился. Потом мы шли какими-то коридорами и переходами. Там было так темно и страшно, что я испугался и хотел заплакать. Но как раз в это время капитан подошел к двери, несколько раз стукнул в нее согнутыми пальцами. Оттуда отозвался нежный женский голос. Он был даже красивей, чем у дочери нашего хозяина доньи Маргариты:
— Кто там?
— Это я — капитан, — ответил О'Брайен.
— О, дон Мигель! — сказали из-за двери. — Вы достали то, о чем я вас просила?
— Да, сеньора, именно поэтому я и пришел…
Дверь нам открыла какая-то девушка, белая, но довольно некрасиво одетая, вроде горничной Катарины, которая прислуживала сеньору Альваресу. Мы вошли в дверь, и горничная сказала:
— Донья Мерседес ждет вас, капитан!
СЕНЬОРА
Когда открылась вторая дверь, мы попали в залитую светом большую комнату. Стены были какие-то не то полукруглые, не то косые, но зато они были обиты красивым розовым шелком, из которого белые женщины делают платья. Окна были открыты. Они были очень большие и все со стеклами. Посреди комнаты стоял стол, а у стола несколько красивых стульев и кресло. В кресле сидела большая и красивая сеньора. На ней было светло-голубое платье с рукавами фонариками и тонким кружевным воротником. На коленях у нее лежала большая и красивая тряпка с вышитыми цветочками, а в руке она держала надкусанный ломтик ананаса. Сок с ананасового ломтика капал на тряпку и не пачкал ее платье.
— Какой смешной! — воскликнула сеньора и, положив кусок ананаса на тарелку, вытерла руки о тряпку и встала с кресла. Волосы у нее были длинные и темные, но, правда, не такие черные, как у меня. На ее голове было сооружено несколько этажей, как у церковной колокольни, только красивее. А сбоку, около ушей, были еще какие-то завитушки, похожие на стружки, только темные. Такой красивой сеньоры я еще не видал. Даже не думал, что такие бывают. Даже ее величество королева Испании, портрет которой мне показывал падре Хуан, и то была не такая красивая.
— Вот, к вашим услугам, донья Мерседес! — капитан вытолкнул меня из-за своей спины, где я хотел спрятаться.
— Забавно… — улыбнулась донья Мерседес, показав свои чистые и блестящие зубы, которые были даже красивее, чем жемчуга на ожерелье доньи Маргариты, которые я два раза видел на ней на Рождество.
— Как его зовут? — спросила донья Мерседес, обращаясь к капитану.
— Его зовут Мануэль, он окрещен в католическую веру… — ответил капитан.
— Во истинную веру, мой друг, во истинную веру! — строго сказала донья Мерседес. — В которую когда-то были окрещены и вы, мой капитан…
— Один французский король, когда его силой обращали в католичество, сказал: «Париж стоит мессы!» Я проделал то же самое в обратную сторону…
— Король Энрико Наваррский был наказан Господом, сеньор! Я не желала бы, чтобы и с вами произошло подобное.
— Надо надеяться, сеньора.
— Еще раз благодарю вас за заботу, дон Мигель, и не смею более отвлекать вас от ваших многотрудных дел!
Капитан склонился и помахал своей шляпой с перьями так, будто подметал ею пыль с пола. Потом он удалился.
— Значит, тебя зовут Мануэль?
— Иес, с„„! — ответил я, как меня учил капитан.
— Ха-ха-ха! — донья Мерседес захохотала так звонко и заливисто, что я улыбнулся.
— Чудесная кукла! — сказала она, улыбаясь. — Но так отвечать даме не следует… Ты должен говорить по-английски только с капитаном. Ему ты можешь говорить «сэр», «мистер капитан», как он прикажет. Но мне ты должен отвечать только по-испански, запомнил?
— Да, сеньора, — сказал я. — Я буду хорошо себя вести.
— Спасибо, спасибо, малыш! — улыбнулась она. — Я довольна тобой… Должно быть, твоя мать хорошо тебя воспитывала… Но сейчас тебя следует вымыть. Эй, Росита!
Из-за дверей вышла та самая девушка, что отперла нам дверь, и поклонилась донье Мерседес.
— Чего изволите, сеньора?
— Вымой этого мальчика! В горячей воде, с мылом и мочалкой… Остриги ему ногти и волосы, как следует пропарь одежду…
Росита состригла с меня все волосы и обрила наголо, а затем вымыла в кадке горячей водой. После этого она накормила меня курицей с рисом. Это было так сытно и вкусно, что я сразу захотел спать. Росита велела мне залезть в большую люльку, которую назвала «гамаком». В гамаке я закрыл глаза и до самого утра их не открывал.
МОРСКОЙ БОЙ Разбудила меня Росита. Она уже была одетой, а кровать ее была собрана: все тряпки и подушки были сложены. Она помогла мне свернуть гамак и уложить его в то место, откуда его вытаскивали вечером. Только тут я заметил, что пол и стены каюты стали немного покачиваться и наклоняться вправо и влево, вперед и назад.
— Поехали, — сказала Росита, — глянь в окно.
Я поглядел: там была только вода, до самого неба. Солнце выплывало из воды, но при этом не было ни брызг, ни плюхов, как тогда, когда я вылезал из нашего пруда. По воде бегали блестящие зайчики от солнца и ворочались большие волны. Они-то и качали корабль. Было очень красиво.
— Куда же он нас везет? — спросила Росита, наверное, самое себя. — Ну, да ладно…
Сейчас в погреб полезем, надо достать продукты к завтраку. В нашей комнате в полу, оказывается, тоже была дыра с лестницей, ведущей вниз. Она уходила глубоко внутрь корабля. Росита пошла туда впереди меня, со свечкой в руке. Там в глубине была еще дыра и еще одна лестница, но короткая. Во второй дыре было очень холодно, пахло мясом и соленой рыбой. Там лежали странные камни, из которых сочилась вода. Их было много-много. Один кусочек из такого камня отвалился на моих глазах. Я его подобрал и взял на ладонь — холодный, мне казалось, он даже немного жжет мне руку. Но потом он весь превратился в воду и на руке осталась только капля грязной воды. Росита нагрузила мне в корзину разные продукты: холодное, как камень, твердое мясо, такую же рыбу, овощи, фрукты и еще что-то. Сама она шла за мной с другой корзиной. Кое-как мы выбрались наверх. Здесь мне сразу показалось так жарко, что я даже вспотел. В то же время я все еще чувствовал холод.
— Надо было тебе хоть башмаки надеть! — озабоченно произнесла Росита. — Не простудился бы ты…
В это время наверху вдруг засвистели, задудели, заколотили в барабаны.
— Ох ты! — воскликнула Росита. — Тревога! Неужто опять пальба будет?
— Росита, — поразительно спокойно произнесла донья Мерседес, сидевшая за шитьем. — Долго ты еще будешь возиться?
На палубе и рядом с нашими окнами забегали люди. Я подскочил к окну и увидел, что в море, довольно далеко от нас, плывет корабль. Он казался очень маленьким, но у него тоже было три мачты с тряпками, то есть с парусами. Росита поглядела в другое окно и увидела еще один корабль, с другой стороны.
— Голландцы! — ахнула Росита, разглядывая флаги на мачтах у того корабля, что был с ее стороны. Я тоже подбежал к окну и увидел, что флаг был из трех цветов: синего, белого и красного. Такой же флаг был и на том корабле, что шел с другой стороны.
— Англичане, видишь ли, воюют с Голландией, — сказала Росита, мелко стуча зубами. — Тут без пальбы не обойдется… Ой, страшно, страшно-то как…
Тут я увидел, что с корабля слетел маленький | белый клуб дыма, а перед тем что-то ярко блеснуло. Затем послышался странный нарастающий гул:
— Ува-ва-ва-ва-ва-а-а! Бух!
И тут ударило по ушам, да так, что на минуту я совсем оглох.
— Палят! — завизжала Росита. — Пушки палят!
Потом опять грохнуло, еще сильнее. Весь корабль содрогнулся. Я увидел, что на том корабле, который первым начал палить, вдруг обломилась одна из мачт и повалилась вниз, а на другой мачте загорелись паруса. Он снова окутался дымом, и я опять услышал грохот. На моих глазах что-то страшное с шумом плюхнулось, и из воды поднялся огромный столб. Вода плеснула на стекло и вышибла его. Хорошо, что я вовремя отлетел от окна, а не то мне бы изрезало все лицо. Корабль наш сильно тряхнуло, послышался какой-то треск и несколько разноголосых, невнятных воплей.
Уши мои враз заложило. Грохот пушек теперь слышался как-то глухо, так же как и вой тех штуковин, что летели в нас с кораблей голландцев. Росита сидела на полу и охала, держась за голову. Наш корабль опять тряхнуло, да так, что я как-то неожиданно шлепнулся на пол и тут услышал страшный крик доньи. Кроме этого, я учуял странный запах и какое-то шипение. Из большой комнаты тянуло гарью. Я влетел туда и увидел странную и, пожалуй, смешную картину: на полу в сером облаке дыма крутилось что-то большое и черное, вроде арбуза, шипевшее и плевавшееся искрами. Я испугался, что эта штука может прожечь ковер, схватил кастрюльку, гревшуюся на плите, и выплеснул кипяток прямо на шипящий «арбуз».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67