— Дежурь давай! Проиграл — значит, дежурь! — он посмотрел в карты. — Ходи, свой мизер, дядя Миша, не спи.— Давайте в шахматы сыграем!— Хитрый какой! В шахматы ты выиграешь! Сейчас, пулю допишем — и сменю тебя.— Гады!— Будешь ругаться — еще одну начнем! — равнодушно бросил в микрофон Тыбинь, и стажер сразу заткнулся.— Я пас, — сказал Морзик. — А правда — зачем в подъезде дежурить?— А по-твоему, как Дербенев ушел от Визиря? Так же вот вышел по темноте, шмыгнул в сторону — и все. Лампочка над подъездом, видишь, не горит. Думаешь, случайно?— Да, может, кто гоп-стопом здесь промышляет? Ты бы отпустил меня, Миша! Позарез сегодня надо! Не лыбься, я по делу, между прочим! Сведения из архива здравоохранения забрать!— Все со своими ямами? А пахать я за тебя буду? Всегда как отпустишь вас, так самая работа начинается... Помнишь, что опер сказал? У нас один шанс прищучить резидента!— Ты же с ним поцапался!— Это так... от недовольства жизнью. Ходи.Но Морзик не успел положить карту, как в динамике послышался встревоженный дискант Ролика:— Ребята! Ребята! Меня, кажись, грабить идут! У меня нету бабок! Ай!..— Морзик, вперед! — гаркнул Тыбинь. — Вот, блин, накаркал! Живее ворочай задницей!Черемисов, смешно переваливаясь, поспешно убежал в темноту, к подъезду, и через минуту вернулся вместе со стажером.— Ерунда! Шпана шалит. Человек пять. Разбежались.— Ничего себе ерунда! — воскликнул Ролик. — Он там целое побоище устроил!— Ну, пришлось сунуть пару раз, чтобы не лезли...— Там чьи-то зубы остались!— Радуйся, что не твои. Пусть гордятся, что зубы им выбил чемпион Петербурга!— Не понимаю я таких... — ворчал дрожащим голосом Ролик, поспешно, как обиженная болонка, забираясь в теплый салон на заднее сиденье и устраиваясь поудобнее. — Вот так запросто пойти, избить кого-нибудь... Маньяки какие-то...Старый с Морзиком оглянулись и уставились на него.— Чего вы смотрите? Вы что — тоже вот так ходили и били кого ни попадя?— А ты в детстве был паинькой? Ох, прости, детство-то еще не кончилось!Морзик захохотал. Старый хмыкнул. Ролик надулся и притих.— Я в ментовке начинал с трудных подростков, — сказал Тыбинь, разминая затекшее тело, насколько позволял салон машины. — Тогда у меня и слова какие-то убедительные были... А сейчас нету у меня никаких слов.— Аргумент — во! — Черемисов выставил здоровенный кулак.— Их не забьешь. Оторвы... С ними говорить надо — а сказать нечего. Грабьте — только не попадайтесь, больше ничего не могу придумать.— Ты смотри, Кляксе этого не брякни!— Пока сказать людям нечего — будет только хуже, — педантично закончил Тыбинь. — Ладно, подежурим час в машине. Я поближе встану...— Хорошо бы “глазик” напротив Изиной квартиры поставить, — подал голос обиженный Ролик. — Сидеть себе и смотреть...— Надо Кляксе сказать, чтобы менял нас, — буркнул Старый. — Третий день уже тут отираемся... засветились.Потянулись минуты ожидания. От безделья Морзик запустил на прослушку запись, сделанную в парке Победы с помощью “уха” — переносного акустического пеленгатора. В группе Кляксы это мощное устройство на зиму было замаскировано под ящик для зимней рыбалки, передняя стенка которого была забрана тонкой сеточкой. Обычная портативная кассета для записи вставлялась прямо в гнездо задней стенки, как в магнитофон. Летом “ухо” перекладывали в простую коробку из-под женских сапог супруги капитана Зимородка.Пеленгатор позволял прослушать разговор шепотом на расстоянии в полкилометра, но, как все сверхчувствительные приборы, имел серьезный недостаток — он улавливал все звуки подряд, несмотря на ухищрения умельцев из технической службы управления, мастеривших для него всевозможные фильтры. Достаточно было где-нибудь неподалеку заработать тракторишке — и всей прослушке наступала труба: ничего, кроме тарахтения дизеля, разобрать не удавалось. Зато движок был слышен великолепно, до последнего писка, хоть диагностику проводи.Из динамика раздавались невнятные резкие вскрики.— Его что там — бьют? — полюбопытствовал Ролик.— Это вороны, дурашка. Вот сейчас Миша настроится — и будет слышно.“А мне говорили, — всхлипнул Дербенев, — что вы интеллигентные люди...”. “Ну вы же сами понимаете, что методы определяет ситуация, так... — скороговоркой произнес Арджания. — Будем сотрудничать — и вы убедитесь, что мы очень милые ребята, и с нами можно делать дела...”. “Как будто, вы оставляете мне выбор!”. “Ну почему же... можете пойти и сдаться в ФСБ, так... Там вам покажут...”.И тут все накрыло громыхание проезжавшего мимо грузовика, а потом в обрывки разговора вмешались чужие женские голоса, очень громкие: видно, говорившие находились ближе к пеленгатору, чем вышибала со своей жертвой. Ролик, вслушиваясь с напряженным любопытством, поцокал языком.— Не слышно ни фига!— Ничего, спецы разберут! — успокоил его Морзик. — У нас знаешь какие акустики! Из Военно-морской академии! Те, что эхолоты для подводных лодок делают. Все отфильтруют в лучшем виде, до словечка. будешь слушать — не поверишь, что так можно.— А это что воет?— Это ветер... в мачтах стадиона, наверное...— Как черт в трубе...— Не знаю, не слыхал!Старый под их треп медленно впадал в привычное бездумное оцепенение, как медведь в спячку. В последнее время оно посещало его все чаще. Иногда он не мог заставить себя поесть или умыться. Тыбинь уже начинал бояться этой тягучей пустоты, понуждал себя к жизни, подстегивал неожиданными и порой жестокими выходками, разогревая кровь. Но даже это уже надоедало. Каждое черное зимнее утро в его тяжелой голове, одиноко лежащей на подушке, возникал один и тот же вопрос: “Зачем?”. Дурацкий вопрос, заразный, как чума. Счастливо нынешнее племя, поверившее в простые, как мычание, ответы. Эти ответы спасут нацию... или превратят нас в идиотов.Когда ему в окошко машины осторожно побарабанили пальцами, Тыбинь только скосил глаза, не желая выходить из комы. Темная фигура склонилась к стеклу, поскреблась еще раз. Морзик со стажером уставились выжидательно. Фигура, скрипя по снегу, обошла машину спереди и побарабанила в окошко пассажира.Черемисов приспустил замерзшее стекло, и в щель сразу же повалил морозный воздух.— Мальчики, девочку не хотите?— Чего?Морзик, а за ним и Ролик открыли дверцы, выглянули из машины. Старый не шевельнулся, глядя через лобовое стекло на дверь подъезда. Его как будто не касалось происходящее.На снегу у машины “наружки” переминался, сунув руки в карманы, мужичонка в черном потертом полушубке из искусственного меха и ушаночке. Лицо его было хитрое и пропитое. Рядом с ним стояла рослая девочка в детском клетчатом пальто с пушистым воротником, шапке с помпонами, перебирая в руках сумочку с вышитым медвежонком.— Дочка, что ли, твоя? — недобро прищурившись, спросил Морзик.— Ага, дочка... По стольничку с каждого... на час. Вас там трое? На троих отдам за двести пятьдесят.Ролик выпучил глаза, утратив дар речи от изумления. Черемисов, поразмыслив несколько секунд, взял девочку за плечи и подтолкнул к стажеру.— Посади в машину. Ну и дворик нам попался...— Вот и молодцы! — засуетился папаша. — Не пожалеете! Она у меня обученная... все умеет!— Сам, что ли, обучал? — мрачно спросил разведчик.— Что ты! Побойся Бога! Что я, дерьмо последнее, что ли? Жить, знаешь, надо, а мы люди пьющие... нам деньги нужны...— А мать?— Умерла. Два года как умерла. Ты деньги давай вперед, пожалуйста, чтобы я, значит, вам не мешал...Мужичонка шумно и нетерпеливо потянул ноздрями чистый морозный воздух и выразительно потер палец о палец. Вовка зажмурил глаза и помотал головой, точно отгоняя мух. Потом достал из кармана куртки перчатку и медленно, смакуя момент, натянул ее на правую кисть.— Ты это чего? — беспокойно бегая руками по пуговицам шубы, спросил заботливый папаша.— Да чтоб об тебя не замараться!С этими словами Морзик, не прибегая к заморским ухищрениям мордобития, тяжелой пятерней отвесил папаше здоровенную простонародную затрещину. Мотнув пятками, тот улетел в сугроб и, не задавая лишних вопросов, подхватив ушаночку, на карачках улепетнул в сторону. Судя по сноровке, это он проделывал не первый раз. “Значит, не все соглашаются”, — с облегчением подумал Морзик.Отбежав на безопасное расстояние, мужичонка оглянулся и крикнул:— Так, значит! Платить не хотите! Ну, мы вас сейчас!..Из темноты послышался скрип снега, и из морозного воздуха нарисовались трое с обрезками труб в руках. У Морзика от ярости покраснели глаза, как у кролика. Ролик, хлопнув дверцей, выскочил на подмогу товарищу, но их обоих опередил Тыбинь. Стряхнув, наконец, оцепенение, Старый, массивный как танк, выбрался из машины.— Стоять! — хрипло сказал он, выходя навстречу нападавшим, и, прагматично не тратя сил на драку, достал из кобуры под мышкой пистолет с навинченным глушителем. Сноровисто прижимая локоть, он направил ствол в животы подходящим. Он даже с предохранителя его не снял.Целить в живот — самое действенное дело. Еще страшнее, чем в голову. Честная компания, топая по снегу мигом растворилась в темноте едва освещенного двора. Кто-то наудачу запустил оттуда трубой, но не добросил. Старый убрал пистолет под куртку и подошел к машине, у которой замерли Ролик с Черемисовым.— Высадите ее, — глядя в сторону, сказал он.— Старый, ты что! Ее еще кому-нибудь сдадут!— Она здесь живет. Высади ее. Нам уезжать нужно. И так нарисовались во весь фасад...— Надо же что-то сделать! В милицию давай ее отвезем!Тыбинь покачал головой и сплюнул на снег. Морзик и сам понял, что сморозил глупость.— Ничего нельзя сделать. Ты разве еще не бывал в ситуации, когда ничего нельзя сделать?— Не бывал! — упрямо, с вызовом ответил Черемисов.— Но ведь мы же защищаем разные там государственные секреты, а тут такое простое дело!.. — вытянув шею, влез Ролик.— Цыц! — презрительно цыкнул в его сторону Тыбинь. — Я сказал — высадите ее. Завтра Клякса обоим по выговорешнику влепит!Его напарники упрямо молчали. Морзик принялся издевательски насвистывать, сунув руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок, поглядывая по сторонам как ни в чем не бывало. Ролик ногтем смущенно скреб примерзший лед на крыше “Жигулей”.— Дурачье. И что вы предлагаете делать?— Для начала отвезем ее куда-нибудь, а завтра решим...— Ладно, поехали к тебе. Только поверьте моему ментовскому опыту, ничего из этого не выйдет! Это только в книжках хорошо спасать проституток!— Эй-эй, Миша, постой! Ко мне сегодня нельзя... В другой день, завтра, только не сегодня!— Ну, тогда к нему! — Тыбинь повернулся к Ролику.— Я живу у родственников, вы что? — по-восточному воздел руки стажер. — Меня самого вот-вот прогонят!Старый поглядел на них со злой усмешкой.— Так чего вы мне мозги долбите?! Робин Гуды хреновы! Высаживайте девчонку к едреной матери сейчас же!— А может...— Ни хрена не может!— Ну и черт с тобой!Обозлившийся Черемисов обернулся к Ролику.— Давай, выгребай деньги, какие есть. Снимем ей номер на ночь, а завтра покумекаем, что делать...Они шуршали бумажками, бренчали мелочью, роняя монеты в снег. Тыбинь закурил, ждал. Прохаживался, чтобы успокоиться. Один раз открыл дверцу заглянул в темный салон. Девочка смирно сидела на заднем сиденье, держа сумочку обеими руками на коленках и глядя прямо перед собой.Друзья-разведчики приуныли: их карманного запaca явно не хватало для благотворительного предприятия. Творить добро оказалось совсем непросто, куда сложнее, чем бороться со злом.Морзик, шевеля толстыми губами, морща нос и считая в уме, подошел к Тыбиню.— Слышь... одолжи хоть рублей триста...Старый смотрел на него с сожалением, как на убогонького. Сложил железные пальцы в маленький плотный кукиш, показал. Отстегнул кобуру, сунул Морзику в руки.— Сдашь оружие, снаряжение, материалы и машину. Напишешь за меня сводку наблюдения за сегодня. 3автра нам во вторую смену, поэтому приезжай с утра пораньше, забирай ее и вези куда хочешь! Только запомни: в конце концов ты привезешь ее сюда же, вот в этот двор.— Миша! Дай я тебя поцелую!— Пошел вон. И еще: никому ни слова, понял! И ты тоже, пацан, слышь?! Смеяться ведь будут...Он сокрушенно поправил шапку, не веря, что согласился.— Все, поехали. Хватит на сегодня куролесить. С вами не соскучишься, блин... Сидел бы с Кирой — этот урод и не подошел бы... VI Подобно многим одиноким россиянам, оперуполномоченный Тыбинь вполне наплевательски относился к своему здоровью — и весьма трепетно к заведенному порядку и привычным предметам обихода. Хуже зубной боли раздражало его, доставляя физические страдания, разрушение его маленького мирка, состоящего из недоступных чужому пониманию мелочей. Никто из разведчиков не засиживался в его уютной малогабаритной служебной квартирке в неприметном общежитии на Комендантской площади. Кира бывала тут... но уже давно не заглядывала.Поднимаясь по темной узкой лестнице на четвертый этаж, Михаил Иванович испытывал несвойственные его могучей и несколько угрюмой натуре суетливость и беспокойство. Поэтому он громко и недовольно сопел, звучно топая подошвами по бетонным шершавым ступеням. Девочка шла за ним покорно и почти неслышно. Оглядываясь на поворотах лестничного марша, Тыбинь мучительно пытался припомнить, убрал ли он с утра в шкаф свое застиранное нижнее белье богатырских размеров или оставил его валяться на журнальном столике у телевизора. Сама необходимость напрягать память по этому поводу возмущала его.Открыв дверь, он, не зажигая свет, поспешно прошел через крошечную прихожую и принялся в потемках шарить в углу. На пол свалилась и, судя по звуку, разбилась любимая хрустальная пепельница.— Черт!Девочка, оставаясь в коридоре, провела рукой по стене прихожей, нашла выключатель и включила свет. Тыбинь с ворохом цветастых семейных трусов в руках растерянно зажмурился, поспешно сунул их на полку и дверцей шкафа больно прищемил палец.— М-м!.. Проходи, не стой. Еще соседи увидят...Она вошла, забавно топая маленькими сапожками, оживленно оглянулась.— Ничего так... уютненько.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28