На миг его лицо смягчилось. — Не забыл, как мы впервые пошли на рыбалку? Вода только начала спадать, и какой-то бакенщик научил нас насаживать червяка. Я тогда поймал рыбину весом двадцать фунтов — это в первый-то раз! А ты чуть ее не отпустил, потому что не умел снять с крючка. Кое-чему ты до сих пор не научился. Как твоя мать?
— Благополучно стареет.
— Нам до такого возраста не дожить. И доживать не стоит. Однако вернемся к нашим баранам. У тебя есть шанс прилично заработать. Или тяни время, пока не окажется, что дело труба — тогда они от тебя сами отстанут, — или передавай мне все, что попадет под руку. Плата и условия — на твое усмотрение. Безопасность тебе, конечно, гарантируется. Пока нужно узнать только одно: куда ездил Диллинг в пятницу, двадцать седьмого февраля, и что он там делал. А мелким шрифтом в углу контракта дописано: если тебе удастся достать то, что Диллинг спрятал, получишь жирный, очень жирный куш.
Гримстер засмеялся:
— Ты — мой друг, а хочешь меня уничтожить. Зачем?
— Не знаю, старик. Сальери убил Моцарта, сам не понимая почему, хотя пытался оправдаться красивыми фразами. Каждый разрушает то, что любит, — кто мечом, кто словом. Ведь если бы Ведомство приказало тебе расправиться со мной, ты бы сделал это. Проповедовать добродетель давно не в наших силах. Берешь у Сатаны деньги, отдаешь ему душу, а взамен получаешь работу до конца дней своих… Конечно, если их не прервут раньше времени. Но я кандидатом в мертвецы не стану еще долго. Я слишком нужен каждой стороне. Что скажешь?
— Только то, что человек майора Кранстона скорее всего следит сейчас за нами и доложит о нашей встрече. Я тоже доложу. А ты зря тратишь время и прекрасно понимаешь это. На самом деле тебе нужен не я. Не слишком мудрено выражаюсь?
— Как всегда, Джонни. Значит, не сговоримся?
— Нет.
— Тебя соблазнит только одно, так?
Маленькая птичка пронеслась сквозь дождь, зависла в воздухе, подобно ястребу, нырнула в реку и тут же вынырнула с серебристой рыбкой в клюве.
Глядя на нее, Гримстер немного помолчал и ответил как никогда откровенно:
— От твоих людей я этого никогда не дождусь. Да и кто им помешает сфабриковать для меня улики?
Гаррисон выбросил прослюнявленный окурок, поковырял в сыром песке тупым носком поношенной замшевой туфли и сказал:
— У тебя чутье слишком развито. Но как знать? Когда-нибудь они возьмут да и раскопают настоящие доказательства.
— Не они, а ты. Именно тебе хочется продать меня с потрохами. Они пообещали хорошо заплатить тебе, если я достану бумаги, верно?
— Может быть. — Гаррисон вздохнул. — В общем так: если передумаешь, обращайся ко мне — я останусь здесь на целую неделю. — Он обернулся, посмотрел туда, откуда они пришли. — Надо бы заняться зарядкой. Не для здоровья, сам понимаешь, а чтобы убить время между едой, питьем и вербовкой тебя. — Он сделал шаг прочь, остановился, сунул руку в правый карман пальто и вынул конверт. — Вот это тебе. Думаю, пригодится. Тут, конечно, не улики, просто сведения о том, кто на самом деле была Вальда. Вальда, которую считали милой, невинной простушкой.
Гаррисон двинулся по песку вдоль следов, которые они оставили, когда шли сюда. Гримстер глядел ему вслед, держа конверт в руке. Потом положил его в карман и пошел обратно в Барнстепл за Лили.
Вернувшись в Хай-Грейндж, он изложил майору Кранстону тщательно продуманное резюме о своей встрече и беседе с Гаррисоном, зная, что оно пойдет прямо к Копплстоуну и сэру Джону. Но о конверте не сказал ни слова, хотя понимал, что, утаивая эту информацию от Кранстона, он играет на руку Гаррисону, возможно даже, делает первый шаг навстречу его планам.
И все же…
— Не исключено, что против мисс Стивенс затевается заговор, — высказал свое мнение Кранстон. — Возможно, ее попытаются похитить. Не стоит ли приставить на ночь охрану к ее комнате?
— Только, если будет настаивать сэр Джон. Нет смысла тревожить ее до времени. Если она почувствует опасность, то замкнется. Лично я считаю, что они ничего не предпримут. Самое трудное оставят нам.
— Не слишком ли ты спокоен?
— Знай вы Гаррисона, как я, вы бы тоже не волновались. — Гримстер улыбнулся. — Он считает меня потенциальным предателем, поэтому будет тихо сидеть и ждать. И его люди тоже, кем бы они ни были.
— Так о себе не говорят, Джонни.
— Нет? Ну что вы… — Гримстер расхохотался, пытаясь вывести майора из замешательства. — Ведь то же самое втолковывали и вам. Предупреждали. Это не секрет. Сэр Джон об этом чуть ли не в глаза мне сказал. Я попросил разрешения жениться. После множества проволочек его мне дали, а потом Вальда погибла в автомобильной катастрофе, и точка! Они думают, я на этом свихнулся! Втемяшил себе в голову, будто катастрофу подстроило Ведомство.
— Но это не смешно. Не может быть, чтобы ты и впрямь так считал.
— Я только пересказываю их точку зрения. Найди я неопровержимые улики, они меня бы списали. В общем, я не считаюсь стопроцентно надежным. Об этом известно и вам, и им, и мне тоже. Даже Гаррисону — вот почему он тратит на меня так много сил. Потенциальные предатели встречаются редко и ценятся дорого.
Кранстон залез пальцем под повязку, помассировал глазницу и недоверчиво вздохнул.
— Нет, Джонни. Это немыслимо. Даже в Ведомстве, где подчас все бывает очень хитро сплетено, существует справедливость. Наша справедливость. В ней нет места тому, о чем ты думаешь. Каждого время от времени перепроверяют, что вполне естественно. Даже сэр Джон не избегает сей участи.
— Конечно. Я просто объяснил вам положение дел. Не секрет: сейчас против моей фамилии стоит вопросительный знак. Он меня не беспокоит. Такие знаки есть у многих из нас. Как вы говорите, таков порядок.
Гримстер поднялся к себе, плюхнулся в кресло и закурил сигару. Минуту он сидел с закрытыми глазами, тяжелая усталость сковывала тело. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы смерть Вальды оказалась случайной. И винить нужно было бы только Бога. Его одного.
Наконец он подался вперед и взял с маленького столика полученный от Гаррисона конверт. Джон знал, что его содержимое не подделка. На подделку Гаррисон не пойдет. Они соперничают друг с другом честно. С первой детской встречи между ними возникла любовь, ненависть и грубоватое панибратство. Почему? Не потому ли, что с самого рождения они ощущали в себе извечную неудовлетворенность, неспособность довольствоваться обывательским благополучием и стандартными радостями?
Он вскрыл конверт. В нем лежали отпечатанное на машинке письмо Гаррисона, несколько сделанных с микрофильма снимков и светокопии двух документов. В письме Гаррисона, адресованном Гримстеру, говорилось: «Рассказывала ли она тебе об этом? Как многое бы тогда изменилось, какая замечательная пара вышла бы из вас — два разведчика».
Один из документов оказался свидетельством о браке, выданным в Хельсинки Вальде Тринберг и удостоверяющим, что она вышла замуж за некоего Полса Сборденса, якобы морского офицера (Гримстер этому не удивился — Вальда рассказывала ему о замужестве). Другой документ — Джон узнал его мгновенно, он не раз сталкивался с подобными бумагами, — был донесением агента ЦРУ о тайном трибунале, осуждении и казни Полса Сборденса за измену Финляндии и разведывательную деятельность в пользу Швеции и Норвегии. Это была новость для Гримстера, однако она его не тронула, он лишь мысленно отдал должное человеку, оказавшемуся достаточно умным, чтобы работать на двух хозяев. В другом документе — тоже донесении агента ЦРУ — сообщалось о безуспешной попытке завербовать вдову Сборденса, которая вернулась на родину в Швецию, восстановила национальность и девичью фамилию. В донесении указывалось, что Вальда отрицала факты шпионской деятельности мужа, оспаривала причину его смерти. Она считала его погибшим на маневрах. Так она и Гримстеру говорила, однако он был готов признать, что ко времени их знакомства она вполне могла узнать правду. Из донесения следовало, что Вальда ценилась не слишком высоко, поэтому методы интенсивной вербовки к ней применять не стали. Последним документом была светокопия письма главе шведского туристического агентства, в котором Вальда рекомендовалась для работы в его лондонском бюро (там с ней и познакомился Гримстер), кратко сообщалось о причинах гибели ее мужа и подтверждалась ее невиновность.
Гримстер подошел к столу, написал записку сэру Джону, приложил к ней все документы, кроме письма Гаррисона, и объяснил, что по личным причинам не упомянул о них в донесении на имя майора Кранстона. Письмо уйдет в Лондон с ежедневной почтой. Гаррисон должен понять, что на Гримстера не действуют его мелочные разоблачения. Вальде просто не повезло с мужем. Не знала она и чем занимается Гримстер. Для нее он был лишь хорошо оплачиваемым служащим Министерства обороны.
В записке на имя сэра Джона Гримстер не спрашивал, известна ли Ведомству правда о Вальде и ее муже. Ему не хотелось обременять сэра Джона своим любопытством. Это была бы слабость с его стороны, которая пошатнула бы положение Гримстера в Ведомстве, а он хотел его укрепить, пока не появятся доказательства убийства Вальды. Гаррисон раздобыть их не сможет — он имеет дело лишь с осязаемым: с документами и копиями писем. А истина о смерти Вальды нигде не запротоколирована. Она в памяти сэра Джона и, может быть, еще двоих-троих агентов, а в память проникнуть нелегко.
Гримстер вышел в холл, бросил письмо в сумку с почтой и увидел Лили. Он повел ее в маленький бар рядом со столовой и предложил выпить. Лили выбрала сухой мартини с маслиной. Она была отнюдь не печальной: еще бы, съездила в Барнстепл, сделала прическу, к обстановке уже привыкла, с людьми освоилась. Гримстер шутил и смеялся, понимая: настало время взяться за нее основательно. Медовый месяц кончился. Гримстер — профессионал, Лили — его работа, а самолюбие профессионала выше личных симпатий или проблем. Лили Стивенс — загадка, которую нужно разгадать. В некотором смысле она все еще живет под крылышком у Гарри Диллинга. А должна перейти к нему.
Гримстер увидел, как она залезла мизинцем в стакан с мартини — Гарри бы не сделал ей замечание, лишь внутренне улыбнулся бы и испытал садистское удовольствие от недостатка, нарочно сохраненного им в собственном творении. Он больше всего на свете любил играть в прятки. Прозвал друга Билли Кто. Оставлял Лили в машине у станции. Без обиняков давал понять, если хотел от кого-нибудь что-нибудь скрыть. Лили ни разу не была у него в Лондоне. Гарри — тайник. Если бы он захотел спрятать нечто важное, то положил бы его в необычное место. Разгадка шарады, подкинутой им Ведомству, без сомнения, заключена в Лили, в этом красивом пышном теле, чересчур накрашенном лице, в ее ленивых, послушных, мечтательных мыслях.
Глава шестая
Назавтра Гримстер встал рано. Дождь шел уже вторые сутки, впрочем, теперь он едва моросил. Надев плащ, Гримстер направился через лес к Скалистому озеру. Вода поднялась, по цвету стала еще больше похожа на кофе. Река, вытекавшая из озера, бурлила, шум воды не перекрывал грохота камней, катившихся под напором воды по дну. Перейти речку вброд сейчас невозможно было даже в болотных сапогах. Гримстер повернул налево в лес, двинулся вдоль длинного прямого участка, принадлежавшего усадьбе. Место звалось Докторским перекатом, здесь хорошо ловился лосось. Если сегодня дождь перестанет, завтра, когда вода начнет спадать, у переката стоит порыбачить.
Гримстер пошел вдоль берега — он знал окольный путь, которым можно вернуться к машине, минуя лес. В его сознании текли, не сливаясь, два потока мыслей, две мысленные реки. Одна была связана с предстоящим сегодня наступлением на Лили, он собирал силы для атаки, вспоминал слабости девушки, прикидывал, какими из них воспользоваться в первую очередь. Пока он это обдумывал, другая река, наполненная медлительными рассуждениями и воспоминаниями, текла плавно и спокойно… Гримстер вспомнил, как вчера Гаррисон, неуклюжий и мокрый, стоял на песчаном берегу под проливным дождем. Гримстер на самом деле когда-то чуть не отпустил его первую и самую крупную рыбину. Потом он научился одним мощным ударом загонять багорчик под спинной плавник — там у рыбы центр тяжести, в таком положении она не срывается. Когда улов Гаррисона все-таки вытащили, Гаррисон обругал Гримстера и они подрались тут же, на мокрой траве, рядом с огромным лососем. Пока бакенщик молча сматывал снасти, Гримстер успел выбить Гаррисону зуб и в кровь расшибить нос, — потом они изворачивались, как ужи, скрывая правду от матерей. Их многолетняя дружба изобиловала стычками. «А теперь, — размышлял Гримстер, — мы сцепились, наверно, в последний раз, хотя из-за женщины воюем впервые». Нет, речь идет не о Лили. Она — лишь объект наблюдения. Все дело в Вальде, которую Гаррисон лично знал и недолюбливал, называл «проклятой белобрысой льдиной». «Она заморозит тебя, старик», — говаривал он. На самом деле Вальда была иная, хотя именно такой, холодной и равнодушной, казалась Гаррисону. Давешние документы Гаррисон достал, пытаясь продолжить старую битву. Даже после смерти Вальды он хотел растоптать светлые воспоминания о ней, сделать ее смерть и бесчестье оружием против него. Чего он пыжится? Жаждет и Гримстеру привить неприязнь к добродетели, внушить собственное ледяное равнодушие к идеалам, благородству и бескорыстию, превратить в подобный себе живой труп?
Гримстер направился прочь от реки, пошел по раскисшим тропкам к машине… "И к Лили, — думал он, — к насущной профессиональной проблеме… " А потом, после Лили, — Гримстер прекрасно это понимал — к решению другой, более важной задачи, независимо от того, появятся бесспорные доказательства насильственной смерти Вальды или нет. Это предугадал и Гаррисон. Не имея возможности ускорить развязку, он делал все, чтобы с наибольшей выгодой ею, развязкой, воспользоваться. А пока есть Лили. Вспомнив о ней, Гримстер вдруг подумал, что его знакомство с Вальдой похоже на знакомство Диллинга с Лили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28