https://wodolei.ru/catalog/vanni/iz-litievogo-mramora/
Этот цирк уже год назад дал Лотреку тему для великолепной, очень своеобразной картины на картоне «Женщина-клоун с пятью пластронами». Но особенно нравился Лотреку «Балет папаши Хризантемы».
Арена «Нового цирка» благодаря хитроумному устройству легко превращалась в бассейн, который был оформлен в виде озера. Там плавали лилии и лотосы. Танцовщицы, одетые, наподобие Лой Фюллер, в прозрачные платья, при эффектной игре света, ведомые Феей озера, двигались вдоль берега и прятались в камышах. Этот балет вдохновил Лотрека на две живописные работы.
* * *
Не пришло ли для Лотрека время подумать о большой персональной выставке?
Ему исполнилось двадцать восемь лет, и у него накопилось такое количество произведений – больше трехсот работ маслом, плакаты, литографии, не говоря уже о рисунках, – что другой художник на его месте кичился бы этим. Но Лотрек был настолько поглощен своей работой и своей трагедией, что ему это и в голову не приходило. Он не думал о славе, считая себя любителем, и всегда бывал несколько смущен, когда его хвалили.
Жуаян предоставил ему для выставки свою галерею на бульваре Монмартр. Решили, что персональная выставка Лотрека состоится в начале 1893 года. Однако Лотрек, словно ему необходима была чья-то поддержка, предложил Шарлю Морену разделить с ним эту честь. Лотрек выставил в галерее около тридцати произведений, среди которых были картины, посвященные «Мулен-де-ла-Галетт» и «Мулен Руж», плакаты и литографии. Выставка – она продлилась два месяца, январь и февраль – была принята весьма благожелательно. Критик Роже Маркс писал в «Рапид» 13 февраля 1893 г.
: «Давно уже мы не видели такого талантливого художника, как Тулуз-Лотрек, возможно, что его сила заключается в согласованности его дарований – я имею в виду способность художника глубоко анализировать, которая удачно сочетается с точностью выражения. Своей жестокой, беспощадной наблюдательностью он приближается к Гюисмансу, к Беку, ко всем тем, кто умел отобразить во внешнем облике модели ее внутренний мир».
Большинство критиков присоединилось к этому мнению. Гюстав Жеффруа, который встречался с Лотреком в ресторане Друана на площади Гайон на гастрономических ужинах Они происходили по пятницам, и на них бывали Моне, Роден, Раффаэлли, Карабен, Жуаян, Клемансо, Эдмон де Гонкур.
и хорошо знал его, писал в «Жюстис» в номере от 15 февраля 1893 года, что художник «показал себя способным передать характерные черты модели».
Это высказывание очень позабавило Лотрека, и он по любому поводу восклицал: «Да, жизнь! Жизнь! Это характерные черты увеселительного заведения!»
Даже «Тан», газета, не имеющая обыкновения бросать слова на ветер, похвалила художника: «Дорогой наш друг Тулуз-Лотрек, Вы циничны и суровы по отношению к роду человеческому… Вы создаете эпопею падшего общества, обнажая все его язвы. Вы, дорогой наш друг, продувная бестия!» 4 февраля 1893 г.
Лотрек мог быть удовлетворен.
Но по-настоящему его волновало мнение лишь одного человека, а именно Дега, которому он послал «личное приглашение». И вот в один прекрасный вечер, закутавшись в свою крылатку, на выставку пришел Дега. Он подолгу задерживался у каждого произведения, что-то напевал, но не произносил ни слова. Лотрек, волнуясь, ждал. Дега обошел зал и стал спускаться по винтовой лестнице, которая вела в подвал. Еще мгновение – и он исчезнет. Но вдруг он остановился, обернулся: «Да, Лотрек, чувствуется, что вы мастак!» Лотрек расцвел Приводится со слов Жуаяна. Но этот отзыв Дега был отнюдь не таким хвалебным, как показалось Лотреку, Жуаяну и многим другим. В действительности же Дега гораздо выше ценил Морена. Когда один любитель живописи, некий Анри Лоран, поделился с Дега своим намерением купить произведения Лотрека, тот прервал его: «Купите лучше Морена! Лотрек очень талантлив, но он художник своей эпохи: это будет второй Гаварни. На мой взгляд, существуют только два художника – Энгр и Морен». Следуя совету Дега, Анри Лоран вместо Лотрека стал составлять коллекцию произведений Морена. В последующие годы он приобрел их несколько сот, а Дега, приходя к Лорану, каждый раз восхищался Мореном, глядя на «Женщину, которая смеется» и «Женщину в корсете». «Их можно повесить рядом с Рембрандтом, – говорил он, – и они выдержат такое соседство». Да и вообще Дега никогда не питал особо нежных чувств к Лотреку. Этот желчный человек высказывал довольно жесткие суждения о своем младшем собрате. Возможно, он его слегка ревновал или сердился на него, так как Лотрек многое заимствовал у него, и темы произведений Лотрека Дега, вероятно, считал своими. «Мсье носит штаны, которые ему велики», – зло заметил он как-то. В 1916 г. он с отвращением заявил Сильвену Бонмариажу по поводу произведений Лотрека: «От всего этого разит сифилисом». Странное высказывание, если вспомнить, что для Дега, как художника, дома терпимости тоже были широким полем наблюдений и он, будучи женоненавистником, наверняка проявил себя там менее «человечным», чем Лотрек.
.
У Лотрека было много оснований пребывать в радужном настроении. Его слава росла. Он одновременно выставлялся у «Двадцати» в Брюсселе, на выставке плакатов в городском музее Икселя и в Антверпене во Втором салоне художественного общества. И всюду его встречали хорошо. К нему приходили советоваться молодые иностранные художники, и среди них бельгиец Эфенполь.
Конечно, он нравился не всем. Раффаэлли, например, язвительно заметил ему, что манеру писать на картоне прозрачными мазками Лотрек заимствовал у него и что изобрел эту технику он, Раффаэлли. Родные Лотрека тоже относились к его славе все мрачнее, кроме того, вопреки традиции, по которой каждый участник выставки показывал то, что хотел, в кружке «Вольней» отвергли его картину – «отвратительный», по их определению, портрет женщины, написанный Лотреком в саду Фореста. Ну что ж, больше его в этом кружке не увидят! В ярости он немедленно заявил, что выходит из него, тут же забрал свою картину и на извозчике отвез ее к Ле Барку де Буттвилю, который предложил сделать к ней табличку: «Отвергнута кружком „Вольней“». Но Лотрек на это не согласился.
Бывали у Лотрека и столкновения с полицией. В конце 1892 года у Ле Барка состоялась очередная выставка, где были представлены Лотрек, Боннар, Вюйар, Морис Дени и Гоген. Ле Барк выставил в витрине картон Лотрека, изображающий двух женщин в постели, о профессии которых легко было догадаться по стриженым волосам В те времена стриженые волосы были «бесспорным признаком женщин легкого поведения». Франсис Журден.
, и полицейский комиссар потребовал, чтобы это «безобразие» торговец убрал с витрины.
Но все эти мелкие неприятности, в общем-то, мало трогали Лотрека. А радость успеха ему омрачило событие совсем иного плана: Бурж женился, и, естественно, это нарушило совместную жизнь двух друзей.
Лотрек выбился из колеи. Несмотря на свой независимый характер, он нуждался в поддержке, в убежище, где бы он мог, при своем беспорядочном образе жизни, найти хоть какой-то порядок и отдохнуть душой. Ему необходим был утес, на котором он, находясь в бурном плавании, мог бы перевести дух. Мать, увидев его смятение, переехала в Париж и поселилась на улице Дуэ. Она надеялась – все может быть! – вернуть его себе, оградить от беспутной жизни, от губительных для него излишеств во всем – в вине, в женщинах, в работе.
Но, хотя Лотрек ценил, как и прежде, материнскую нежность, он был уже не тем человеком, что раньше, и его не мог удовлетворять тихий домашний уют. Любовь осталась, но сын и мать уже не понимали друг друга. «Взаимное непонимание», «несходство характеров», «столкновения» – объясняли друзья Лотрека Это слова Жуаяна, который великолепно понял, что тогда чувствовал Лотрек. «После смерти Лотрека, – пишет он, – одна очаровательная женщина его круга сказала мне: „Я бы занялась Лотреком и, думаю, выйдя за него замуж, спасла бы его“. „Почему же вы не сделали этого, когда было еще не поздно! – воскликнул Жуаян. – Неужели тогда он еще не был достаточно знаменит?“».
.
Мать хотела, чтобы он стал таким, каким он уже не мог быть, он же не терпел никаких упреков, никаких замечаний и еще больше, чем раньше, требовал от нее невозможного.
Упреки, советы… Лотрек отмахивался от всего. Ничто не могло возместить того, чего он был лишен, поэтому и успех так мало радовал его. Священники, друзья его родных, пытались иногда вмешаться и урезонить его. «Я все могу себе позволить, – возражал им Лотрек. – ведь мама содержит в нашей старой башне Буссага Небольшое феодальное поместье в департаменте Эро.
монахинь, основное занятие которых – молиться за спасение моей души: они, как лягушки в банке, то и дело снуют вверх и вниз по лестнице». А одному священнику, который продолжал упорствовать, он саркастически и с большой горечью бросил: «Да, дорогой аббат, не принимайте это слишком близко к сердцу, но я сам себе рою могилу».
Лотрек записал свободные дни проституток из тех домов, куда он ходил, и приглашал их к себе в мастерскую, угощал в ресторанах, водил в цирк. Он утверждал, что они вели себя «прилично», как светские дамы.
Одну из его любимых подруг с улицы Амбуаз звали Мирей. Она злоупотребляла косметикой и обесцвечивала свои волосы перекисью водорода – они у нее были как желток. Однажды, рассказал Лотрек Гози, она вошла в мастерскую с маленьким букетиком фиалок за два су и застенчиво поднесла его художнику. Не привыкший к такому вниманию, он был растроган. «Я даже не подозревал, что эти женщины способны на столь деликатные поступки», – признавался Лотрек.
Да, только эти женщины давали ему немного тепла. Лотрек поставил букетик в стакан с водой и взволнованно, словно влюбленный шестнадцатилетний мальчик, показывал его друзьям.
Лишившись пристанища в квартире Буржа, Лотрек стал временами приходить обедать и ужинать к матери, в пропахшую лавандой тихую буржуазную квартиру с натертыми полами и белоснежными тюлевыми занавесками. Что же касается всего остального…
«Я окончательно поселюсь в борделе», – заявил он.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Они
(1893–1897)
I
УЛИЦА МУЛЕН
«Лежа под одеялом, забываешь о своей нищете», – великолепно сказала нам одна уличная девка в Марселе. (Иногда, правда, в этот момент испытываешь нищету совсем иную, но это уже другой вопрос.)
Монтерлан
О, жизнь! Жизнь!
Лотрек отдавался ей страстно. Ни часу покоя. Он как блуждающий огонек, как горящий фитиль. Постоянное душевное и умственное перевозбуждение. Ненасытное желание видеть, наслаждаться, жить.
С тех пор как Лотрек расстался с Буржем, он перестал лечиться. Может, это болезнь исподтишка, предательски толкала его к бурной жизни?
Да, он вел испепеляющий образ жизни! Но делал все как бы играючи. «Когда он успевает работать?» – недоумевали его дружки, с которыми он развлекался. «Когда он успевает развлекаться?» – недоумевали те, кто видел, как он лихорадочно трудится. Лотрек безжалостно эксплуатировал своих друзей. Он заставил Жуаяна сопровождать его в Лондон, а Гибера – в Бордо, где они, презрев гостиницу, поселились в публичном доме на улице Пессак. Отныне Лотрек не признает других пансионов. В Париже он вынудил Детома жить с ним то на улице Амбуаз, то на улице Жубер.
Больше, чем когда-либо, Лотрек работал сейчас в домах терпимости, писал проституток в столовой, за игрой в карты, в гостиной, где они, сидя на диване, ждали посетителей.
Но он не замкнулся в этом кругу. Хирург Пеан, выйдя на пенсию, открыл на свои средства Международную больницу. Лотрек, которого Пеан по-прежнему интересовал, продолжал ходить к хирургу. «Он копается в животах так, словно роется у себя в кармане в поисках мелочи», – говорил Лотрек. Постоянно находя что-то необычное, Лотрек увлекает за собой приятелей. «Пойдем посмотрим на нее…» – мог вдруг предложить он. «На кого?» – «Тише!» – И он с лукавым видом прикладывал палец к губам. Друзья покорно следовали за ним.
Заинтригованные, они брели по каким-то улочкам, а он время от времени оборачивался и, подняв палец, шептал: «Это тайна!» – и давился от смеха. Потом он, с трудом переводя дыхание, поднимался на шестой этаж старого дома на улице Дуэ и останавливался. «Она более знаменита, чем президент республики!» – заявлял он и стучался в дверь мансарды.
Дверь отворялась, и женщина неопределенного возраста, с испитым лицом впускала посетителей в свою трущобу. Кто же она, эта нищенка, которой Лотрек приносил конфеты? Кто эта несчастная, которая зарабатывала себе на жизнь тем, что ходила по террасам кафе на площади Пигаль с обезьяной, танцевавшей под ее гитару? Ла Глю. А кто такая Ла Глю? А Ла Глю – Викторина Меран, бывшая натурщица. Тридцать лет назад она позировала Мане для его «Олимпии».
Иногда Лотрек вел своих приятелей к графу Лантурну де Сен-Жермен, типично бальзаковскому герою, старому аристократу, который коллекционировал часы XVIII века и показывал их, осторожно вынимая из ваты, а потом так же тщательно укутывал их в нее.
Лотрек повизгивал от удовольствия.
Жадное, ненасытное любопытство. Способность всем восхищаться, желание все испытать, взять от жизни как можно больше.
Люблю я развлечения
И ужины с шампанским… –
распевал он во все горло.
Несмотря на то что он много пил – а ведь вино в большом количестве отбивает аппетит, – он по-прежнему любил вкусно поесть. Но теперь его уже не удовлетворяли даже самые изысканные блюда; все приелось, и он выискивал сложные, замысловатые рецепты. Он знал все рестораны Парижа, изучил, какой из них чем славится, обожал готовить сам, находил время придумывать новые кушанья, любил, заказывая ужин, подбирать – и с каким вкусом! – вина к каждому блюду. Кухня, как и живопись, – искусство, и Лотрек относился к ней с таким же рвением.
Иногда и здесь проявлялась его любовь к озорству. Увидев однажды в «Новом цирке» номер, где негр боксировал с кенгуру, он вбил себе в голову, что обязательно пригласит друзей на жаркое из кенгуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Арена «Нового цирка» благодаря хитроумному устройству легко превращалась в бассейн, который был оформлен в виде озера. Там плавали лилии и лотосы. Танцовщицы, одетые, наподобие Лой Фюллер, в прозрачные платья, при эффектной игре света, ведомые Феей озера, двигались вдоль берега и прятались в камышах. Этот балет вдохновил Лотрека на две живописные работы.
* * *
Не пришло ли для Лотрека время подумать о большой персональной выставке?
Ему исполнилось двадцать восемь лет, и у него накопилось такое количество произведений – больше трехсот работ маслом, плакаты, литографии, не говоря уже о рисунках, – что другой художник на его месте кичился бы этим. Но Лотрек был настолько поглощен своей работой и своей трагедией, что ему это и в голову не приходило. Он не думал о славе, считая себя любителем, и всегда бывал несколько смущен, когда его хвалили.
Жуаян предоставил ему для выставки свою галерею на бульваре Монмартр. Решили, что персональная выставка Лотрека состоится в начале 1893 года. Однако Лотрек, словно ему необходима была чья-то поддержка, предложил Шарлю Морену разделить с ним эту честь. Лотрек выставил в галерее около тридцати произведений, среди которых были картины, посвященные «Мулен-де-ла-Галетт» и «Мулен Руж», плакаты и литографии. Выставка – она продлилась два месяца, январь и февраль – была принята весьма благожелательно. Критик Роже Маркс писал в «Рапид» 13 февраля 1893 г.
: «Давно уже мы не видели такого талантливого художника, как Тулуз-Лотрек, возможно, что его сила заключается в согласованности его дарований – я имею в виду способность художника глубоко анализировать, которая удачно сочетается с точностью выражения. Своей жестокой, беспощадной наблюдательностью он приближается к Гюисмансу, к Беку, ко всем тем, кто умел отобразить во внешнем облике модели ее внутренний мир».
Большинство критиков присоединилось к этому мнению. Гюстав Жеффруа, который встречался с Лотреком в ресторане Друана на площади Гайон на гастрономических ужинах Они происходили по пятницам, и на них бывали Моне, Роден, Раффаэлли, Карабен, Жуаян, Клемансо, Эдмон де Гонкур.
и хорошо знал его, писал в «Жюстис» в номере от 15 февраля 1893 года, что художник «показал себя способным передать характерные черты модели».
Это высказывание очень позабавило Лотрека, и он по любому поводу восклицал: «Да, жизнь! Жизнь! Это характерные черты увеселительного заведения!»
Даже «Тан», газета, не имеющая обыкновения бросать слова на ветер, похвалила художника: «Дорогой наш друг Тулуз-Лотрек, Вы циничны и суровы по отношению к роду человеческому… Вы создаете эпопею падшего общества, обнажая все его язвы. Вы, дорогой наш друг, продувная бестия!» 4 февраля 1893 г.
Лотрек мог быть удовлетворен.
Но по-настоящему его волновало мнение лишь одного человека, а именно Дега, которому он послал «личное приглашение». И вот в один прекрасный вечер, закутавшись в свою крылатку, на выставку пришел Дега. Он подолгу задерживался у каждого произведения, что-то напевал, но не произносил ни слова. Лотрек, волнуясь, ждал. Дега обошел зал и стал спускаться по винтовой лестнице, которая вела в подвал. Еще мгновение – и он исчезнет. Но вдруг он остановился, обернулся: «Да, Лотрек, чувствуется, что вы мастак!» Лотрек расцвел Приводится со слов Жуаяна. Но этот отзыв Дега был отнюдь не таким хвалебным, как показалось Лотреку, Жуаяну и многим другим. В действительности же Дега гораздо выше ценил Морена. Когда один любитель живописи, некий Анри Лоран, поделился с Дега своим намерением купить произведения Лотрека, тот прервал его: «Купите лучше Морена! Лотрек очень талантлив, но он художник своей эпохи: это будет второй Гаварни. На мой взгляд, существуют только два художника – Энгр и Морен». Следуя совету Дега, Анри Лоран вместо Лотрека стал составлять коллекцию произведений Морена. В последующие годы он приобрел их несколько сот, а Дега, приходя к Лорану, каждый раз восхищался Мореном, глядя на «Женщину, которая смеется» и «Женщину в корсете». «Их можно повесить рядом с Рембрандтом, – говорил он, – и они выдержат такое соседство». Да и вообще Дега никогда не питал особо нежных чувств к Лотреку. Этот желчный человек высказывал довольно жесткие суждения о своем младшем собрате. Возможно, он его слегка ревновал или сердился на него, так как Лотрек многое заимствовал у него, и темы произведений Лотрека Дега, вероятно, считал своими. «Мсье носит штаны, которые ему велики», – зло заметил он как-то. В 1916 г. он с отвращением заявил Сильвену Бонмариажу по поводу произведений Лотрека: «От всего этого разит сифилисом». Странное высказывание, если вспомнить, что для Дега, как художника, дома терпимости тоже были широким полем наблюдений и он, будучи женоненавистником, наверняка проявил себя там менее «человечным», чем Лотрек.
.
У Лотрека было много оснований пребывать в радужном настроении. Его слава росла. Он одновременно выставлялся у «Двадцати» в Брюсселе, на выставке плакатов в городском музее Икселя и в Антверпене во Втором салоне художественного общества. И всюду его встречали хорошо. К нему приходили советоваться молодые иностранные художники, и среди них бельгиец Эфенполь.
Конечно, он нравился не всем. Раффаэлли, например, язвительно заметил ему, что манеру писать на картоне прозрачными мазками Лотрек заимствовал у него и что изобрел эту технику он, Раффаэлли. Родные Лотрека тоже относились к его славе все мрачнее, кроме того, вопреки традиции, по которой каждый участник выставки показывал то, что хотел, в кружке «Вольней» отвергли его картину – «отвратительный», по их определению, портрет женщины, написанный Лотреком в саду Фореста. Ну что ж, больше его в этом кружке не увидят! В ярости он немедленно заявил, что выходит из него, тут же забрал свою картину и на извозчике отвез ее к Ле Барку де Буттвилю, который предложил сделать к ней табличку: «Отвергнута кружком „Вольней“». Но Лотрек на это не согласился.
Бывали у Лотрека и столкновения с полицией. В конце 1892 года у Ле Барка состоялась очередная выставка, где были представлены Лотрек, Боннар, Вюйар, Морис Дени и Гоген. Ле Барк выставил в витрине картон Лотрека, изображающий двух женщин в постели, о профессии которых легко было догадаться по стриженым волосам В те времена стриженые волосы были «бесспорным признаком женщин легкого поведения». Франсис Журден.
, и полицейский комиссар потребовал, чтобы это «безобразие» торговец убрал с витрины.
Но все эти мелкие неприятности, в общем-то, мало трогали Лотрека. А радость успеха ему омрачило событие совсем иного плана: Бурж женился, и, естественно, это нарушило совместную жизнь двух друзей.
Лотрек выбился из колеи. Несмотря на свой независимый характер, он нуждался в поддержке, в убежище, где бы он мог, при своем беспорядочном образе жизни, найти хоть какой-то порядок и отдохнуть душой. Ему необходим был утес, на котором он, находясь в бурном плавании, мог бы перевести дух. Мать, увидев его смятение, переехала в Париж и поселилась на улице Дуэ. Она надеялась – все может быть! – вернуть его себе, оградить от беспутной жизни, от губительных для него излишеств во всем – в вине, в женщинах, в работе.
Но, хотя Лотрек ценил, как и прежде, материнскую нежность, он был уже не тем человеком, что раньше, и его не мог удовлетворять тихий домашний уют. Любовь осталась, но сын и мать уже не понимали друг друга. «Взаимное непонимание», «несходство характеров», «столкновения» – объясняли друзья Лотрека Это слова Жуаяна, который великолепно понял, что тогда чувствовал Лотрек. «После смерти Лотрека, – пишет он, – одна очаровательная женщина его круга сказала мне: „Я бы занялась Лотреком и, думаю, выйдя за него замуж, спасла бы его“. „Почему же вы не сделали этого, когда было еще не поздно! – воскликнул Жуаян. – Неужели тогда он еще не был достаточно знаменит?“».
.
Мать хотела, чтобы он стал таким, каким он уже не мог быть, он же не терпел никаких упреков, никаких замечаний и еще больше, чем раньше, требовал от нее невозможного.
Упреки, советы… Лотрек отмахивался от всего. Ничто не могло возместить того, чего он был лишен, поэтому и успех так мало радовал его. Священники, друзья его родных, пытались иногда вмешаться и урезонить его. «Я все могу себе позволить, – возражал им Лотрек. – ведь мама содержит в нашей старой башне Буссага Небольшое феодальное поместье в департаменте Эро.
монахинь, основное занятие которых – молиться за спасение моей души: они, как лягушки в банке, то и дело снуют вверх и вниз по лестнице». А одному священнику, который продолжал упорствовать, он саркастически и с большой горечью бросил: «Да, дорогой аббат, не принимайте это слишком близко к сердцу, но я сам себе рою могилу».
Лотрек записал свободные дни проституток из тех домов, куда он ходил, и приглашал их к себе в мастерскую, угощал в ресторанах, водил в цирк. Он утверждал, что они вели себя «прилично», как светские дамы.
Одну из его любимых подруг с улицы Амбуаз звали Мирей. Она злоупотребляла косметикой и обесцвечивала свои волосы перекисью водорода – они у нее были как желток. Однажды, рассказал Лотрек Гози, она вошла в мастерскую с маленьким букетиком фиалок за два су и застенчиво поднесла его художнику. Не привыкший к такому вниманию, он был растроган. «Я даже не подозревал, что эти женщины способны на столь деликатные поступки», – признавался Лотрек.
Да, только эти женщины давали ему немного тепла. Лотрек поставил букетик в стакан с водой и взволнованно, словно влюбленный шестнадцатилетний мальчик, показывал его друзьям.
Лишившись пристанища в квартире Буржа, Лотрек стал временами приходить обедать и ужинать к матери, в пропахшую лавандой тихую буржуазную квартиру с натертыми полами и белоснежными тюлевыми занавесками. Что же касается всего остального…
«Я окончательно поселюсь в борделе», – заявил он.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Они
(1893–1897)
I
УЛИЦА МУЛЕН
«Лежа под одеялом, забываешь о своей нищете», – великолепно сказала нам одна уличная девка в Марселе. (Иногда, правда, в этот момент испытываешь нищету совсем иную, но это уже другой вопрос.)
Монтерлан
О, жизнь! Жизнь!
Лотрек отдавался ей страстно. Ни часу покоя. Он как блуждающий огонек, как горящий фитиль. Постоянное душевное и умственное перевозбуждение. Ненасытное желание видеть, наслаждаться, жить.
С тех пор как Лотрек расстался с Буржем, он перестал лечиться. Может, это болезнь исподтишка, предательски толкала его к бурной жизни?
Да, он вел испепеляющий образ жизни! Но делал все как бы играючи. «Когда он успевает работать?» – недоумевали его дружки, с которыми он развлекался. «Когда он успевает развлекаться?» – недоумевали те, кто видел, как он лихорадочно трудится. Лотрек безжалостно эксплуатировал своих друзей. Он заставил Жуаяна сопровождать его в Лондон, а Гибера – в Бордо, где они, презрев гостиницу, поселились в публичном доме на улице Пессак. Отныне Лотрек не признает других пансионов. В Париже он вынудил Детома жить с ним то на улице Амбуаз, то на улице Жубер.
Больше, чем когда-либо, Лотрек работал сейчас в домах терпимости, писал проституток в столовой, за игрой в карты, в гостиной, где они, сидя на диване, ждали посетителей.
Но он не замкнулся в этом кругу. Хирург Пеан, выйдя на пенсию, открыл на свои средства Международную больницу. Лотрек, которого Пеан по-прежнему интересовал, продолжал ходить к хирургу. «Он копается в животах так, словно роется у себя в кармане в поисках мелочи», – говорил Лотрек. Постоянно находя что-то необычное, Лотрек увлекает за собой приятелей. «Пойдем посмотрим на нее…» – мог вдруг предложить он. «На кого?» – «Тише!» – И он с лукавым видом прикладывал палец к губам. Друзья покорно следовали за ним.
Заинтригованные, они брели по каким-то улочкам, а он время от времени оборачивался и, подняв палец, шептал: «Это тайна!» – и давился от смеха. Потом он, с трудом переводя дыхание, поднимался на шестой этаж старого дома на улице Дуэ и останавливался. «Она более знаменита, чем президент республики!» – заявлял он и стучался в дверь мансарды.
Дверь отворялась, и женщина неопределенного возраста, с испитым лицом впускала посетителей в свою трущобу. Кто же она, эта нищенка, которой Лотрек приносил конфеты? Кто эта несчастная, которая зарабатывала себе на жизнь тем, что ходила по террасам кафе на площади Пигаль с обезьяной, танцевавшей под ее гитару? Ла Глю. А кто такая Ла Глю? А Ла Глю – Викторина Меран, бывшая натурщица. Тридцать лет назад она позировала Мане для его «Олимпии».
Иногда Лотрек вел своих приятелей к графу Лантурну де Сен-Жермен, типично бальзаковскому герою, старому аристократу, который коллекционировал часы XVIII века и показывал их, осторожно вынимая из ваты, а потом так же тщательно укутывал их в нее.
Лотрек повизгивал от удовольствия.
Жадное, ненасытное любопытство. Способность всем восхищаться, желание все испытать, взять от жизни как можно больше.
Люблю я развлечения
И ужины с шампанским… –
распевал он во все горло.
Несмотря на то что он много пил – а ведь вино в большом количестве отбивает аппетит, – он по-прежнему любил вкусно поесть. Но теперь его уже не удовлетворяли даже самые изысканные блюда; все приелось, и он выискивал сложные, замысловатые рецепты. Он знал все рестораны Парижа, изучил, какой из них чем славится, обожал готовить сам, находил время придумывать новые кушанья, любил, заказывая ужин, подбирать – и с каким вкусом! – вина к каждому блюду. Кухня, как и живопись, – искусство, и Лотрек относился к ней с таким же рвением.
Иногда и здесь проявлялась его любовь к озорству. Увидев однажды в «Новом цирке» номер, где негр боксировал с кенгуру, он вбил себе в голову, что обязательно пригласит друзей на жаркое из кенгуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46