Толстяк долго сидел, подперев голову руками и ожидая, пока это самое вещество загустеет.
Пока Заблуда был в кабинете, Жирняга не рисковал. Интуиция безошибочно подсказывала ему, что блистать интеллектом и вообще как-либо выделываться – очень вредно для здоровья. С Гришкой эти номера не проходили. Гришка мог мгновенно, одним движением руки, лишить Председателя всего, чем тот втайне гордился. Например, мозга. При Начальнике Жирняга довольствовался ролью советника и… передвижного запоминающего устройства. Однако сейчас и с советами было туговато.
Вдруг Председатель тихо заскулил. Но не от жалости к себе, а от радости. Кажется, он нашел выход!.. Жирняга помассировал свой живот пухлыми пальчиками и ощутил зверский голод. Вот что значит пережить стресс!..
Собачьи котлетки… Он вообразил их себе так живо, что во рту образовался избыток слюны. Жирняга мечтательно смежил веки… Котлетки плавали в жире на огромной сковородке и чем-то напоминали… гениталии Хобота, приготовленные заодно с банкиром.
Тьфу ты, пропасть! Председатель выплюнул слюну, ставшую неаппетитной. Трудно было избавиться от наваждения, преследовавшего его уже несколько дней и ночей. Что же заключало в себе это наваждение? Страх? Да, конечно… но какой-то вялый, абстрактный. Несравнимый с тем страхом, который внушал Жирняге Начальник. Тревогу? С нею Жирняга свыкся и уже не замечал, как не замечал биения сердца. Надежда? Этой блажью Председатель управы вшивого города Ина не страдал. Тайна? Наибольшая тайна Жирняги находилась в его бездонном желудке…
Он захрустел припасенными в ящике стола бутербродами. Прежде всего нужно было утолить голод. Затем Жирняга позвонил в колокольчик, вызывая рассыльного, которого Гришка почему-то называл Чарликом. Малый и впрямь был какой-то подловатый, смотрел косо, словно норовил исподтишка укусить за ляжку, однако напрямую придраться было не к чему. Жирняга догадывался, кто будет плясать на его могиле и гадить под насыпью.
– Не дождетесь! – пробулькал он, обращаясь к двум бронзовым гномам, оставшимся от старого письменного набора. Это была совершенно необоснованная бравада. Гномы уже пережили не один десяток Председателей и взирали в будущее со спокойным оптимизмом.

9. ТЕМНЫЙ ВСАДНИК

Спустя тридцать шесть часов после появления в городе Валета на заброшенной дороге показался новый персонаж назревающей драмы. Если бы священник увидел его из окна, то решил бы, что движение по северному тракту становится весьма оживленным. Но поп в это время уже засыпал, свернувшись калачиком на своей жесткой кровати (поза выдавала стремление защитить себя от враждебного окружения), и пытался отогнать дурные мысли. С мыслями у него получалось неплохо, чего не скажешь о снах. Около полуночи священнику приснился темный всадник. Таинственный убийца. Дыра, бессовестно зияющая в небе. Зло в чистом виде. Еще одно несмываемое пятнышко на слепящей белизне Божьего замысла…
Между тем всадник был и наяву. В отличие от игрока он въезжал в город Ин под покровом темноты. Его вороной конь был на редкость уродливым, но сильным и выносливым животным. Длинный плащ почти полностью скрывал фигуру сгорбившегося в седле человека. Трудно было определить, хорошо ли странник вооружен, однако то, что он добрался до города, сохранив жизнь себе и жеребцу, говорило о многом.
Вороной был пущен медленным шагом. Казалось, он может поддерживать такой темп еще много часов, экономя силы. Всадник направлял его ногами. Определить возраст человека было невозможно. Под козырьком кепки виднелся бледный овал лица. Глубокие тени лежали в глазницах и ноздрях – будто отверстия в маске из папье-маше. Мягкое покачивание тела наводило на мысль о совершенной расслабленности. Пустота и безмыслие. Обманчивый покой, ложная безмятежность…
Всадник инстинктивно двигался тем же маршрутом, что и Валет. В этом проявлялось некое родство их душ, интуитивная близость. Один хорошо понимал другого – несмотря на то что они ни разу не встречались. Суть определяла поведение. Волк иногда может превращаться в овчарку, но никогда не станет вести себя, как баран…
Всадник проехал по окраине, застроенной унылыми хатами. Его не видели ни цирюльник, ни гробовщик. Только один из заторчавших «гашишинов» почерпнул вдохновение в своей мрачной «галлюцинации» и к полуночи разродился стишком «Жажда небытия».
В этот поздний час на улицах не осталось трезвых прохожих, а почти все окна были наглухо закрыты ставнями. Здешние кабаки не привлекли внимания незнакомца. Возле гостиницы «Олхозник» он спешился, вошел внутрь и переговорил с хозяином, сразу же определив, что купить старого мошенника даже легче, чем убить. Человек в плаще предпочел платить за информацию. Он мог это себе позволить. Волчанский губернатор дал ему двести монет в качестве аванса за голову Валета – случай беспрецедентный. Но и клиент был исключительный. Охотник за головами знал, что эта охота станет венцом или концом его долгой карьеры – в зависимости от того, кто окажется расторопнее в решающий момент. Стадо велико, просторы безграничны, однако волки рано или поздно находят друг друга. По запаху. По следу. По трупам.
Он не стал устраивать засаду в «Олхознике». Это был бы примитивный и заведомо проигрышный ход. Темный всадник избрал для ночлега место почище и пороскошнее. Пансион «Лебединый пруд» отвечал его повышенным требованиям к комфорту. Здесь сохранились даже сортиры на втором этаже и действующая система подачи горячей воды. Лебединый пруд оказался большой лужей, в которой орали лягушки. Зато исходные продукты для фирменного блюда всегда были под рукой. О лебедях не осталось и воспоминаний.
Хозяйка пансиона была крупногабаритной пятидесятилетней вдовой с плохим зрением, поэтому новый постоялец ее не напугал. Или напугал не сразу. Во всяком случае, он заплатил, не торгуясь, за двухкомнатный номер с видом на улицу с террасы гостиной и на городское кладбище из окна спальни. Кладбище было расположено в тенистом парке и заодно считалось удобным местом для летних любовных свиданий, во время которых сперма смешивалась с прахом…
Единственный слуга в пансионе совмещал функции конюха, повара и уборщика. Это был одноногий старик лет семидесяти, но видел он хорошо, и ему парень в плаще не понравился. Во-первых, на свету обнаружилось, что плащ постояльца продырявлен во многих местах и, значит, почти наверняка снят с трупа. Во-вторых, под просторным черным балахоном был надет бронежилет с надписями «ОМОН» на спине и «Да здравствует независимая республика Припять!» на груди, джинсы «версаче» и ботинки с высокой шнуровкой – все подозрительно новое.
Однако не это заставило старого хрена вздрогнуть, когда он притащил в номер поднос с жареными лягушками. Он вошел, стуча своей деревяшкой, и остановился как вкопанный. Внушительный набор смертоносных железок, разложенных на столе, не произвел особого впечатления на того, кому отстрелили ногу очередью из шестиствольной авиационной пушки. А вот внешность у парня оказалась весьма своеобразной.
Он был абсолютно лыс, бледен, словно известковая стена, имел «птичье веко», а после того, как старик увидел на руках у незнакомца по два отстоящих пальца, его ужин попросился наружу.
Старик был не дурак и не вчера родился, поэтому понимал, что два больших пальца на одной руке – это удобно. Особенно при стрельбе из старых неавтоматических игрушек. Можно было поклясться, что парень стреляет быстро. Вероятно, так же быстро, как Начальник… Ну а если быстрее? Что тогда?
На своем веку старик повидал всякое. Единственное, чего он еще не видел, – это мутанта, который управляет городом.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ШАЛОСТИ ЧУЖИХ

10. «ТЫ ЧЕГО?»

И все-таки ей повезло в третий раз. Против ожидания чужеземец был с нею не груб и не холоден, а очень даже нежен и внимателен. Стоило ему оказаться в безопасности, как с него свалилась невидимая броня, без которой он чувствовал бы себя голым за пределами постели.
«Всем им не хватает любви – даже закоренелым убийцам», – думала Мария с легким злорадством и огромным торжеством. Этим проклятым миром все еще двигала «любовь» – страсть к обладанию, стремление к наслаждению, страх одиночества, неискоренимый в коллективных животных…
Корявое клеймо раба, которое она заметила на руке своего нового любовника, лишь добавило ему мужественности в ее глазах и парадоксальным образом превратилось в символ свободы. Значит, она не ошиблась в нем: он был одним из тех немногих, кому удалось переломить хребет судьбе. Боже, как она хотела сделать то же самое! Для этого ей нужен был сильный человек, который повел бы ее за собой. Марии казалось, что такой наконец появился. Она с благодарностью принимала его горячее семя и нежно целовала шрамы на огрубевшей коже. Ее ласки были вполне искренними. Вряд ли он понимал, что когда-нибудь она могла бы умереть за него…
Валету было все равно, что она там думает. Он растягивал оплаченное удовольствие. С тщеславием у него было все в порядке – оно попросту отсутствовало. Как и множество других нелепых вещей, ненужных тому, кто всегда и повсюду бродит один…
Прекрасная выдалась ночь. Валету показалось, что он откопал бриллиант в куче дерьма. Воистину в городе Ине жили придурки, не способные оценить то, чем владели. Валет записался бы на прием к этой шлюхе на год вперед, если бы заглядывал так далеко в будущее. Но нет, он не думал даже о завтрашнем дне. Завтра могли убить его или шлюху – и какой тогда толк в дурацких ожиданиях? Он предпочитал брать свое сейчас. Это «сейчас» существовало обособленно, оно не имело отношения ни к прошлому, ни к будущему.
В перерывах между дыхательными и прочими упражнениями Валет оставался жестким прагматиком. Он выуживал скудную информацию с терпением рыбака, сидящего возле застойной лужи. Он фильтровал и сопоставлял то, что услышал от бармена в «Млыне», от Марии, от «Олхозника» и пьянчужки на улице, которого затем пришлось двинуть рукояткой пистолета по зубам… В результате Валет примерно представлял себе, при каких обстоятельствах следует «перейти на другую сторону» и почему, по мнению шлюхи, он «появился не вовремя». Другого он и не ожидал. Попадать в истории – такова была его судьба. Глупо сопротивляться судьбе…
Кобель, привязанный во дворе, взвился, загремел цепью и зашелся истошным лаем, как вражеский лаудшпрехер в период оккупации. Валет ждал, когда пса грохнут, чтобы приняться за работу. Без работы он подолгу не оставался.
Похоже, на сегодня «качели» закончились. Он не испытывал по этому поводу ни малейшего сожаления. Жизнь состояла из обрывков более или менее грязных наслаждений. Он даже не пытался залатать ими пустоту..
Его хлопушки лежали так, что он мог дотянуться до них рукой, не слезая с бабы, – одно из тех правил игры, которые не менялись при любых обстоятельствах. Дом Марии стоял на глухой окраине. На вмешательство людей Начальника рассчитывать не приходилось.
Что-то тяжелое бухнуло в дверь, едва не проломив толстенную доску.
– Открывай, сучье вымя! – заревел пьяный бас, и Валет бросил пушку.
Наемники, которым платили за его голову, не предупреждали о своих визитах. С другими кандидатами в покойники он предпочел бы разобраться, не поднимая шума. Местное быдло обычно выглядит угрожающе, но на деле оказывается почти безопасным.
– Кто это? – спросил он, не прерывая фрикций. Обжатие стало плотным как никогда. Полный кайф!
(Сильно напуганная самочка – в этом было что-то чрезвычайно возбуждающее. Может быть, на Валета подействовала особая, тонкая, как струна, пронизывающая позвоночный столб снизу доверху, вибрация чужого ужаса? Или аромат смерти – сильнейший стимулятор на свете? Порой Валет понимал сексуальных маньяков…)
– Мирон, гнида, совсем достал, – ответила Мария, кусая губы. Неприятный спазм возник внизу живота. – Хочет трахнуть меня на халяву, конюх долбаный!..
– Убью, тварь! – бушевал снаружи Мирон, пытаясь высадить дверь. – Матку вырежу, блядища!..
Доски трещали. Кобель блевал слюной. Вскоре к нему присоединились все окрестные шавки.
Валет не выносил шума. Особенно собачьей брехни. Он встал и направился к запертой двери. Сжавшись под рваной простыней, Мария следила за ним взглядом и пыталась понять, насколько он самонадеян, крут или безумен. Он даже не потрудился натянуть штаны, а она догадывалась, как чувствует себя голый человек в минуту опасности. Похоже, этот никак себя не чувствовал.
Был момент, когда она даже испугалась любовничка. Тот серым призраком скользил в полумраке. Стремительно и бесшумно. Инцидент с конюхом не повлиял на его эрекцию. В этом было что-то нечеловеческое. Мария не могла решить, хорошо или плохо, когда у парня СОВСЕМ НЕТ нервов. И что это будет означать для тех, кто навяжется к нему в попутчики…
Между тем Валет отодвинул засов и резко распахнул дверь. Опускавшийся со свистом топор врезался обухом в бревно над его головой.
Валет не шевельнулся, хотя отколовшаяся щепка царапнула по щеке. Он в упор смотрел на бухое быдло, которое шумно топталось на крыльце. Быдло было одето в исподнюю рубаху и галифе, имело два метра росту, весило под семь пудов, активно трясло рыхлым мясом и распространяло ароматы самогона и лука, забивавшие неистребимый лошадиный дух.
Валету сразу стало ясно, с кем он имеет дело. Это был не его уровень. Поэтому он просто стоял и смотрел. Не мигая.
При виде голого мужика, да еще «на взводе», Мирон замычал, будто бешеный бык, и начал заносить топор, собираясь расколоть пополам гнилой кочан, торчавший на плечах чужака вместо головы. Но тут что-то пробилось сквозь пьяную пелену – может быть, осколок ужаса, воткнувшийся конюху прямо в сердце…
Он увидел два стеклянных зрачка. Абсолютно равнодушных… В них застыло непостижимое выражение. Вернее, отсутствие всякого выражения…
Мирон ощутил внезапную тяжесть в руках, слабость в пояснице. Это было за пределами его убогого мирка и даже пьяного бреда.
1 2 3 4 5 6 7