Длинная скатерть заодно служила и салфеткой.
У нас, на главном столе, у каждого было по полному набору, потому что шесть мест были пусты. Простому народу один набор полагался на двоих, почти всегда на мужчину и женщину. Не из-за нехватки посуды, а просто так было принято — делить ложку и чашку с сестрой или женой.
Музыканты играли по очереди — на флейте, свирели, дудке, бубне, рожке и волынке. Конечно же, это была не боевая шотландская волынка, а благозвучная польская версия, более высокого тона. Вероятно, музыканты долго репетировали накануне праздника. Только после окончания пира они сыграли все вместе.
Отец Иоанн прочел молитву.
Первым блюдом было рагу. Чья-то бабушка разлила его по тарелкам большинству гостей, но наш стол удостоила своим обслуживанием Кристина. Я подмигнул ей, и она подмигнула мне в ответ.
За рагу последовало жареное мясо. Янина положила передо мной толстый ломоть хлеба — прямо на скатерть, а девушка по имени Явальда, которой меня еще не представили, положила на хлеб сочный кусок мяса. Позже я узнал, что это мясо лошади, которую мы потеряли в снежную бурю вечером предыдущего дня. На вкус оно было весьма неплохим.
Одно блюдо сменяло другое, обычно мучное следовало за мясным. Свежих овощей не было вообще.
Когда настал черед последнего блюда, с места поднялся сам граф. Он взял у Натальи и Янины огромный поднос и лично вручил по небольшому куску пирога каждому из гостей, не переставая смеяться и шутить. Он прошел почти через всю церковь, а затем в свой зал, где лично угостил каждого ребенка. Потом прошелся по коридорам, раздав по маленькому кусочку каждому из младших детей или просто положив на пеленку. Затем вернулся в церковь и вручил по куску простолюдинам, которых пропустил.
Он подошел к главному столу, где положил по куску напротив каждого места, включая свободные места дворовых девушек. Словно ужаснувшись оставшимся на подносе кускам, вновь подошел к столу, удвоив под аплодисменты толпы порции «знати». Дойдя до конца стола, он взял в руку пять оставшихся кусков и сделал вид, что пересчитывает людей в толпе, и вдруг убрал куски в свой мешок. Народ одобрительно загоготал.
Я так внимательно наблюдал за этим представлением, что даже не попробовал пирог. Когда граф Ламберт сел рядом со мной — между нами было два пустых стула, — он сказал:
— Ну, ешь же, пан Конрад!
Я кивнул, улыбнулся и откусил от пирога. Неплохо, но это всего лишь медово-ореховый пирог. Не то что чудеса кондитерского искусства, которые делают в современной Торуни. Я жестом подозвал Кристину.
— Вкусно, господин мой. Позволь мне тоже внести небольшой вклад в пиршество.
Когда девушка подошла, я обратился к ней:
— Ну-ка, бегом! У меня есть кусок коричневого лакомства, завернутого в серебряную и коричневую бумагу. В последний раз я его видел на своей кровати. Принеси его сюда, да побыстрее!
— Какие-то твои сладости? — спросил граф.
— Что-то вроде этого. Шоколад.
Когда Кристина вернулась, остальные пять девушек раздавали простому народу булочки.
Осталось семь кусков шоколада. Естественно, невозможно угостить двухсот простолюдинов и такое же количество их детей. За главным столом сидят пять человек, плюс еще шестеро. Я разломал каждый кусок надвое, встал и положил по маленькому кусочку на каждое место. Поднялся граф.
— Это заморское угощение, — выкрикнул он. — Его очень мало. Поэтому хватит лишь для главного стола, плюс два куска для короля и королевы!
Эти слова также встретили возгласами одобрения. Если бы сейчас здесь проводились выборы, думаю, народ проголосовал бы даже за Чингисхана.
Я продолжал раздавать шоколад, не забыв и себя. Когда я вернулся на место, осталось три кусочка.
— Господин, что ты там говорил про короля и королеву?
Граф попробовал шоколад, и его глаза округлились от удивления.
— Мы собираемся выбрать их на время праздников — короля и королеву неповиновения. Видишь маленькие булочки, которые сейчас раздают? Пшеничные — мужчинам и ржаные — женщинам. В одной пшеничной и одной ржаной спрятано по горошине. Кому попадется горошина, те и станут королем и королевой праздника. Тогда ты и я, пан Мешко и отец Иоанн станем простолюдинами!
— Ты хочешь сказать, что король будет иметь право на Франсин? — спросил я.
— Она замужем. Хотя он может попробовать охмурить и ее, и, может, это ему даже удастся, пока не кончится праздник. А потом я этому ублюдку яйца отрежу! Если на нее не могу претендовать я, то, — будь я проклят, какой-нибудь чертов крестьянин — тем более.
— О… да. Осталось три куска.
— Хорошо. Один для короля и один для королевы. А последний… что ж, титул дает некоторые привилегии. — Граф собрался было положить его в свой мешок, но затем передумал и жестом подозвал Наталью. — Отдай это рыжеволосой дочери Петра Мороцека.
Когда девушка умчалась, он взглянул на меня и сказал:
— Кажется, ты лишаешь меня кое-кого из моих дворовых девушек, пан Конрад. Мне, пожалуй, пора набирать новых.
Пани Малиньская обнаружила в своей булочке горошину и стала королевой. Кузнец стал королем и приказал нам, «простым свиньям», убираться с главного стола. Для нас был приготовлен стол рядом.
Первым делом «король» выбрал себе шесть «придворных дам», а именно шесть самых пышнотелых женщин. Пани Малиньская потребовала себе «пажей», которые принялись ластиться к ней. Все это сопровождалось одобрительными выкриками толпы.
Король потребовал, чтобы граф выказывал больше почтения кузнецам, и, следовательно, должен попробовать себя в этой роли.
Принесли кожаный фартук и молот. Облачившись в наряд кузнеца и взяв в руки его орудие труда, Ламберт разыграл пародию, которая понравилась бы мне еще больше, если бы я был лучше знаком с кузнецом.
Пану Мешко поручили оставить свою жену и на «вакантное место» назначили другую женщину. Этой дородной матроне дали набитую перьями подушку, и он позволил ей гоняться за ним с подушкой по всему залу и лупить себя. Народ визжал от восторга. Пиво лилось рекой.
Настала моя очередь. «Король» решил, что поскольку у меня хорошо получается спасать младенцев, то я, вероятно, сам еще не вышел из нежного возраста. Это решение, очевидно, было придумано заранее, потому что слишком уж скоро меня окружили три незнакомые женщины и прикололи на мою тунику и брюки огромные пеленки. А я-то думал, что булавка — современное изобретение.
Затем мне под нос сунули шесть огромных сисек, три из которых принадлежали кормящим матерям. Меня насильно покормили грудью. Я выжил. В телевизионных комедиях юмор намного утонченнее.
Затем вызвали Франсин. «Король» заявил, что лишь немногим посчастливилось лицезреть ее прелести, а это несправедливо. Он приказал ей раздеться догола и пройти по залу, чтобы показать народу истинную красоту.
Я хотел вмешаться. Я готов стерпеть весь этот маскарад по отношению к графу, пану Мешко и к себе самому. Но не мог позволить, чтобы на моих глазах унижали жену священника, хотя сам факт наличия у священника жены немало удивлял меня.
Однако я даже не успел схватиться за меч.
Франсин встала из-за стола и сбросила с себя одежду. Толпа разразилась радостными возгласами. Я был в шоке. Она горделиво прошлась, покачивая бедрами, между столами простолюдинов, кого-то ущипнув за подбородок, кого-то поцеловав в губы или небритую щеку. Все это сопровождалось оглушительным ревом толпы, и Франсин упивалась всеобщим восторгом! Наконец она подошла к нашему столу. Пана Мешко она поцеловала в щеку, и тот даже не возражал. Граф потребовал большего и погладил ее от подмышки до колена. Мне же захотелось еще большего. Я усадил ее к себе на колени и поцеловал. Она тесно прижалась ко мне.
— Но все это во имя Церкви, — сказала она с притворной невинностью в голосе. — Нужно смешаться с варварами и следовать их обычаям.
Я не знал, чего мне хочется в первую очередь — шлепнуть ее или заняться с ней любовью, поэтому я просто передал ее законному мужу. Она осталась возле него до конца праздника, позволив, в конце концов, чтобы ей на плечи набросили плащ. Я не солгу, если скажу, что ситуация оставила у меня в душе неприятный осадок.
Священника и дворовых девушек не стали вовлекать в это шутовство; король с королевой переключили внимание на простолюдинов. Все музыканты дружно заиграли в надежде, что их не станут вызывать.
«Королевские указы» простолюдинам были еще более грубыми, чем знати. Большинство из них были основаны на непонятных мне местных шутках и вскоре стали скучны. По крайней мере для меня. Все остальные веселились от души.
Вскоре у нашего «правительства» иссяк запас идей, и они объявили начало танцев. Столы и стулья отодвинули к стене и вкатили две бочки с пивом. С бочек сняли крышки, и пиво нужно было просто черпать оттуда.
Ламберт, пан Мешко и я танцевали первыми. Я не был уверен, что у меня получится, но Кристина вытащила меня на середину зала.
Вряд ли это можно было назвать танцами. В Окойтце никогда не слыхивали о польке или мазурке, не говоря уже о вальсе. Танец заключался в том, что люди самозабвенно скакали вверх-вниз. Это походило на «танцы» современных панков.
После этого я оказался в сторонке рядом с графом. Он похлопал меня по плечу и жестом пригласил последовать за ним. Я прошел в его палаты. Он закрыл дверь и облегченно вздохнул.
— Как хорошо, что подобные праздники проводятся лишь раз в году! Согласно традиции, я должен устраивать пир для народа и строить из себя дурака, но мне это нравится не больше, чем тебе. Если бы ты увидел этих людей во время сбора урожая, у тебя сложилось бы совсем иное мнение. Важный вид можно напустить на себя и позже, а сейчас давай сыграем в шахматы. Да, и сними с себя дурацкие пеленки.
Я вполне сносно играю в шахматы, хотя и не могу назвать себя мастером в этом деле. Его техника примерно соответствовала современной, за исключением того, что пешки не могли бить походя. Граф играл хорошо, однако слишком консервативно. За семь столетий стратегия игры заметно развилась. В тот вечер я выиграл четыре игры из четырех.
— Пан Конрад, у тебя больше не осталось этих коричневых сладостей, которыми ты угощал?
— Боюсь, что нет, и не удастся сделать еще. А мне понравился ваш пирог.
— Вкусно, правда?
— Да. Просто восхитительно. Но я заметил, что, в отличие от еды и напитков, пирога всем досталось немного.
— Естественно. Он же с медом. Продав этот мед, я получил бы столько, сколько ушло на остальные угощения.
— Мед здесь редкость? Удивительно. Это же натуральный продукт, который легко добыть.
— Достаточно легко, пан Конрад, если найти медовое дерево. Охотнику за медом удается найти одно, ну, может, два медовых дерева за год.
— Поразительно. А что вы делаете потом?
— Как что — нужно выкурить оттуда пчел, а затем разрубить дерево.
— Я начинаю понимать, в чем дело. Знаешь, господин, пчелы не могут сами сделать себе дупло. Им приходится искать для улья подходящее место. Если рубить каждое дуплистое дерево, им будет негде жить. Неудивительно, что мед — такая редкость.
— Понятно. Ты предлагаешь, чтобы мы сами делали в деревьях дупла?
— Не обязательно нужно целое дерево. Сойдет и простой деревянный ящик. Пчелы — поистине поразительные существа, я читал о них. Знаешь ли ты, что у них есть свой язык?
— Что? Насекомые разговаривают?
— Не совсем. Но когда пчела находит цветущий луг, она возвращается в улей и начинает специальный танец, чтобы показать остальным, куда нужно лететь.
— Потрясающе! Ты говоришь «она». А как же пчелы-самцы?
И я целый час рассказывал о пчелах. Друзья всегда обвиняли меня в том, что у меня не голова, а свалка. Все, что в неё попадает, остается там и «гниет». В результате я согласился проинструктировать местного плотника по поводу постройки ульев — целых двенадцати дюжин.
В этом, конечно же, нет ничего сложного. Сойдет и обычный прямоугольный ящик вместимостью около сорока литров. В нем нужно сделать отверстие в четыре квадратных сантиметра в нижней части. А затем водрузить на шест высотой метра в три.
— Это была очень приятная и поучительная беседа, пан Конрад. И вдвойне приятно, что мы играли в шахматы не на деньги. Но теперь нам нужно возвращаться вниз и продолжить маскарад.
В заключение праздника принято дарить подарки. Никто и не думал о том, чтобы подарки во что-то заворачивать, но это мало кого волновало. Правда, получилась неловкость, когда священник и его жена подарили мне деревянное распятие и вырезанные из дерева четки — ручная работа самого священника, я же не знал, что подарить им в ответ. Единственное, что я мог тотчас же придумать, — подарить им семена роз.
Пан Мешко подарил мне новый ремень для меча. Дворовые девушки ничего не дарили; они только получали. Хотя, наверное, все-таки дарили. В ту ночь меня посетили Явальда и Мария. Они предпочитали работать сообща.
ГЛАВА 12
Это был тихий, спокойный вечер.
Я давал уроки фехтования Ламберту и пану Мешко. Несмотря на их энергичные протесты и по моему настойчивому совету, вместо настоящих мечей мы пользовались деревянными палками. Вскоре к нам присоединился Борис Новацек, расхваливший предыдущие мои поединки.
У графа и пана Мешко были довольно странные представления для людей, которые редко расставались с мечом. Такое впечатление, что они не верили, что у меча есть острие! Мечом они умели только резать и рубить. Они не знали, что им можно еще и колоть.
Наконец Борис сказал:
— Господа, я видел, как он пользуется этой штукой! Я видел, как его маленький меч насквозь прошел через шею противника, и как он убил того немца единственным ударом в прорезь для глаз в шлеме.
— А я, Новацек, не видел, как он кого-либо убивал, — сказал граф. — Нужно проверить это на деле. Неси свой меч, пан Конрад.
Я с опаской последовал за графом. Мы вышли из здания, за нами все остальные. Он остановился возле загона с шестью свиньями, чья участь была стать завтрашним ужином.
— Что ж, пан Конрад. Ты говорил, что край меча эффективней в конном сражении, в то время как острие — в пешем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33