Когда Ганнибал привел Питера к себе домой, нашим героем тут же занялась Одри. Она скормила ему фунт аспирина, который он запил прохладительными напитками, и искупала в бассейне, не погружая в воду, естественно, изувеченного лица. Затем последовал спокойный роскошный обед, и к концу его, попивая кофе на веранде, Питер почти полностью пришел в норму. Тогда Ганнибал, оставив молодежь, умчался в город по каким-то делам.
– Не знаю, как ты себя чувствуешь после всего этого, да еще с таким шрамом на лице, а у меня за последние дни просто в голове помутилось,— сказала Одри.— Как вспомню, какой тихой, блаженной жизнью мы жили, пока не открыли эту Долину пересмешников, так прямо выть хочется.
– Я тоже совершенно выбит из колеи,— хмуро сказал Питер.— Я даже задумываюсь, стоило ли вообще открывать эту треклятую долину.
– Ну что ты, Питер! Ты понимаешь, что говоришь?
– Не знаю! А собственно, что она дала хорошего? На улицах — толпы угрюмых вояк, блуждающих, как мартовские коты, и устраивающих друг с другом драки — из-за забастовки в заведении Мамаши Кэри. Церкви пустуют. Гинка и фангуасы готовы перегрызть друг другу глотки. Кинги и Ганнибал не находят себе места. Остров наводнили ужасные люди вроде Брюстера и кучи любителей животных. Действительно, было райское, тихое местечко: ну зачем мы его взбаламутили?
– Да что за вздор ты несешь! — возмутилась Одри.— Фангуасы рады, что вновь обрели свое божество. Видел бы ты доктора Феллугону, когда я рассказала ему о целой роще омбу! Бедняжка, он ударился в слезы и со всех ног кинулся к Стелле, да так, что я не поспевала за ним! Нет, с моей точки зрения, открытие принесло куда больше хорошего, чем дурного!
– Да, похоже, ты права,— сказал Питер.— Хотелось бы только найти выход из тупика, в котором мы очутились.
– Единственная причина, почему мы оказались в этом тупике, заключается в том, что бедняжка Кинги не упускает ни одной возможности, дабы проявить свой демократизм,— сказала Одри.— Ему ведь ничего не стоило надавить на особое совещание по вопросу о плотине, но он всегда стремится отыскать наиболее мягкий способ решения любой проблемы.
– Боюсь, после сегодняшней утренней встречи он перестанет так деликатничать,— хмуро сказал Питер.
Тут к нему неслышным шагом подошел Могила.
– Пожалста, сэ , масса Флокс,— сказал он.— Пришел масса Друм.
– А, Друм! — вскричал Питер.— Как раз вовремя! Пригласи его сюда!
– Да, сэ',— ответил Могила.
Друм скользящим щагом вошел на веранду, сверкнув своей желтозубой улыбкой. На нем была та же самая одежда, в которой Питер видел его в последний раз, и было ясно, что он несколько дней не мылся и не брился. Большой ящик для коллекций, который он нес на своем тщедушном плече, совершенно перекосил его детскую фигурку.
– Профессор Друм,— сказал Питер со всей сердечностью, на какую был способен по отношению к этому неопрятному человечку,— а мы вас так ждали! Его Величество и мистер Олифант горят желанием побеседовать с вами.
Друм сделал неуклюжий поклон.
– А! — сказал он.— Значит, я им понадобился-таки? Что ж! Люди везде одинаковы — в поисках решений обращаются к науке как к последнему средству, хотя заботятся о ней в последнюю очередь!
– Присядьте-ка с дороги да выпейте… Чего вам? Ах да, лимонного сока,— вспомнил Питер.— Ганнибал будет здесь через десять минут.
– Да, хорошо бы лимонного сочку для прохлаждения,— сказал Друм, усаживаясь в кресло, сплетая свои волосатые ноги и ставя себе на колени ящик с коллекциями, который он крепко обхватил руками, словно только что родившегося, и притом хилого, младенца.
– Ура! Смилостивились сильные мира сего! Снизошлитаки до простого человека! — изрек профессор, с жадностью и сипением потягивая лимонный сок.
– Я что-то недопонял вас, профессор,— сказал Питер.
Друм поднял свой длинный заскорузлый палец:
– Мой милый Флокс! Забыл, сколько раз я просил аудиенции у Кинги или Олифанта! Много-много раз! А сколько раз они избегали меня, делали вид, что меня нет? Но мы, люди науки, хоть и отвержены массами, но не считаем это оскорблением. Нет! Мы, ясно мыслящие ученые, прекрасно отдаем себе отчет в том, что миром правят бездари! Поверишь ли, Флокс, но вряд ли во всем мире найдется хоть один политик, для которого биология — не
пустой звук. Многие даже не представляют себе, как функционируют их собственные почки, не говоря уже о чем-то более хитроумном! При слове «эколог» они думают, что это иностранец из какой-то загадочной страны! Биология сводится для них к плотским утехам, которым они обучаются еще за школьной партой! Нужно ли удивляться, мистер Флокс, что последние, к кому наши владыки обращаются за консультацией,— это мы, авторитетные ученые! Вот когда ситуация окончательно запутывается, они и прибегают к нам со слезами, умоляя помочь, как ребенок к папаше со сломанной игрушкой, умоляя починить!
– Видите ли, Друм, на это была масса других причин,— осторожно начал Питер и честно, без обиняков сказал собеседнику, что хоть он и сочувствует ему, но вид у него настолько непрезентабельный, что все шарахаются.
– Как вы заметили, ситуация на острове весьма непростая,— продолжал Друм.
– Как же, заметил,— сухо сказал Питер.
– Открытие, которое сделали вы и мисс Дэмиэн, имеет неоспоримую важность,— заявил Друм, потянувшись за соком, но пронес стакан мимо рта и облил подбородок.— Я имею в виду для будущего Зенкали.
– Вы имеете в виду — в связи с аэродромом? — поинтересовался Питер.
– Ну да, и еще по ряду других причин,— сказал Друм, и глаза его внезапно хитро блеснули.
– Могли бы вы прояснить хоть что-нибудь по поводу вашего открытия? — начал было Питер, но собеседник прервал его.
– Прояснить, говорите? Хоть что-нибудь? Да я все разъяснить готов, все! Наши правители могут спать спокойно,— сказал он и разразился диким, резким смехом.— Я нашел решение проблемы! Пусть они отшивали меня, пренебрегали мною, насмехались надо мной — я непрерывно, неустанно, днем и ночью, скрупулезно разрабатывал свою жилу. Меня переполняло такое вдохновение,
которое мало кого из гениев посещало…
– Не хотите ли вы сказать, что вам удалось решить проблему Долины пересмешников? — спросил Питер, прерывая жизнерадостный самоанализ профессора Друма.
Друм поставил на стол недопитый бокал и еще крепче прижал к себе ящик.
– О да,— прошептал он, не в силах скрыть волнение.— Я решил ее, мистер Флокс! Решение проблемы здесь, вот в этом ящике.
Прежде чем Питер и Одри смогли сказать что-нибудь по этому поводу, на веранду, спотыкаясь, вошел Ганнибал.
– А, Друм! — с улыбкой сказал он.— Милый мой, тебя-то нам и надо!
– Меня это не удивляет,— сказал Друм, отвесив свой обычный неуклюжий поклон.
– Профессор Друм как раз начал объяснять, как он решил проблему Долины пересмешников,— объяснил Питер.
Ганнибал бросил на Друма острый взгляд.
– Ну, коли так, то ты и в самом деле умнейший на Зенкали человек,— скептически произнес он.
Друм так и засиял от удовольствия.
– Благодарствую, благодарствую. Право, весьма польщен. Да,— сказал он.
– Ну так что же? — спросил Ганнибал.— Не томи нас долгим ожиданием! Где же ответ?
– Вот здесь, в ящике,— ответил Друм.— Скажите, а у вас не найдется случайно стола, чтобы все продемонстрировать?
– Пошли,— сказал Ганнибал и повел ученого в просторную гостиную.
Там он показал ему стол, где высились пирамиды книг и курганы папок с бумагами, и свалил все на пол.
– Достаточно? — спросил он.
– Превосходно,— сказал Друм и, поставив ящик на стол, принялся распаковывать его. Он вытащил оттуда несколько маленьких круглых жестянок с отверстиями в крышках, черную плоскую коробку, небольшой пресс для сушки растений и пачку фотографий. Одри, Питер и Ганнибал, стоя у края стола, наблюдали за Друмом, раскладывавшим свои причиндалы, как дети за фокусником, готовящимся показать волшебный трюк.
Приготовив все как надо, Друм сложил руки за спиной, откинул голову, прикрыл глаза и начал свою лекцию таким педантичным тоном, будто читал ее не для трех человек, а для огромной аудитории, полной студентов. Сколь бы непривлекательной ни была персона профессора Друма, она тем не менее обладала некоей гипнотической силой, и все трое слушали затаив дыхание.
– Всем вам хорошо известно значение дерева амела для экономики Зенкали, так что останавливаться на этом нужды нет. Да! Но лишь недавно удалось установить, что цветок дерева амела может опыляться только бабочкой амела, обладающей приспособленным для этого длинным хоботком.
На сем месте профессор прервал свой доклад и открыл плоскую коробку. К ее пробковому дну были тщательно приколоты булавками самец и самка бабочки амела с вытянутыми вперед хоботками.
– Как только было сделано данное открытие, стало ясно, что необходимо доскональное изучение этого насекомого, которое нуждается в особой защите, коль скоро мы хотим сохранить дерево амела как вид. Да!
Здесь профессор снова прервал свою речь и засмотрелся себе под ноги, словно собираясь с мыслями.
– Таким образом, я был приглашен на Зенкали с целью выполнения задачи, для которой подходил только я со своим уникальным опытом, накопленным в ходе успешного выполнения ответственных задач в прошлом. Но я понимал, что выполнение данной задачи, как и разгадка любой экологической проблемы, будет не из легких. Нет! Что мы знали об этой бабочке? Практически ничего. Мы знали, что существует некоторое различие во внешнем виде самцов и самок — вот видите, желтые подкрылья у самца,— и знали, чем питается взрослое насекомое. Но жизненный цикл этого насекомого оставался нам неизвестен. А почему? Потому что растение, которым питается взрослое насекомое, далеко не всегда совпадает с тем, которым питается личинка. В случае с бабочкой амела мы не только не знали, чем питается личинка, но и сама эта личинка вообще не была описана. Следовательно, моей первоочередной задачей было разрешить данную проблему. Казалось бы, чего проще — отловить несколько самцов и самок, подождать, пока они отложат яйца, и, как только вылупится личинка размером с булавочную головку, предложить ей различные виды растительной пищи. Но опыты успеха не имели. Что бы я ни предлагал, личинки неизбежно чахли и гибли. Да!
Друм открыл другую коробку. Там были еще пара бабочек амела, небольшая ветка с кладкой крохотных белых яиц, словно инкрустированных в ткань листа, и колба с заспиртованными в ней несколькими черными гусеницами. Друм достал папку для гербариев и развязал ее.
– Здесь,— сказал он,— образчики четырехсот двадцати видов растений — как местных, так и привозных,— которыми я безуспешно пытался кормить личинок бабочки амела. Да! И вот наконец я сделал потрясающее открытие…
Он покопался в папке и вытащил оттуда белый кусок картона, на который был наклеен лист в форме наконечника стрелы.
– Перед вами,— произнес он торжественно,— то единственное, что едят гусеницы бабочки амела. Это лист дерева омбу!
– Вот это да!..— сказал Ганнибал, закатив глаза.— Значит…
– Пожалуйста, не перебивайте,— запротестовал Друм.— Дайте мне закончить. Да! Случилось так, что в своих блужданиях по горам я наткнулся на заветную долину вскоре после того, как ее открыли мистер Флокс и мисс Дэмиэн. Там-то я и нашел личинок бабочки амела на листьях деревьев омбу. Да! Но, приближаясь к разгадке одной тайны, я приближался и к разгадке другой. Как вам известно, до открытия долины считалось, что существует единственный экземпляр дерева омбу, и хотя оно давало семена, они никогда не прорастали. Это было загадкой и для меня, и для доктора Феллугона. Да! Значит, для проращивания семени необходим некий каталитический агент, но пока я не попал в долину, я и представления не имел, что это может быть. А теперь… Теперь я знаю!
Профессор Друм сделал паузу. Слушатели застыли в немом восхищении.
Друм покопался в пачке фотографий и извлек одну, которую молча предложил вниманию публики.
– Вот это да! — выдохнула Одри.— Это же… пересмешник!
– Именно так, мисс Дэмиэн,— сказал Друм, величественно склонив голову.— Пересмешник. Да.
Ганнибал подтянул кресло к столу и сел.
– Если я правильно понял,— сказал он,— бабочка амела, на которой держится экономика острова, так как только она опыляет дерево амела, откладывает яйца на листья дерева омбу, а это последнее, в свою очередь, не может существовать без пересмешника. Так?
– Верно,— сказал Друм.
– Почему?
– Потому,— объяснил Друм,— что внешняя оболочка семян омбу обладает особой прочностью. Значит, нужно, чтобы птица склевала это семя, и оно, пройдя сквозь ее пищеварительный тракт, подверглось воздействию соков. Только так оно сможет прорасти, когда снова ляжет в землю.
Ганнибал протяжно и гулко свистнул:
– То есть стоит затопить долину — и мгновенно рухнет вся экономика острова?
– Совершенно точно,— сказал Друм.
– Вот это да! Друм, да вы — гений! — крикнул Питер,
вскакивая на ноги и тряся Друму руку.
– Это значит, что мы ни при каких обстоятельствах не можем затопить долину, а значит, не можем строить аэродром,— заключил Ганнибал.— О славный день!
– Вы уверены, Ганнибал? — спросила Одри.
– Абсолютно уверен,— отрезал Ганнибал, изобразив зверскую улыбку.— Это именно то, что нужно Кинги. Все со мной, во дворец! И вы, профессор! Собирайте ваши образчики, возьмите с собой. Кинги захочет все их посмотреть. Поедемте скорей!
Ганнибал рассадил всех по королевским каретам, и они помчались во дворец, сопровождаемые лающей сворой псов.
Кинги слушал разъяснения Друма поначалу с недоверием, затем — с надеждой и наконец — с нескрываемой радостью.
– Мой милый профессор Друм! — воскликнул он.— Не в силах выразить, как я вам благодарен! И не только я, но и весь Зенкали! Уверяю вас — отныне мы перед вами в неоплатном долгу!
– Вы очень добры, Ваше Величество,— сказал Друм, сияя от удовольствия и на радости переплетя ноги, словно винт штопора.
– Питер, будьте так добры, налейте нам пять больших бокалов «Оскорбления Величества»,— сказал Кинги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32