«Немецкие волшебно-сатирические сказки»: Наука. Ленинградское отделение; Л.; 1972
Аннотация
Немецкая волшебно-сатирическая сказка представляет собой своеобразный литературный жанр, возникший в середине XVIII в. в Германии в результате сложного взаимодействия с европейской, прежде всего французской, литературной традицией. Жанр этот сыграл заметную роль в развитии немецкой повествовательной прозы. Начало ему положил К.М. Виланд (1733–1813). Заимствуя традиционный реквизит французской «сказки о феях», Виланд иронически переосмысляет и пародирует ее мотивы, что создает почву для включения в нее философской и социальной сатиры.
Кристоф Мартин Виланд
История принца Бирибинкера
ПЕРВАЯ ГЛАВА
В некоторой стране, о которой не упоминают ни Страбон, ни Мартиньер, жил некогда король, подавший историкам столь мало материи для приумножения своих заслуг, что они, пылая мщением, согласились между собою оспорить у потомков даже честь его существования. Однако все их злонамеренные старания не могли воспрепятствовать тому, что сохранились достоверные источники, в коих можно найти все, что о нем при случае можно сказать. Согласно этим известиям, был он доброго королевского складу, трапезовал на дню по четыре раза, не томился бессонницей, и столь любил мир и спокойствие, что в его присутствии было запрещено под страхом строжайшего наказания упоминать о шпагах, ружьях, пушках и тому подобных предметах. Но самое достопримечательное в его особе было брюхо, такой величественной полноты, что наиболее могущественные монархи его времени должны были ему в том отдать преимущество. Нельзя сказать с совершенной уверенностью, был ли он прозван Великим и, как уверяют, еще при жизни, по случаю сего помянутого брюха или по иной какой тайной причине, одно только непреложно, что во всем его государстве сие прозвание не стоило ни одному подданному ни капли крови, чего уж никак не скажешь ни об Александре Великом, ни о Константине Великом, ни о Карле Великом, ни об Оттоне Великом, ни о Людвиге Великом, ни о доброй дюжине других, которые учинились великими с немалым уроном для человеческого рода. А когда дело дошло до того, что Его Величеству по любви к своему народу и ради сохранения престолонаследия в высочайшей своей фамилии надлежало сочетаться августейшим браком, то Академии наук пришлось немало потрудиться, чтобы определить модель, коей должна была точно соответствовать принцесса, дабы наилучшим образом оправдать надежды нации. После длительных академических заседаний, следовавших одно за другим, искомая модель была, наконец, определена, и тотчас же ко всем азиатским дворам были снаряжены во множестве посольства, которые и сыскали принцессу, вполне отвечавшую предложенному образцу. Радость, вызванная ее прибытием, была чрезвычайна, а бракосочетание совершено с таким великолепием, что по крайней мере пятьдесят тысяч пар верноподданных принуждены были остаться невенчанными, чтобы тем самым покрыть издержки на свадьбу его величества. Президент Академии наук, невзирая на то что он был наихудший геометр своего времени, изловчился приписать себе всю честь вышепомянутого изобретения, с полным основанием полагая, что отныне вся его репутация зависит от плодовитости королевы, и понеже он был несравненно сильнее в экспериментальной физике, чем в геометрии, то неведомо, каким образом нашел средство оправдать вычисления академиков. Одним словом, королева в надлежащий срок родила прекраснейшего принца, какого только когда-либо видели, и король на радостях возвел Президента Академии наук еще и в ранг первого визиря.
Едва принц появился на свет, тотчас же было созвано со всех концов государства двадцать тысяч девиц несказанной красоты, заранее назначенных к тому, чтобы выбрать из них кормилицу. Первый лейб-медик не только предписал, чтобы выбор пал на самую красивую, но и в силу своей должности положил условие, что учинит сей выбор собственною своею персоною, хотя ему для этого, по причине слабого зрения, и потребуются очки. Но даже с их помощию господин лейб-медик, который был великим знатоком по сей- части, положил немало трудов, чтобы из двадцати тысяч красавиц выискать наипрекраснейшую, и день уже клонился к вечеру, когда ему удалось свести число кандидаток до двух дюжин.
Но коль скоро в конце концов надлежало все же свершить выбор, и он уже намерен был отдать предпочтение высокой брюнетке, обладавшей помимо прочих достоинств, самым маленьким ротиком и пышной грудью, иными словами, такими качествами, которые, как уверяют Гален и Авиценна, на худой конец надлежит требовать от доброй кормилицы, как нежданно-негаданно объявились преогромная пчела и черная коза, домогавшиеся, чтобы их допустили к королеве.
– Государыня, заговорила пчела, – до меня дошел слух, что вы ищете для вашего прекрасного принца кормилицу. Ежели бы вы возымели ко мне доверие и отдали предпочтение перед сими двуногими тварями, то вы бы в том не раскаялись. Я вскормила бы принца чистейшим медом, снятым с цветов померанца, и вы не нарадуетесь, глядючи, каким он вырастет большим и дородным. От его дыхания будет исходить аромат жасмина, и сама слюна у него будет слаще мальвазии, а его пеленки…
– Справедливая государыня, – перебила ее речи коза, – подаю вам совет как добрая приятельница – поостерегитесь сей пчелы! То правда, – ежели вы тому придаете значение, – что ваш юный принц станет сладчайшим, ибо к тому она годна лучше кого-либо иного, однако же и змеи таятся под цветами. Она одарит его таким жалом, которое навлечет на него тьму несчастий. Я всего только драная коза, но клянусь своею бородою, что мое молоко пользительнее для принца, нежели ее мед; и хотя он не будет производить ни нектара, ни амброзии, однако ж обещаю вам, что он вырастет наихрабрейшим, мудрейшим и благополучнейшим между всеми принцами, когда-либо вскормленными козьим млеком.
Тут всяк подивился, услышав такие речи от пчелы и козы. Однако ж королева тотчас приметила, что то, видимо, были две феи, отчего некоторое время провела в замешательстве, не зная на что решиться. Наконец, она объявила, что склонилась к пчеле, ибо была скупенька и помыслила, что ежели пчела сдержит слово и принц станет всегда испускать такую сладость, то можно будет соблюсти изрядную экономию на конфетах для стола.
Коза, как видно, была приведена в немалую досаду, что ее таким родом спровадили, и трижды проблеяла себе в бороду что-то невнятное, и вот! – тотчас явилась великолепная лакированная и раззолоченная карета, запряженная осмью фениксами; в тот же миг черная коза исчезла, а вместо нее увидели крошечную старушенцию, которая села в карету и, разразившись страшными угрозами королеве и маленькому принцу, умчалась по воздуху.
Лейб-медик был весьма раздосадован столь странным выбором и уже собрался предложить пышногрудой брюнетке, не изволит ли она заступить место домоправительницы у него самого, но, по несчастью, его упредил некий придворный, так что ему пришлось довольствоваться одной из остальных девятнадцати тысяч девятисот семидесяти шести, ибо и оставшиеся две дюжины были уже разобраны.
Меж тем угрозы черной козы так всполошили короля, что в тот же вечер он собрал государственный совет, дабы обсудить, что надлежит предпринять в столь опасных обстоятельствах. И так как он привык каждую ночь засыпать, слушая сказки, то хорошо знал, что феи не откладывают надолго исполнение своих угроз. И вот, когда все мудрые мужи собрались и каждый сказал свое мнение, то обнаружилось, что тридцать шесть советников в больших четырехугольных париках внесли не менее тридцати шести предложений, причем каждый выставил по крайней мере тридцать шесть препятствий к их осуществлению. Оживленные дебаты заняли свыше тридцати шести сессий, и принц, конечно, успел бы возмужать, покуда бы они пришли к согласию, ежели бы первый шут короля не возымел счастливую мысль отправить посольство к великому волшебнику Карамуссалу, жившему на самой высокой вершине Атласских гор, к которому отовсюду обращались за советом, как к некоему оракулу. И так как придворный шут владел сердцем короля и его в самом деле почитали умнейшим человеком при дворе, то все согласились с его советом и в несколько дней снарядили посольство, которое (дабы сберечь суточное довольствие) ехало с такой поспешностью, что за три месяца достигло вершины Атласа, хотя она и отстояла почти на двести миль от столицы.
Послы тотчас же были допущены к великому Карамуссалу, который восседал в великолепном зале на троне из черного дерева и день-деньской только и знал, что давал ответы на диковинные вопросы, какие посылали к нему со всех концов света. Едва первый посол, погладив бороду н трижды откашлявшись, раскрыл непомерный рот, чтобы произнести изрядное приветствие, составленное ему секретарем, как тотчас же Карамуссал перебил его:
– Господин посол, я дарю вам вашу речь! Может статься, вы сумеете лучше воспользоваться ею при других обстоятельствах; мне самому приходится целый день столько говорить, что не остается времени слушать, а к тому же я знаю наперед, какая у вас до меня надобность. Передайте королю, своему государю, что он нажил себе в фее Капрозине сильного недруга, однако не вовсе не невозможно избежать тех бед, которые накликала она на престолонаследника, если соблюсти надлежащую предосторожность, которая заключается в том, чтобы принц до восемнадцатилетнего возраста не увидал ни одной молошницы. Но так как, невзирая на всяческую предосторожность, весьма трудно, а то и невозможно избежать своей участи, то вот мой совет, пригодный для всякого случая, дайте принцу имя Бирибинкер, чья тайная сила лишь одна настолько могущественна, чтобы благополучно вывести его из всех злоключений, в какие он может попасть.
С таким ответом отпустил Карамуссал посольство, которое по прошествии еще трех месяцев возвратилось в столицу под радостные клики народа.
Король почел ответ великого Карамуссала столь нелепым, что не мог решить, надлежит ли ему в таком случае рассмеяться или прогневаться.
– Клянусь собственным брюхом! – вскричал он (ибо такова была его клятва), – сдается мне, великий Карамуссал вздумал милостиво подшутить над нами. Бирибинкер! Что за треклятое имячко! Слыхано ли когда-либо, чтобы принца звали Бирибинкером? Хотелось бы мне знать, что за тайная сила заключена в столь дурацком имени! Сказать по правде, и запрет до восемнадцати лет видеть молошниц ни на волос умнее! Чего именно ради молошниц? С каких пор молошницы стали опаснее других девок? Ежели бы он еще сказал: ни одной танцовщицы или камеристки королевы, это по мне куда ни шло, ибо, между нами будь сказано, я не поручусь, что и мне при случае не доводилось подпадать искушениям такого рода.
Но коли так уж угодно великому Карамуссалу, то пусть принц зовется Бирибинкером! По крайней мере он будет первым с таким именем, а это придает некоторую значительность в истории; а что касается молошниц, то я прикажу, чтобы за пятьдесят миль до моей резиденции не держать ни коров, ни коз, ни подойников, ни молошниц.
Король не дал себе труда поразмыслить о последствиях своего решения и как раз намеревался издать о том особый указ, когда парламент через многочисленные депутации представил ему, что будет весьма жестоко, если не сказать тиранически, ежели Его Величество принудит своих верноподданных впредь вкушать кофе без сливок. И понеже преждевременное известие о таковом эдикте уже произвело ропот в народе, то Его Величество, по примеру многих других королей в волшебных историях, наконец, принужден был решиться удалить от себя наследного принца, препоручив его кормилице-пчеле, положась на ее мудрое попечение, дабы она охраняла его от козней феи Капрозины и от молошниц.
Пчела перенесла маленького принца в лес, простиравшийся по меньшей мере на двести миль в окружности и столь необитаемый, что на всем его пространстве нельзя было сыскать и крота. Она построила там преогромный улей из красного мрамора, разбив на двадцать пять миль вокруг парк из померанцевых деревьев. Рой из пятисот тысяч пчел, над коими она была царицей, собирал мед для принца и гарема своей повелительницы, а для совершенной безопасности вокруг леса были поставлены осиные гнезда, чьим гарнизонам отдано повеление наистрожайшим образом стеречь границы.
Меж тем принц возрастал, превосходя своею красотою и удивительными качествами все, что прежде когда-либо видывали. Он плевал чистым розовым сиропом и мочился чистой померанцевой водой, а его пеленки содержали наидрагоценнейшие во всем свете вещи. Едва только он научился говорить, как уже лепетал эпиграммы, а его остроумие мало– помалу стало столь едким, что ни одна пчела не могла с ним сравняться, хотя самые глупые в том улье обладали остроумием по меньшей мере, как сочлены немецкого литературного общества в…
Едва принц достиг семнадцатилетнего возраста, как в нем пробудился известный инстинкт, который ему открыл, что он не создан для того, чтобы всю жизнь обретаться в пчелином улье. Фея Мелисотта (ибо так звали его кормилицу) употребила все старание, чтобы приободрить своего питомца и рассеять его мысли. Она выписала для него несколько весьма искусных кошек, которые всякий вечер устраивали ему французский концерт или промяукивали оперу Люлли. У него была собачонка, умевшая плясать на канате, и дюжина попугаев и сорок, у которых не было иного дела, как рассказывать сказки и потешать его различными выдумками. Но ничто не помогало! Бирибинкер день и ночь ни о чем другом не помышлял, как только о том, как бы убежать из заключения. Наибольшую трудность доставляли ему проклятые осы, сторожившие лес, которые и впрямь были тварями, способными устрашить самого Геркулеса. Ибо они были крупны, как слоняты, а жала у них по фигуре, да и почти по величине были подобны утренней звезде, что служила в старину швейцарцам, защищавшим свою свободу. И когда он однажды, в полном отчаянии от своей неволи, бросился под дерево, к нему приблизился некий трутень, который, подобно другим мужским обитателям этого улья, был ростом с доброго медвежонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11