Шелест чуть присел и бросил бандита через спину; тот рухнул на землю плашмя, лицом вниз, и остался лежать неподвижно.
Из шести бандитов ни одного не осталось стоявшего; те, кому досталось не сильно, только начинали подниматься, когда Шелест навел на них пистолет.
— Одно движение — и я стреляю, — предупредил он холодным голосом.
Все замерли, кроме тех, кто со стонами пытался оправиться от сокрушительных ударов.
— Я даю вам второй шанс, — сказал Шелест. — Если бы я хотел, вы все уже были бы мертвы. Сейчас мы уедем. Не вздумайте преследовать нас, если хотите остаться в живых.
— Да ты знаешь, гад, с кем связался? — загнусавил Мурло, стоя на коленях. — Да мы ж тебя, падла, на куски порежем! Ты же блеять будешь, как курва, перед смертью, когда мы тебя через яйцекрутку пропустим...
Выстрел ударил по ушам плотной волной звука и глухо зазвенел уходящим эхом, отразившимся от стен ближайших домов. Мурло заткнулся на полуслове, завороженно наблюдая отметку на асфальте, появившуюся у него между ногами. Через мгновение у бандита намокли штаны.
— В машину! — бросил мне Шелест, садясь за руль.
Мы хлопнули дверцами; мотор взвыл, но с места «десятка» ушла спокойно и с достоинством, не портя резину. Тем не менее Шелест быстро набрал скорость; я глянул назад и увидел, как стартуют «бэшки».
— Надо было стрелять по колесам, — удрученно сказал я.
— Зачем? — беззаботно спросил Шелест, выбрасывая пистолет в окно.
— У них же «БМВ»! — простонал я. — Они нас сделают в два счета!
— Ну, допустим, не в два, — возразил Шелест. — Ты думаешь, у меня под капотом простой движок? Форсированный двухлитровый «Пэжэ», в багажнике баллон с закисью азота. Так что мы еще потягаемся.
Он тронул рычаг передачи, и двигатель взревел на перегазовке.
— И все-таки нельзя было так их отпускать, — вздохнул я. — Это же звери, они не понимают, что такое благодарность, снисхождение...
— А что, по-твоему, я должен был перестрелять их? — спросил Шелест. — Тогда чем мы будем отличаться от этих, как ты сказал, зверей?
— Но почему надо давать им фору? — я уперся руками в стенки салона во время крутого поворота.
— Потому что я сильнее, — сказал Шелест. — Скажешь, нет?
— Да, ты крут, — согласился я. — Как это у тебя получается?
— Восемь лет ежедневных тренировок, — пожал плечами Шелест. — Любой сможет.
Я промолчал. Любой человек сможет стать супербойцом с мускулами из кевлара и электрическими рефлексами — если он обладает железной волей.
— Сейчас ты видел меня в деле — а представь, что я могу показать под действием специальных препаратов, изменяющих структуру мышц и обменные процессы. Время реакции улучшается в два раза, скоростно-силовые характеристики втрое, общая выносливость в шесть раз, — спокойно перечислил Шелест.
— Страшно представить, — сказал я. — Идеальный убийца.
— Что? — обернулся Шелест. — Почему именно убийца? А супермены — защитники детишек и зверюшек — уже не в моде?
Пронзительно зазвучал гудок машины бандитов, поджимавших сзади. Черная «бэха» на большой скорости пыталась обойти нас сбоку и прижать к обочине, тогда как вторая машина мигала фарами, норовя ослепить через зеркало заднего вида. Шелест повернул какой-то рычаг, и мотор захлебнулся диким ревом, пожирая топливо на форсаже. Изрыгая снопы пламени и искр, отчетливо видные в зеркала, машина рванулась вперед, обставляя «бэшек». И началась гонка.
Никогда я не участвовал в стрит-рейсинге, но, думаю, так все это и происходит: бешеный рев моторов на прямых и визг шин на поворотах, вжимающее в спинку сиденья ускорение, раллийный занос четырех колес в «шпильке», ослепляющий свет фар в зеркалах и размазанные пятна фонарей по обочинам. Немногочисленные встречные машины испуганно шарахаются в стороны или провожают обиженным бибиканьем. Многоглазые громады домов таращатся сквозь тьму, исчезая из виду раньше, чем успевают приглядеться к нарушителям ночного спокойствия.
Шелест вел машину, как профессиональный гонщик; руки в перчатках вращали руль точными и выверенными движениями. Мы мчались на скоростях, при которых одна ошибка могла стоить жизни: стены порой мелькали в каком-то метре от салона, и я намертво вцеплялся в обивку сиденья при каждом торможении, которое грозило размазать нас по бетону или кирпичной кладке. Неописуемая смесь восхищения и ужаса — наверно, это и есть наркотик скорости, вкусив которого, люди начинают сходить с ума по ревущим железным монстрам. Я чувствовал, что мы балансируем на грани жизни и смерти, и в то же время испытывал необъяснимый восторг, почти эйфорию. Радость пополам со страхом — вот что такое опьянение скоростью, чувство, приносящее дикий кайф, но при этом опустошающее организм, как термоядерный пожар.
На одной из прямых улиц обе «бэхи» сильно прибавили и поравнялись с нами; я увидел, что люди в них направляют на нас пистолеты, и толкнул Шелеста. Тот снова включил форсаж, и многострадальная «десятка» выскользнула из зажима.
— Пора прощаться с этими ребятами, — заметил Шелест.
Он надавил на газ, и я с ужасом увидел, что мы несёмся прямо в глухую стену. Я открыл рот, но ничего не сказал — мне вдруг пришло в голову, что любая обычная фраза будет звучать глупо перед смертью. Стена, вырванная из темноты светом фар, прыгнула к самому носу машины. В последний момент Шелест рванул руль вправо — мы ворвались в темный проход между двумя домами, обдирая краску об сыплющие искрами углы. Сзади раздался истошный визг тормозов и оглушительный удар, который был ясно слышен даже сквозь рокот мотора.
— Ты... знал? Знал, что тут есть проход? — пробормотал я.
Шелест повернулся ко мне и слегка улыбнулся, но ничего не ответил. Он продолжал вести машину на предельной скорости. Когда мы вынырнули на более широкую и ярко освещенную улицу, сзади появилась вторая «бэшка». Но в этот же момент навстречу показалась патрульная машина с проблесковым маячком. Шелест круто повернул руль и сорвал ручной тормоз.
На обледеневшей трассе машина завертелась, как в танце; уличные огни понеслись за окном сплошной светящейся полосой.
— Резина шипованная, однако, — чуть озадаченно сказал Шелест.
Он выждал какое-то время и резко ударил по тормозам. «Десятка» прекратила вращение, и теперь патруль оказался сзади, а машина бандитов мчалась прямо на нас. Шелест утопил газ и включил фары; водитель «БМВ», видимо, ослепленный, метнулся в сторону, и мы проскочили мимо. Сзади нас «бэшка» резко затормозила, разворачиваясь, и в этот момент ей в бок влетел сине-белый «Форд». Спустя несколько секунд до нас долетели обрывки автоматной дробной переклички.
— Ты это специально? — ошарашенно спросил я. — Ничего себе расчет...
— Вдохновение снизошло, — пояснил Шелест.
Он слегка расслабился и сбросил газ.
— Со всеми этими гонками мы чуть не забыли о наших деньгах, — сказал он. — Через пять минут мы будем в банке. Твоя задача — выполнить перевод платежа, как это должен был сделать курьер. Ключ и код у тебя есть; что делать, я сейчас объясню. Ты сделаешь перевод точно так, как это сделал бы курьер компании, но только укажешь другой счет.
— Но ведь они засекут, куда ушли средства, — возразил я.
— Мы по-прежнему взаимодействуем с Кэти, — напомнил Шелест. — Ты сообщишь ей номер счета, как только выйдешь из банка. Она разобьет сумму на тысячу мелких платежей, которые пойдут гулять по всему свету. Через сотню транзакций эти деньги придут на наши счета в Амстердаме чистыми, как пожертвования верующих в Деву Просто-Марию. А оттуда мы перечислим их на счета наших поставщиков.
— Каких поставщиков? — спросил я.
— У которых мы покупаем оборудование и материалы для биологической лаборатории. Нашей маленькой подпольной лаборатории, в которой, как в кузнице, мы куем будущее человечества.
— Ну и маньяк же ты, Шелест, — сказал я со смесью неприязни и восхищения. — Настоящий фанатик. Восемь миллионов евро, а ты хочешь их потратить на какие-то опыты?
Остановив машину в сотне метров от ярко освещенной автостоянки банка, Шелест повернулся ко мне.
— Скажи, как ты собираешься распорядиться деньгами? Оставить их себе? Переехать на Карибы, валяться на пляже и ухлестывать за девочками? И ни о чем не думать? Как хочешь. Пятьсот тысяч твои. Я скажу, с какого счета ты их сможешь получить. Только ответь, прежде чем мы расстанемся навсегда, на один вопрос. Зачем ты пришел ко мне после смерти Ершова?
Я ответил, отмеривая каждое слово:
— После смерти Олега, который покончил с собой, потому что не захотел жить в мире, который ты ему подсунул; после его самоубийства, которое остановило меня от того, чтобы самому свести счеты... после этого я пришел к тебе, чтобы отомстить. За все то зло, что ты причинил Олегу и мне.
— Так почему же ты меня не убил? — спросил Шелест.
— Потому что... — я запнулся. — Потому что ты делаешь то, что я никогда не мог представить. Я не знаю, оправдывает ли это тебя... ты не похож на героя, но... я дам тебе шанс сделать то, что ты задумал.
Произнеся эти слова, я смутился собственного пафоса. Шелест хмыкнул.
— Спасибо, друг, — сказал он насмешливо. — Я постараюсь оправдать оказанное высокое доверие. А ты, если ты со мной, будь добренький, сбегай в банк и сделай перевод.
Он хлопнул меня по плечу.
— Деньги тебе все равно не помогут — на них ты купишь тот же Иллюзион, только в другой упаковке. Лучше помоги мне разбудить это сонное царство.
Я кивнул.
— Помогу. Но помни, Шелест, я выдал тебе аванс, не зная твоих истинных замыслов. Не держи меня за «шестерку» — расскажи, что ты задумал.
— Обязательно, — сказал Шелест. — Как только ты сделаешь то, о чем я тебя прошу.
Уже подходя к банку, я вдруг подумал, что идеально подхожу для подставы: Шелестов может сдать меня полиции, и я буду арестован прямо в банке, после того как сделаю перевод. Но я не остановился; правильно это было или нет, но я доверился Шелесту.
\Overdrive
• Open file 'overdrive.full'
• Attention: full overdrive cannot be performed without 'Monaliza' application
• Executing file 'overdrive.lite'
Ночь, звезды, редкие фонари, светящиеся индикаторы приборной панели, урчанье мотора и негромкий блюз. Ночь, фонари, приборы, музыка. Фонари, музыка, звезды. Счастье.
Спокойное такое счастье, Радость мудрости и понимания. Ты вроде и не разгадываешь вечные тайны, и не торжествуешь эпохальную победу; но ты причастен к этому, ты будто бы стоишь за плечом у Всевышнего, создающего мир, — без права участия, но допущенный до таинства. Век бы так ехать, плывя по волнам музыки и ночной трассы.
Ты, по большому счету, еще и не знаешь ничего. Может быть, и никогда не узнаешь. Но это неважно. Ты спокоен, ты счастлив. Твой путь длится вечность — разве это не прекрасно?
* * *
Машина въехала во двор дома Шелеста. Оставшаяся позади улица сладко спала в объятиях тумана и мелкой мороси. В туманной дымке огнями ночных светлячков были развешаны уличные фонари, будто накиданные в молочный кисель желтые шарики сыра.
Тихон заглушил мотор и выключил фары. Какое-то время они с Мирославом сидели молча в темноте. Славе не хотелось покидать салон «десятки», ведь пока длился путь, не существовало прошлого, полного мучительных откровений, не было и будущего, готовящего жесткие вопросы, на которые придется давать прямые ответы.
— Стих, поднимись ко мне, — попросил Шелест. — Вот ключи. Если не сложно, приготовь каких-нибудь харчей, там в холодильнике найдешь.
— А ты?
— Машину в гараж загоню, — ответил Шелест.
Мирослав вылез из машины и зашагал по свежевыпавшему скрипучему снегу к подъезду. В темноте нащупал перила лестницы, осторожно преодолел несколько ступеней. Кнопка лифта чуть выделялась на стене в полосе белого света, падавшего из окна на лестничной клетке. Мирослав нажал кнопку, слушая, как где-то наверху глухо лязгнул и заработал старый механизм.
Звякнул лифт, двери открылись. В тесной кабине хотя бы был свет. В компании тусклой лампочки, едва позволявшей читать неприличные надписи на стенках, Мирослав поднялся на шестой этаж. Откуда-то задул сквозняк; дверь Шелестовой квартиры открылась с трудом — замок заедало, хотя петли болтались. С минуту Мирослав постоял на пороге, слушая тишину, царившую в доме. Ни единой живой души, казалось, не было в сотне квартир, как не было никого в квартире Шелеста. Мирослав вошел и аккуратно притворил за собой дверь.
И получил удар чем-то тяжелым и мягким по затылку.
* * *
Искры, звездопадом белой окалины рассыпавшиеся по чернильной обложке потускневшего зрения, не подожгли коврик в прихожей. Стоящим на четвереньках на этом коврике себя обнаружил Мирослав, когда способность осознавать происходящее вернулась к нему, медлительно и вяло, как пришедший домой после ночной смены смертельно уставший человек ковыляет к постели.
— Один? Давайте на кухню его, — распорядился чей-то начальственный голос.
Двое крепких ребят подхватили Мирослава под руки, и в одно мгновение он оказался сидящим на табуретке на кухне Шелеста. Обстановка едва угадывалась в отсутствие электричества. Сквозь образованные оконным переплетом полосы призрачного уличного света проступали бесцветные контуры стола, шкафчика с посудой и мойки, двух пустых табуреток и по-холостяцки вместительного холодильника.
В комнате присутствовали еще двое людей. Один стоял у окна, прячась в тени, и наблюдал за происходящим на улице. Второй, тот, что командовал, сел на свободный табурет.
Мирослав вдруг почувствовал обиду и неловкость, будто он присутствовал на каком-то неприличном, унизительном событии вроде прилюдной порки; хотелось, чтобы оно побыстрее закончилось. Он знал, что это сидение в тишине и молчании, похожее на увлекательную детскую игру, на самом деле очень скучное и формальное действо, суть которого ожидание. Вот сейчас произойдет то, что должно произойти, и включат яркий свет; все тени, дающие намек на тайну, исчезнут, оставив голую и жесткую правду: они с Шелестом вляпались, как сопливые мальчишки.
И обиднее всего даже не то, что он, Мирослав, попался просто за компанию, как случайный и почти невольный сообщник Шелеста;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40