на день кошмы навеса подворачивали снизу для лучшей вентиляции. Бесцеремонно отпихнув босую стопу Яка, Дмитрий снял с деревянного крюка бастард, пояс с ножом и короткий суконный чекмень. Дервиш почесал во сне пяткой одной ноги лодыжку другой, перевернулся на другой бок и продолжил выводить носом рулады.
Дмитрий на ходу набросил чекмень на плечи, перетянулся поясом и подвесил меч. Он развязал поводья на железной скобе, вбитой в боковину повозки, отвел кобылу и взобрался в седло. На передней луке висела камча. Он сунул запястье в петлю на рукояти и приподдал лошади по крупу, посылая ее рысью.
* * *
Десятника обозной охраны звали Аяром. Коренастый и кривоногий детина с монгольской косой, спускавшейся из-под шлема на спину, он изогнулся в седле, отвечая на приветствие Дмитрия, и молчаливыми тычками пальца выделил трех воинов из подначального десятка. Те беспрекословно устремили коней за пегой кобылой.
Дмитрий предпочел бы совершить прогулку в одиночестве, как в самый первый раз, когда покинул пылящую тысячами ног, медлительную обозную массу и отправился прогуляться по окрестностям. Но вечером того же дня у его юрты появилось высокое обозное начальство в лице эмира Шемседдина. Дмитрий принял гостя со всем полагавшимся по протоколу почетом и велел нести угощение.
Эмир Шемседдин выпил предложенную ему чашу кобыльего молока, лениво поклевал рассыпчатого плова, отер вислые, подкрашенные хной усы и в витиеватых выражениях выразил свою радость по поводу выздоровления эмира Димира Мерики. Но также выразил обеспокоенность его отлучкой в полном одиночестве. Не ровен час что-нибудь случится, сетовал гость, и что тогда скажет Повелитель, а? Конечно, вне сомнений, трудно сыскать под небом бахадура, способного поспорить с эмиром Димиром в силе и воинском умении, но покидать защищенный обоз одному, без сопровождения, все-таки неразумно… Шемседдин мягко и пространно увещевал, а Дмитрий слушал. Золотая пайцза с тамгой Тамерлана давала возможность эмиру Димиру Мерики делать практически все, что взбредет в голову. Болтаться вне обоза одному, например. Но Шемседдин не за него беспокоится, а за себя.
— Будь по-твоему, — согласился Дмитрий. — Буду брать с собой воинов. Не тревожься, ты дал мне мудрый совет: выздороветь я выздоровел, но еще не окреп. Разумнее быть осторожным.
Эмир Шемседдин остался доволен его покладистостью и убрался восвояси, а Дмитрий решил, что если и возьмет с собой солдат, то не более трех. Он ищет уединения, и большой эскорт ему нужен как собаке пятая нога.
Нынешняя поездка была третьей по счету. Десяток немногословного Аяра — случайный выбор: подскочил к первому же встреченному ун-баши, спросил имя и потребовал трех солдат. Имя спросил скорее ради интереса, и не подумал даже вытаскивать из-за пазухи золотую пластинку с печатью Тимура. Нет необходимости: эмир Димир Мерики сам по себе — здоровенная такая пайцза, его даже самая последняя обозная шавка знает. И сегодня решил взять воинов у того же Аяра. Тем более что найти десятника не представляло труда: как и в войске, в обозе тот же железный порядок — каждому сверчку свой шесток.
Довольная кобыла бодро бежала рысью. Дмитрий бросил поводья на луку, давая лошади самой выбирать дорогу, и ждал, когда затихнет позади шум обоза: скрип деревянных колес, мычание и блеяние скота, рев верблюдов и перекличка людских голосов.
В пологой ложбине, куда направилась кобыла, до его слуха донеслось журчание воды. Пегая сама отыскала ручей и принялась пить прозрачную, как стекло, воду, шумно отдуваясь и пофыркивая. Он дал лошади напиться, а потом шагом послал ее вверх по руслу. Трое солдат держались за спиной, на глаза не лезли, создавая иллюзию полного одиночества.
Извилистый ручеек то прятался в густой траве, то показывал песчаное дно в желтых солнечных проплешинах. Кобыла вспугнула гревшуюся на камне зеленую змею, и та молнией метнулась в щель между камнем и кривым стволом колючего куста. Н плоском камне, послужившем змее лежбищем, хорошо было бы посидеть и посмотреть на бегущие прозрачные струи, но соседство — кто его знает, может, змеюка ядовитая? — не прельщало.
Дмитрий послал кобылу дальше — и правильно сделал. Метрах в ста выше вдруг открылась маленькая заводь с крохотным, словно игрушечным, звонко булькающим водопадом. Большой плоский валун будто нарочно воткнули в пологий склон, по которому сбегал ручей, и поток растекся по замшелому камню, а вода падала с его края прозрачным, мерцающим занавесом. Дно круглой заводи устилал не песок, а мелкая, скатанная водой галька. В дрожащем хрустале подсвеченных солнцем бегущих струй округлые разноцветные камешки казались россыпью самоцветов.
Дмитрий остановил кобылу, спешился и сел на травянистый берег. Стащил сапоги, закатал штанины до колен и опустил в воду босые ступни. Вода в маленькой заводи оказалась студеной. Он поежился от удовольствия.
Он слышал, как воины, следующие за ним, тоже пососкакивали с коней. Пустив животных пастись, солдаты принялись играть в кости — они вполголоса переговаривались, делая ставки.
* * *
Странно… Мои мысли стали какими-то блеклыми — не мыслями, а их бесцветными и беспомощными тенями. Раньше я думал, пытался сложить воедино части подкинутой мне судьбой головоломки. И в итоге пришел к решению, чуть не стоившему жизни, — спасли шлем и бармица, иначе череп раскололся бы, как орех.
Пока я валялся, набираясь сил, чтобы встать на ноги, в голову вдруг пришло, что путь назад может начинаться в точке моего появления здесь — “врата времени”, “портал” или Бог его знает, что это может быть. Но подумалось об этом как-то равнодушно. И я понял, что искать этого места не стану. Во-первых, тогда я его никак не отметил, так что искать можно до морковкина заговенья, а во-вторых… Зачем?
* * *
Полуденное солнце немилосердно. Смахнув пот со лба, Дмитрий расстегнул пояс с оружием, стянул с плеч чекмень и бросил их рядышком на бережок.
Отправив следом и тюрбан с шапкой, он наклонился к воде и обеими ладонями зачерпнул ее, прозрачную, холодную, и вылил на бритое темя. Вода ожгла разгоряченную кожу. Он вздохнул от удовольствия, быстро стащил с себя рубаху и от души поплескал на грудь и плечи. Гладкое зеркало заводи подернулось рябью и всколыхнулось маленькими волнами, побежавшими к травянистым берегам. Разноцветная галька на дне заиграла солнечными зайчиками, ожила.
Дмитрий по локоть погрузил руку в воду, подцепил округлый красный камешек и вытащил из воды, рассматривая влажные, искрящиеся на солнце бока. Но на воздухе тот быстро обсох, помертвел и стал обычным кирпично-красным камешком. Дмитрий с досадой швырнул его обратно. С легким всплеском камень упал в заводь, лег на дно и снова ожил под игрой пляшущих солнечных лучей.
— Так-то лучше, — буркнул Дмитрий.
С противоположного берега нависали над водой ветви колючего кустарника, бросая тень чуть ли не на треть многоцветного дна. Дмитрий отвел их, открывая свету доступ к затененному участку. Неожиданно на границе света и тени подмигнула со дна ярко-синяя искорка — удивленный, он задержал движение руки, но ничего особенного не разглядел. Недоумевая, Дмитрий пошевелил ветку — в надежде, что синяя искорка сверкнет опять. Тщетно.
— Черт-те что… — проворчал он. — Привиделось, что ли? Нет…
Искра вспыхнула опять и тут же погасла, но на этот раз он успел заметить место: возле плоского зеленоватого камешка, напоминающего треугольник со скругленными углами.
— Стекляшка? — спросил он себя; и сам же ответил: — Не-ет… Откуда здесь, в ручье, стекло… — заинтересованный, Дмитрий опустил свободную руку в заводь и сгреб с отмеченного места пригоршню гальки. — Так, посмотрим…
Он оставил в покое колючую ветку и порылся в добытой со дна гальке.
— Ни хрена себе стеклышко!
Он нашел-таки “искорку” — прозрачный, продолговатый кристалл глубокого синего цвета, призма размером с фалангу мизинца. Несколько минут Дмитрий растерянно разглядывал находку, перебирая в памяти известные ему драгоценные камни. Что там из них синего цвета?
— Сапфир? — неуверенно предположил он. — Очень может быть. — И он с новым интересом посмотрел на усеявшую дно заводи гальку. — Вот тебе и ручеек…
Сунув кристаллик за поясной платок, поддерживающий штаны, Дмитрий еще раз перебрал гальку на ладони, но не нашел больше ничего похожего на “сапфир”. Он чуть было не ссыпал камешки обратно, но вовремя спохватился и уложил горкой на берегу. В нем пробудился азарт.
— Золотоискатель… — ехидно обозвал он себя и поправился: — Нет, искатель сокровищ, — и тут же прервал себя: — Стоп! А что там поделывает доблестный эскорт?
Солдаты увлеченно резались в кости и, казалось, не замечали ничего вокруг. Но нет: время от времени кто-нибудь вскидывал лицо и оглядывался. Они поснимали шлемы, открыв бритые головы с косицами. Солдат, собравшийся метнуть кости, поднял плоское лицо, встретился взглядом с Дмитрием и застыл, не решаясь продолжить игру.
— Продолжайте, — милостиво разрешил он. — Но будьте внимательны, — и отвернулся.
Он еще раз посмотрел на дно заводи. Что подумают играющие в кости вояки, увидев, что эмир Димир выгребает гальку из ручья? Решат, что он рехнулся и впал в детство? И фиг с ними. Будут любопытствовать, получат по рожам.
“Интересно, какой там слой гальки? — подумал он. — Метр? Больше? Меньше?”
Ладно, решил Дмитрий, сниму первый слой, посмотрю. Если ничего не найду, то не буду париться. И принялся за дело: наклонился к противоположному бережку, захватил горстку, перебрал, но ничего не нашел и ссыпал на берег. На пятой горсти ему снова улыбнулась удача — еще один кристалл, чуть побольше, но побледнев. Дмитрий спрятал находку и продолжил поиски.
Когда в поясном платке лежало уже восемь прозрачных камней — два синих, один серый с синим отливом, три зеленовато-желтых и один просто желтый, — он заметил, что переговоры солдат за игрой вдруг утихли. Стряхнув с ладони на траву очередную порцию мокрого галечника, он медленно повернулся. Солдаты прекратили играть, с неприкрытым удивлением следя за его манипуляциями. Дмитрий прищурил глаза и послал им взгляд, полный высокомерной ярости.
— Что уставились на меня, собаки? — поинтересовался он негромко, ощерив зубы. — Делать больше нечего?
Зачерпнув гальки из горки, выросшей на берегу, Дмитрий с силой швырнул камешками в солдат — прямо в плоские, скуластые физиономии.
— Шлюхины дети, — взревел он, пугая птиц в кронах ближних деревьев, — смеяться надо мной вздумали? Думаете, я рехнулся? А плети отведать не хотите?
Ближайшему солдату Дмитрий засветил камнем прямо в лоб. Тот охнул и схватился за ушибленное место. Воины перепугались его гневной вспышки, бухнулись втроем на колени и принялись бормотать извинения. А он все бушевал, осыпая их бранью:
— Сыновья ослицы! Вам надлежит хранить мой покой, а не тревожить мое уединение своими ничтожными взглядами. Я вам дозволил играть в кости, так вам этого мало? Того и гляди вздумаете меня в спину пихать! Сказать десятнику, чтобы вбил вам ума палками? Пошли прочь!
Пригнув бритые головы к земле и подхватив шлемы, солдаты поспешно отползали на карачках.
— Довольно, — сказал Дмитрий, когда воины убрались метров на десять дальше, чем сидели раньше. — Там и сидите. И не смейте меня тревожить.
Он повернулся лицом к ручью и немного посидел над водой, не двигаясь, а затем, чуть повернув голову, бросил косой взгляд через плечо: что они там поделывают? Солдаты опять дулись в кости, нарочито усевшись к нему спинами. Дмитрий усмехнулся: наверняка решили, что чокнулся. Все-таки в средневековом почитании начальства есть своя прелесть: гнев вельможи не подлежит обсуждению, даже если он беспричинное самодурство, ибо власть дается от Бога. Белая кость всегда права…
— Ну что? Продолжим изыскания? — вслух спросил он себя.
Но азарт пропал. Дмитрий посмотрел на заводь, которая стала на несколько сантиметров глубже. Ладно, решил он, еще десяток горстей гальки — и хватит. До центра Земли добираться не стоит. И неясно ведь, что нашел — действительно драгоценные камни, вымытые ручьем из породы, или простые минералы, не имеющие никакой ценности. Горный хрусталь, например, тоже прозрачен и не всегда бесцветен. Шестая горсть была с добычей.
— Оп-па… — произнес Дмитрий, чувствуя, что расплывается в довольной ухмылке. — Ну, если ты не драгоценность, то я — папа римский.
Очередной камень был ярко-василькового цвета. Крупный: в длину сантиметра четыре, толщиной с палец.
Когда Дмитрий добрался до глинистого дна, в его поясном платке лежали целых четырнадцать самоцветов. К васильковому, самому крупному из найденных, прибавился еще один синий, два фиолетовых и два прозрачных бледно-желтых.
— Клондайк… — усмехнулся он, следя, как течение ручья уносит взбаламученную им глинистую муть. — Ну, хватит…
На самом деле его так и подмывало продолжить поиски, но он сдержался. И впрямь хватит. Увлекся, как мальчишка. Что ему весь день бродить по ручью, отыскивая цветные прозрачные камешки? Поиграл — и будет.
— Все! — сказал он и решительным движением предплечья, как ножом бульдозера, смахнул груду обсохшей на солнце гальки в заводь. — Лежи, как лежала…
Дмитрий не только побросал в воду весь галечник, до последнего камешка, но и выровнял его на дне.
— Вот так, — удовлетворенно отметил он. — Как и было.
“Пора возвращаться”, — решил он и подхватил с травы одежду и оружие.
Под мышкой на чекмене имелся потайной карманчик, где Дмитрий хранил золотую пайцзу Тимура и с десяток монет в золоте и серебре — на всякий пожарный случай. Теперь он спрятал туда же все найденные в ручье самоцветы. Стало не очень удобно двигать правой рукой. Тогда Дмитрий оставил в потайном кармане только синие и фиолетовые, а желтые и зеленые увязал в поясной платок.
— Пока, Клондайк, — попрощался он с ручьем. — Давай постарайся намыть еще камешков — может, я к тебе снова наведаюсь. Хотя вряд ли… Так что не пока, а прощай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44