– Но ведь электроны – это просто элементарные частицы, которые подчиняются законам физики, а хомячки обладают индивидуальностью…
– Да не обладают они никакой индивидуальностью! – профессор возмутился снова. – Вернее, обладают, но не большей, чем электроны. Вся разница в том, что тебе не придет в голову очеловечивать электроны, а хомяков – запросто!…
– Но ведь…
– И эти твои хомяки, подобно электронам, полностью подчиняются законам инстинкта. У электронов – законы физики, у крыс – законы инстинкта: пища, самка, сон, опасность. Вот и все. Понимаешь? Вся их деятельность, при кажущейся сложности по сравнению с электронами, сводится всего к четырем инстинктивным законам: найти пищу, совокупиться с самкой, поспать, избежать опасности. Так в чем же индивидуальность? Любое их движение по лабиринту можно объяснить тем или иным влиянием этих законов, так же как движение и траекторию электрона можно объяснить влиянием магнитных полей…
– Но ведь…
– Ты же изучал архивы? Через лабиринт прошло много поколений крыс, но все они всегда действовали одинаково. Погрешность минимальна и объясняется внешними причинами, то есть устройством лабиринта… Так что ставлю тебя «пять» за удачное сравнение с электронами, но «два» за упертый антропоцентризм, недостойный настоящего ученого…
– Но тогда получается, что человек ничем не отличается от хомяков? – Андрею наконец удалось вставить фразу в монолог профессора. – Если аналогия между мертвыми электронами и живыми хомяками верна, то тем более верна аналогия между живыми хомяками и живыми людьми…
– Живое, мертвое… – Арнольд Яковлевич опять поморщился. – Ладно, сегодня не будем рассуждать, чем отличается одно от другого, а то уже скоро время обеда… Что касается аналогии… Она не будет верна, потому что, в отличие от крыс и электронов, у людей есть разум… По крайней мере, у некоторых!
– А что такое…
– Только не спрашивай, что такое разум! – опередил профессор вопрос Андрея. – И чем отличается разумное от не разумного. Это разговор не на один день, а через полчаса – обед…
– Не буду, – согласился Андрей. – Просто я хотел сказать, что аналогия хомяки – люди гораздо естественней, чем электроны – хомяки. Ведь хомяки живые. Они, как и люди, чувствуют боль, беспокоятся, переживают, болеют… Они живут! А электроны просто действуют…
– Видимо, ты неисправим, – покачал головой профессор. – Мы о чем только что говорили? Животные подчиняются законам инстинкта. Их «боль», «беспокойства», поиск пищи – это просто инстинктивные реакции на раздражители. Как у амебы… Помнишь? На первых курсах вы должны были проводить этот опыт: помещаешь в воду кристаллик соли, и амеба бежит от него, помещаешь пищу – она бежит к ней. Чем же ее поведение отличается от поведения тех же электронов в магнитном поле, которых ты без колебания отнес к не живым? А если поведение не отличается, а просто подчиняется законам – пусть и разным – почему ты утверждаешь, что электроны – не живые, а амебы – живые?
– Ну, наверное, амебы тоже не совсем живые, – Андрей смущенно почесал подбородок. – Но ведь хомяки…
– А твои хомяки – просто более сложные амебы! Что и требовалось доказать! В чем отличие? Те же законы, разве что чуть более сложные. А разница в твоем восприятии электронов, амеб и хомяков всего лишь в антропоцентризме, о котором мы говорили! Тебе проще переносить человеческие представления на хомяков, чем на амеб и электроны, поэтому одних ты считаешь живыми, а других нет!
– Кажется, я наконец понял, что вы подразумеваете под антропоцентризмом, – Андрей сел в кресло и начал механически перебирать письменные принадлежности на стоявшем рядом журнальном столике. – Тогда все-таки, в чем, по-вашему, разница между живым и не живым?
– Я же сказал, что это долгий разговор… – профессор в который раз посмотрел на часы. – Но если кратко, то есть только одно принципиальное свойство, которое отличает живое от неживого…
– Какое? – встрепенулся Андрей.
– Свобода! – торжественно ответил Арнольд Яковлевич. – Живое обладает свободой. А свободно может действовать только человек. Животные подчинены жестким законам, которые они не могут преступить, а человек – может…
– Но человек тоже подчинен законам. Он должен есть, спать, работать, защищаться от опасностей…
– Да, но эти законы не абсолютны, как у электронов, амеб или хомяков. Электрон будет всегда лететь по одной и той же траектории, амеба всегда будет бежать от соли и стремиться к пище, хомяк всегда будет бежать по своему маршруту, а человек может отказаться от пищи и терпеть голод ради каких-то отвлеченных идей, он может преодолевать препятствия, несмотря на боль и опасность… Он может даже убить себя, несмотря на жесткий инстинкт самосохранения! Понимаешь?
– Кажется…
– Ты слышал когда-нибудь, чтобы хомяки объявили голодовку при невыдаче зарплаты?
– Ну, у человека это можно было бы объяснить, как особо усложненный пищевой инстинкт… – хотел было продолжить дискуссию Андрей.
– Ладно, пора в столовую! – вставая из-за стола, с явным удовольствием произнес профессор. – Пойдем…
Спорщики вышли из кабинета, прошли по узкому коридору, спустились по лестнице на первый этаж, опять прошли коридор, свернули налево, открыли дверь и встали в очередь.
Через несколько минут они сидели за столиком и ели нехитрый обед. Андрею хотелось продолжить интересный для него разговор, но он знал, что во время еды профессора лучше не трогать, поэтому ел молча.
Когда они почти закончили, к столику подсел молодой аспирант из соседнего отдела.
– Как ваши крысы? – он вежливо спросил Арнольда Яковлевича.
– Ничего, бегают… – профессор впал в привычное для него послеобеденное добродушное состояние. Лицо Арнольда Яковлевича раскраснелось, он откинулся на спинку стула и почти ласково посмотрел сквозь очки на подсевшего к столику аспиранта.
– А как у вас дела в отделе? Все режете?
– Режем потихоньку…
Они втроем обсудили свежие слухи, обменялись новостями, после чего Арнольд Яковлевич с Андреем вернулись в лабораторию. Профессор заперся у себя в кабинете и вскоре задремал, обложившись бумагами так, словно с головой погрузился в работу, а Андрей пошел в лабораторию, где до самого вечера следил за хомяками, заполнял черновые листы и переносил накопившиеся за прошедшую неделю данные в чистовой журнал…

* * *

На следующий день Арнольд Яковлевич с самого утра решил заглянуть в лабораторию к коллеге, с которым они когда-то учились вместе. С огорчением узнав, что друг взял больничный, профессор Яковлевич вернулся к себе. Он хотел уже привычно засесть за рисование бесконечных закорючек, когда из лаборатории раздался возбужденный голос Андрея:
– Арнольд Яковлевич, идите скорее сюда!
– Что такое? – профессор встревоженно заглянул в лабораторию.
– Смотрите, что творится! – Андрей показывал пальцем в лабиринт. – Нет, все-таки наш Новичок – уникальный хомяк…
– Ты опять за свое? – Арнольд Яковлевич нехотя подошел. – Ну, и что особенного?
– Как что! Смотрите, Новичок ведет Профессора по своему маршруту! Через «Вертушку»!
– Хм! – словно не веря своим глазам, Арнольд Яковлевич, снял очки, протер и одел их снова. – Интересно. Обратная передача опыта?
– Судя по всему…
– Забавно, забавно… – казалось, новость не слишком заинтересовала профессора. – А у Конкурента?
– У него с Беляком все, как в ваших прогнозах…
– Понятно… – Арнольд Яковлевич пошел обратно в кабинет. – Ну, ты зафиксируй все, как обычно. Не думаю, что это случайное отклонение сильно испортит нам статистику…
Профессор вернулся в кабинет, сел за стол и, впервые за неделю, стал перебирать бумаги. На столе лежала папка с чистовыми данными, которые профессор вчера просил у ассистента. Арнольд Яковлевич открыл ее, лениво полистал, сделал кое-где стандартные пометки и вернулся к закорючкам. Неожиданно из лаборатории вышел Андрей.
– Арнольд Яковлевич, – сказал он смущенно. – Я давно хотел поговорить…
– Присаживайся…
Ассистент сел в кресло, положил ногу на ногу и продолжил:
– Какой смысл в нашей работе? Десять лет наблюдений, тысячи страниц данных, огромное количество потраченных средств, усилий… Зачем?
– Сегодня после обеда будут давать аванс за текущий месяц… – усмехнулся профессор. – Так что скоро узнаешь зачем!
– Арнольд Яковлевич, я же серьезно!… Я уже работаю почти месяц, но до сих пор не понимаю смысла нашего исследования. Все эти показатели, параметры… Зачем? Я два часа еду на работу, занимаюсь непонятно чем, потом два часа добираюсь домой… Какой смысл в нашей работе?
– Я же тебе недавно давал документы, где подробно расписано обоснование исследования «Лабиринт», которое я составлял десять лет назад. Ты их смотрел?
– Да, но…
– Исследование было утверждено. Причем утверждали его совсем не глупые люди. Выделяли средства, опять же…
– Я смотрел, но там все так закручено. У меня создалось впечатление, что в документах специально все написано так, чтобы никто ничего не понял… Вы можете мне просто, в двух словах, объяснить практический смысл нашей работы?
– У работы не всегда должен быть практический смысл, – строго ответил профессор. – Вон, например, Циолковский работал над проектами космических полетов, понимая, что на практике его идеи пока неосуществимы…
– Смахивает на демагогию, – буркнул Андрей. – Меня интересует практический смысл моей работы!
Арнольд Яковлевич нахмурился:
– Вы поосторожней со словами, молодой человек! Хорошо, я объясню тебе практический смысл… Сейчас ты на должности ассистента. Я понимаю, не слишком-то. Но это же не надолго. Под моим руководством ты напишешь кандидатскую. По нашим крысам и уникальному лабиринту. Тему можешь придумать сам, или я тебе подскажу. Защитишься, потом разработаешь под моим руководством свой проект, свой эксперимент. Защитишь докторскую… И пойдет-поедет! Понятно?
– Это понятно, – Андрей прикинул возможности роста. – Но я не о карьере, а о смысле работы вообще…
Профессор усмехнулся:
– Ну, ты еще о смысле жизни спроси!
– Именно! – приободрился Андрей. – В конечном счете, все сводится к вопросу о смысле жизни! Зачем работать? Чтобы зарабатывать на жизнь… Зачем зарабатывать на жизнь? Чтобы жить… А жить зачем?…
– Вопрос о смысле жизни бессмысленен по определению! – строго сказал профессор. – Я удивлен, что ты еще не пережил юношеские комплексы…
Андрей чуть не ошалел:
– Вы называете поиск смысла жизни юношеским комплексом?!
– Конечно! – профессор вновь, но на сей раз уже взволнованно, протер очки. – Каждый в юности проходит через это…
– Каждый?…
– Да. И чем разумнее человек, тем острее у него протекает эта болезнь. Я помню, как сам, будучи студентом, мучался над этим бессмысленным вопросом. Не поверишь, даже чуть не спился!
– И что? – Андрей смотрел на профессора широко открытыми глазами.
– А ничего! – раздраженно ответил профессор. – Слава богу, хватило воли удержаться. Зато я понял простую вещь: смысл жизни – это бессмысленное понятие. Надо просто жить. Найти хорошую работу, завести семью и спокойно работать, зарабатывая на хлеб себе и своей семье… Посмотри вокруг! Все работают. Каждый человек должен работать. Кому-то везет, и он, не слишком напрягаясь, зарабатывает на жизнь, а кто-то весь день пашет за жалкую зарплату. У нас работа не пыльная, а платят очень даже неплохо. Я считаю, что нашел свой путь в жизни… Если ты доверишься моему опыту, то сможешь тоже неплохо устроить свою жизнь. Я уже тебе говорил. Защитишь докторскую, а там, глядишь, я уйду на пенсию и отдам тебе проект «Лабиринт». У тебя будут свои ассистенты… Чем плохо? Или ты предпочитаешь на заводе пахать от звонка до звонка?…
– Я хочу понимать смысл, суть… Зачем я работаю?
– Человек должен работать. Это одно из основополагающих законов жизни. Хотя бы для того, чтобы не умереть с голоду… Почему я должен объяснять такие простые вещи взрослому человеку?!
– Знаете… – Андрей вдруг откинулся на спинку кресла. – Иногда у меня появляется такое чувство… Особенно, когда я еду на работу или с работы… Все эти подземные тоннели, переходы, эта беготня… У меня иногда возникает такое чувство, что я это где-то уже видел…
– Дежа-вю, – откликнулся профессор. – Стандартное, хоть и малоизученное свойство человеческой психики…
– Да? – Андрей потер переносицу. – Но мне почему-то становится так тоскливо. Я не понимаю, как можно работать и жить, не зная смысла…
– Пройдет, – перебил ассистента профессор. – Это у тебя затянувшийся юношеский комплекс «поиска смысла жизни». Он хорошо лечится работой, а еще лучше – женитьбой… Ты ведь не женат?
– Нет…
– Ах да, ты же мне говорил… – профессор усмехнулся. – Мой тебе совет – женись побыстрее, и все вопросы о смысле жизни как рукой снимет! Просто некогда будет об этом думать. Да и к работе будешь относиться серьезнее. Будешь уже не о смысле думать, а о том, сколько денег она приносит…
– Вы серьезно?
– Вполне, – кивнул профессор. – Мы с тобой опять заболтались. Так когда-нибудь и обед пропустим! Кстати, забыл предупредить. Я сегодня уйду сразу после обеда. У жены день рождения… Так что оставляю все полностью на тебя…
– Хорошо, – Андрей опять задумался о чем-то своем.
Профессор встал и пошел к двери.
– Ты так и будешь сидеть? Все самое вкусное разберут…
– Я не хочу есть, Арнольд Яковлевич… Дома вечером чего-нибудь перехвачу…
– Как знаешь, – профессор пожал плечами, затем иронично добавил: – Но зря ты это! Регулярная и хорошая еда – один из немногих смыслов жизни…
Арнольд Яковлевич вышел, привычно зашагал по коридорам и лестницам. После разговора с молодым ассистентом профессор Яковлевич чувствовал непонятное раздражение. Он невольно замедлил шаг – анализируя свое внутреннее состояние.
«Эх, Андрюша, разбередил ты старую болячку! – наконец признался сам себе Арнольд Яковлевич. – Я же прекрасно знаю, что по сути моя работа – пустышка. Это не проекты Циолковского и не теории Эйнштейна… Это просто работа для того, чтобы получать два раза в месяц цветные бумажки, на которые можно купить пищу, заплатить за квартиру, немного отложить про запас… Но ведь не все эйнштейны!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11