Среди тех, кто мог претендовать на премьерское кресло, Черномырдин единственный буквально ринулся в бой и в считанные дни добился создания предварительной договорённости всех со всеми.
22 августа, в субботу, Валентин Юмашев попросил разрешения приехать ко мне на дачу вместе с Игорем Малашенко, руководителем НТВ. Я знал, что речь пойдёт именно о Черномырдине, догадывался, зачем он позвал Игоря, которого я помнил и знал с 96-го года как члена нашей аналитической группы. Было ясно, что Валентин хочет, чтобы я выслушал не только его собственные аргументы.
… День был тёплый, солнечный, один из последних дней подмосковного лета. Мы поговорили, потом я пригласил гостей пообедать. Со стороны посмотреть — сидят люди в летних рубашках, едят окрошку. Абсолютный покой. На этом лёгком ветерке, в бликах солнечных зайчиков сквозь колыхание листвы, я обдумывал тяжелейшую политическую проблему. И не только политическую — мою человеческую проблему!
Возвратить Черномырдина в правительство — означало признать своё моральное поражение, свой проигрыш. Ведь совсем недавно, пять месяцев назад, я отправил его в отставку. Я по-прежнему считал, что при всех неоспоримых достоинствах Виктор Степанович — совсем не тот человек, который должен возглавлять российское правительство и идти на выборы 2000 года в качестве основного демократического кандидата.
Вместе с тем пружина кризиса так сжалась, что могла, сорвавшись, снести всю политическую конструкцию. У нас на размышление времени не оставалось совсем. Для того чтобы медленно, спокойно отпустить эту пружину, требовались огромная сила и огромный опыт. То, чем как раз и обладал Виктор Степанович.
Я спросил Валентина, как сложился разговор с Кириенко. Юмашев рассказал, как они встретились в пустом аэропорту, как грустно посидели. Отметил, что Сергей Владиленович сам все понимает. «Кого он предложил взамен?» — спросил я. «Строева», — немного запнувшись, ответил Юмашев. Это означало, что ревность к Черномырдину Кириенко пересилить в себе не смог. Его предложение было нереальным: Строев, человек старой закалки, бывший член Политбюро, в качестве премьера меня уж совсем не устраивал.
«А вы что думаете, Игорь Евгеньевич?» — спросил я. Малашенко в своей обычной манере начал твёрдо, жёстко, правильно выстраивая речь, приводить свои аргументы. «Черномырдин, который был пять месяцев назад, и Черномырдин сейчас — это два разных человека, Борис Николаевич». — «Почему?» — «А все изменилось. Он был вынужден за это время многое переосмыслить, понять. Политик, который возвращается во власть после отставки, — это всегда другой человек. У него появляется колоссальный новый опыт. Теперь он понимает, что за первую позицию надо драться, надо работать не так, как раньше». — «А Лужков?» «Нет, даже не стоит его обсуждать», — ответил Малашенко.
«Борис Николаевич, — сказал Юмашев. — Черномырдин обещает, что не будет ставить в правительство удобных, послушных, но слабых исполнителей. Обещает создать команду молодых, агрессивных профессионалов-экономистов. Но самое главное не это. Если его утвердят в Думе с первого раза, а шансы есть, и большие, он реально сможет претендовать на роль общенационального лидера, спасителя, антикризисного премьера, называйте как хотите. У него тогда появится новый ресурс доверия у населения».
Я прекрасно понял, что хотел сказать Юмашев. После своей отставки (без меня, мол, тут вон чего натворили) и после триумфального возвращения в Белый дом Черномырдин приобретёт столь любимый народом ореол «несправедливо обиженного».
Да, это было очень важное соображение. Черномырдин не только имел все шансы разрешить кризисную ситуацию, используя свой опыт и связи, но и пойти дальше, на выборы-2000, с хорошим запасом прочности. В этом смысле мой моральный проигрыш оказывался выигрышем для Черномырдина. Ну что ж…
И все же я продолжал сомневаться: «А если его не утвердят в первом туре?» «Тогда попробуем найти другого кандидата», — сказал глава администрации.
Вариант Примакова мы в тот день даже не обсуждали — Евгений Максимович заранее объявил всем — и моим помощникам, и парламенту, и правым, и левым, что в премьеры не пойдёт ни под каким видом.
Днём позже, 23 августа, в моей подмосковной резиденции произошла другая важная встреча — с Черномырдиным.
После того как от меня ушёл Кириенко, я вызвал в кабинет Виктора Степановича. «Только что у меня был Кириенко. Я отправил его в отставку». Черномырдин слушал молча, кивал. Было видно, что он напряжён и готов к решительному бою.
Не знаю, не помню, в каком разговоре промелькнуло: «политический тяжеловес». В сущности, это был не очень удачный образ, но довольно точно раскрывающий причины отставки Кириенко: тот этим качеством явно не обладал. Я смотрел на крупную, тяжёлую фигуру Виктора Степановича и думал: действительно, «тяжеловес».
Да, непросто рассказывать об этих событиях осеннего кризиса 1998-го. Непросто, потому что ситуация менялась практически каждый день. А потом и каждый час. Честно говоря, не припомню такого напряжения за всю российскую политическую историю 90-х годов, если не считать, конечно, попытки военных переворотов 91-го и 93-го годов. Здесь ситуация была вроде бы совсем другая, мирная, абсолютно конституционная, но под тем же неярким и добрым солнцем уходящего лета так же бешено замелькал политический калейдоскоп. Будто какой-то дьявол вертел картонную трубку нашей судьбы, и цветные стекляшки разных комбинаций и компромиссов то возникали, то рассыпались вновь.
Итак, 23 августа я принял в Горках Кириенко и Черномырдина, а 24-го выступил с телеобращением к нации и подписал соответствующие указы. В этот же день Виктор Степанович провёл в Белом доме заседание правительства в качестве исполняющего обязанности премьер-министра.
Черномырдин с бешеным упорством продолжал загонять руководителей парламентской оппозиции в угол. Он использовал свой главный козырь — отсутствие другого реального кандидата и желание всех элит, и политических, и экономических, как можно быстрее урегулировать этот кризис. В течение первых трех дней — понедельника, вторника и среды — были согласованы основные параметры так называемого Политического соглашения, документа, который определял новые взаимоотношения между президентом, правительством и Думой. В четверг и пятницу началась работа над самим текстом документа.
Черномырдину удалось достигнуть многого. В первую очередь поддержки Селезнева, спикера Госдумы, официально второго человека в компартии. Добился он и поддержки «Народовластия» и аграриев, младших партнёров Зюганова. Причём не без помощи руководителей «Газпрома», имевших влияние на верхушку компартии. Левая оппозиция согласилась на следующие условия: президент даёт гарантии не распускать Думу до 2000 года. Дума, в свою очередь, гарантирует доверие правительству. Правительство даёт гарантии того, что не будет инициировать парламентский кризис своей добровольной отставкой. Черномырдин непрерывно звонил мне, согласовывая все новые и новые позиции: могут ли быть коммунисты в правительстве? Можем ли мы обсуждать в Думе всех вице-премьеров?
Я сознательно шёл на ограничение своих конституционных полномочий. Был убеждён, что с таким надёжным руководителем правительства, как Черномырдин, мы сумеем избежать любых связанных с этим осложнений.
Была абсолютная уверенность в том, что в период обострения Черномырдин — единственная реальная кандидатура в премьеры.
Тем не менее коммунисты попытались перехватить инициативу у Черномырдина. Зюганов и его младшие партнёры по левой оппозиции, Николай Рыжков и Николай Харитонов, выступили с совместным заявлением: вопрос о кандидатуре главы правительства совершенно не подготовлен. Рыжков был ещё определённее: вслепую идти в состав правительства, не зная его курса и программы, было бы преступно перед народом.
Пользуясь ситуацией кризиса, тем, что я вынужден был отправить в отставку Кириенко и его либеральное правительство, они пытались отвоевать у меня часть политического пространства. Пытались ввести в правительство своих людей, ограничить мою инициативу. Но для меня это был хорошо продуманный, точный ход: после того как Дума утвердит Черномырдина, отпадёт всякая необходимость в её роспуске. Черномырдин — мой премьер, и отправлять его в отставку до 2000 года я тоже не собирался. Все сходилось, все складывалось.
…Однако было видно, что коммунисты идут на это соглашение, как на расстрел. Понуждаемые только неутомимой энергией Виктора Степановича, его постоянным давлением. Он умудрился за одну неделю снять все их возражения, выполнить все условия, убрать все аргументы. Оставил их «голыми» перед железной необходимостью подписывать соглашение.
Они понимали, что, не имея реального кандидата в премьеры, брать на себя ответственность за политический кризис в условиях кризиса финансового — это горький, неприятный удел.
В пятницу я подписал соглашение, на котором стояли также подписи Геннадия Селезнева, лидеров политических фракций Думы, главы администрации Валентина Юмашева и Виктора Черномырдина. Не было только подписи Зюганова — он сказал, что они должны обсудить текст соглашения на своём партийном пленуме.
Ну а в воскресенье в прямом телеэфире лидер коммунистов покраснел, тяжело задышал и сделал сенсационное заявление: голосовать за Черномырдина в понедельник они не будут. Лица Рыжкова и Харитонова, партнёров Зюганова, вытянулись от удивления. Они сказали, что ничего об этом решении не знают и будут в срочном порядке проводить консультации.
В этот момент я отчётливо понял: решение принято в считанные часы, узким кругом заговорщиков, и означать оно может только одно: у коммунистов появился свой реальный кандидат в премьеры.
Вычислить его не составляло никакого труда.
Это был, несомненно, мэр Москвы Юрий Лужков.
Первые тревожные звонки из Совета Федерации прозвучали ещё до официальной отставки Кириенко. И Лужков, и Строев достаточно резко высказались в адрес Черномырдина. «Те трудности и ошибки, которые мы испытываем сегодня, есть следствие длительной и неосознанной работы правительства прежнего состава во главе с Черномырдиным», — говорил, например, Егор Строев.
Раздражала их, очевидно, огромная воля к власти, проявленная Черномырдиным в первые же послекризисные дни. Так же как и коммунисты, Лужков и Строев, «тяжеловесы» номер два и номер три, считали в сложившейся ситуации наиболее справедливой логику раздела властных полномочий: что-то можно оставить президенту, но что-то надо забрать и себе.
Скоро Лужков окончательно понял: ситуацию надо использовать! Было очевидно: это его чуть ли не последний и единственный шанс прийти к власти, используя легальные рычаги.
… За несколько дней до первого тура голосования я пригласил и Лужкова, и Строева в Кремль. В условиях экстремальных, когда надо спасать страну, считал себя абсолютно вправе говорить с ними прямо, открыто, честно: снимите свои политические амбиции, поддержите Черномырдина. Мы в одной лодке, не надо её раскачивать, и сейчас, в эту минуту, должны быть заодно.
Лужков и Строев сдержанно согласились и, выйдя к телекамерам, сказали несколько примирительных фраз: по Конституции право президента решать, кого выдвигать премьером, мы не оспариваем этих полномочий.
Мне казалось, что это победа. Во всяком случае, тактический выигрыш. Больше Лужков и Строев, по крайней мере публично, не смогут выступать против Черномырдина.
Но, как выяснилось, я явно недооценивал амбициозный характер Юрия Михайловича.
31 августа, понедельник. За Черномырдина — чуть больше 100 голосов. Полный провал!
Пошла вторая неделя после отставки правительства Кириенко. Она кардинально отличалась от первой и по политическому содержанию, и по действующим лицам, и по стилю.
Теперь Юрий Лужков перешёл в активное наступление. Так же как и Черномырдин неделю назад, он лихорадочно начал сооружать политическую конструкцию из всех «подручных материалов», которые были на тот момент.
Шанцев, заместитель Лужкова, — выходец из КПРФ. Коммунисты долго и внимательно наблюдали за поведением мэра, уже давно простили ему 93-й год, но главное — хотели использовать Лужкова как таран, разрушающий «ельцинский режим».
7 сентября, в понедельник, в Кремле состоялся «круглый стол» с губернаторами и лидерами думских фракций. Обсуждался вопрос выхода из политического кризиса, а говоря проще, кто будет следующим премьером.
На «круглом столе» в Думе Зюганов огласил свой список кандидатов на премьерский пост. Помимо члена компартии, бывшего председателя союзного Госплана, Юрия Маслюкова (что было понятно и логично), был в нем и мэр Москвы Юрий Лужков. Да, ещё одно подтверждение, что Лужков уже с ними. Вместе с коммунистами он сделал, безусловно, сильный ход.
Он договорился, причём тоже очень быстро, с частью Совета Федерации — в его поддержку выступили влиятельные и сильные демократические губернаторы, например Константин Титов, Дмитрий
Аяцков. Они считали, что построивший рыночные отношения в отдельно взятом городе Лужков научит этому и всю остальную Россию. Кто-то увидел в Лужкове нового хозяина страны и быстро побежал договариваться о проблемах своего региона, кто-то искренне считал его новой, свежей фигурой.
Черномырдин бросился отбиваться, и, кстати, ему удалось получить поддержку в Совете Федерации: большинство губернаторов проголосовали за него.
Поддаться неприкрытому давлению коммунистов (тем более вопреки воле большинства губернаторов) и предложить Лужкова я не мог.
Повторное голосование по кандидатуре Черномырдина. «За» — 138 голосов. Вся титаническая работа дала мизерную прибавку.
Сразу же после голосования левая часть Думы заявила, что в случае внесения в третий раз кандидатуры Черномырдина проголосует за начало процедуры импичмента президенту.
Ситуация предельно обострилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53