https://wodolei.ru/catalog/unitazy/cvetnie/rozovye/
«Я не обольщаю массы, вы знаете. Через год вы, мои товарищи по партии, будете моими судьями. Если вы сочтете, что я вел себя неправильно, я откажусь от своего поста. Но до тех пор есть только одно правило: я и только я возглавляю движение, и никто не вправе ставить мне условия, пока я сам несу ответственность за все. А я, со своей стороны, беру на себя ответственность за все, что происходит в движении» Буллок А. Указ. соч. С. 185.
. Здесь нет единственно верной теории, отступление от которой греховно, но есть единственно правильная линия и воля вождя, несогласие с которыми было бы несомненной самонадеянностью и неумеренной гордыней. Речь Гитлера продолжалась два часа и закончилась возгласом из зала: «Ссоры нужно прекратить. Все – за Гитлера!» «Идеология Гитлера, какой бы непродуманной и неубедительной ни казалась она тем, кто не разделял ее, давала ему такой же подход к историческим процессам, а следовательно, и такую же уверенность в себе, какую марксизм давал коммунистическим вождям» Там же. С. 191.
.
На уровне повседневной жизни тоталитарного общества «грех гордыни» заключался в отрыве индивида от своего коллектива, в противопоставлении личного мнения коллективному суждению. «С точки зрения человеческого материала коммунистическое общество характеризуется тем, что в нем невозможны в массовом исполнении индивиды, обозначаемые термином „личность“, – пишет А.А. Зиновьев. – Это не следует понимать так, будто индивиды не могут вообще совершать поступки, свойственные личности. Это следует понимать так: если индивид совершил поступок, свойственный личности, то он устраняется с арены истории, в частности – уничтожается и как биологическое существо или насильственно изолируется. Человек может только однажды совершить поступок, свойственный личности» Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма. М., 1994. С. 142.
. Не только личности, совершающие неординарные, не укладывающиеся в общепринятые рамки поступки, резко осуждаются коллективизмом. Для него неприемлемы и индивидуалисты, т. е. те, кто мало одержим гордыней, но ведет себя как автономное, имеющее самостоятельную ценность существо. «Индивидуалист психологически самодостаточен. Он ощущает себя как целостную и суверенную личность, независимо от своей социальной позиции… И в других людях индивидуалист признает такие же суверенные существа. И даже к коллективу, в котором вынужден вращаться индивидуалист, он относится как к равноправному существу. Он отвергает принцип „Интересы коллектива выше интересов личности“. Он принимает принцип „Интересы членов коллектива по отдельности и коллектива в целом равноценны“… Для индивидуалиста человеческое общество есть объединение полноценных и суверенных „я“, а для коллективиста лишь само объединение есть „я“, лишь „мы“ есть „я“ Там же. С. 152–153.
. Индивидуалист опасен для коллективистического общества уже тем, что он стоит на пути к автономии личности – одному из основных принципов индивидуалистического общества.
Нужно отметить, что принадлежность к определенному коллективу ощущалась советским человеком как естественная характеристика всей его жизни. В раннем детстве он вступал в октябрята, становился в общий строй и ему вешали на грудь красную звездочку. Октябрятство было подготовкой к вступлению в пионеры. Вступив в пионеры, он становился в новый строй и ему повязывали на шею красный галстук. Пионерия была в свою очередь школой подготовки к вступлению в комсомол. Вступающий в комсомол получал особый значок и вливался в ряды многомиллионной организации, готовящей к вступлению в коммунистическую партию. Но если октябрятами, пионерами и комсомольцами были все или почти все индивиды соответствующего возраста, то право на членство в партии нужно было еще заслужить «Пионер вступал в жизнь, сознавая уникальность своего положения, – пишут П. Вайль и А. Генис. – Он знал, что его родина – венец творения. История существовала только для того, чтобы наступило „сейчас“. Долгая эволюция вела к тому, чтобы из питекантропа через ряды рабов и крепостных пробился простой советский человек с микроскопом в руках. Сам пионер был частью этой эволюционной лестницы: октябренок – пионер – комсомолец – коммунист. Путь неизбежный, как старение» (Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М., 1996. С. 113).
. Поступая на учебу или на работу, человек вливался в определенный коллектив, дававший ему ту защищенность и теплоту, каких зачастую не обеспечивали даже родственные и дружеские связи. Советский человек был коллективным человеком, не мыслившим себя вне своего первичного коллектива «Кто впервые войдет в русскую классную комнату, в ошеломлении остановится, – пишет в своих заметках о посещении Москвы В. Беньямин. – Ее стены покрыты картинками, рисунками и картонными моделями. Это стены храма, которые дети изо дня в день украшают своими произведениями как подношениями коллективному духу. Красный цвет преобладает; повсюду советские эмблемы и изображения Ленина. Похожее можно видеть во многих клубах. Настенные газеты представляют собой схемы тех же коллективных форм выражения, только для взрослых. Они были рождены нуждой времен гражданской войны, когда во многих местах не было ни газетной бумаги, ни типографской краски. Сегодня они обязательная часть общественной жизни предприятий. В каждом ленинском уголке есть стенгазета, вид которой различен в зависимости от предприятия и авторов. Постоянен лишь наивный радостный настрой…» (Беньямин В. Москва // Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. С. 197–198).
. «Самая большая потеря для гомососа (гомо советикуса) – отрыв от коллектива, – замечает А.А. Зиновьев, давший лучшее описание коллективистической природы советского человека. – Я почти не переживаю потерю родственников и друзей, московской квартиры, выгодного положения в смысле работы. Но мне ни днем, ни ночью не дает покоя то, что я потерял свой коллектив. Не обязательно мою последнюю лабораторию или предпоследний институт, а любой какой-то наш (мой) коллектив. Вовлеченность в жизнь коллектива почти во всех важных и пустяковых аспектах бытия – вот основа нашей психологии. Душа гомососа лежит в его приобщенности к коллективной жизни» Зиновьев А.А. Гомо советикус. Пара беллум. М., 1991. С. 87.
. Не удивительно, что отрыв от коллектива советский человек воспринимал как несомненное и тяжкое прегрешение, а исключение из коллектива – как одно из самых тяжких наказаний.
Лучшим и высшим из коллективов считалась коммунистическая партия. Исключение из нее воспринималось человеком как крушение всей его жизни, а не только карьеры. Исключенный из партии в 1927 г. Пятаков настолько не мыслил своей жизни без партии, что однажды в 1928 г. сказал своему бывшему товарищу, что он готов отказаться от своих убеждений и называть черное белым, а белое черным, если этого потребует партия. Оставив Троцкого, он вернулся в Россию, где занимался хозяйственной деятельностью и в 30-е гг. был расстрелян. Предчувствуя скорый арест, Бухарин составил тайное письмо, обращенное не к кому-нибудь, а к «Будущему поколению руководителей партии». Незадолго перед этим он посетил Францию, где мог при желании остаться, хотя и с риском для своей семьи, но не сделал этого: как и Пятаков, он не мыслил себя вне коммунистической партии.
Коллективность тоталитарного человека объясняет, почему он с явным осуждением относится к проступкам, обнаруживающим не только непомерную гордыню, но даже к простому индивидуализму, к намерению индивида как-то выделиться из коллектива и предстать не таким, как все. «Грех гордыни» – это действительно наиболее опасное покушение на самые основы коллективистического общества К. Юнг отмечал, что преобладание в человеке коллективного над индивидуальным ведет к вытеснению индивидуального в бессознательное, в котором оно «превращается в принципиально скверное, в деструктивное и анархическое… характеризующееся выдающимися злодеяниями» (Junge C.G. Gesammelte Werke. Bd. VII. § 240). Можно предположить, что коллективистический человек инстинктивно чувствует, что индивидуализм, если дать ему возможность развернуться в коллективистическом обществе, непременно окажется гадким и разрушительным.
.
Тоталитарный коллективизм осуждает тщеславие не менее сурово, чем средневековый коллективизм. Это осуждение основывается на двух предпосылках. Во-первых, история движется не усилиями людей и не в избранном ими направлении, а имеет свою собственную логику. Самое большее, что может человек, – это угадать ход истории и в меру своих сил содействовать ему. Кроме того, история – результат действия больших масс людей, которым и принадлежит в конечном счете решающая роль в истории. Поэтому прославление индивидов, внесших особо заметный вклад в осуществление великих идеалов, должно быть достаточно сдержанным. Во-вторых, тоталитарные режимы являются открыто автократическими, и всякое тщеславие умаляет славу и, соответственно, неограниченную власть вождя. Оба эти обстоятельства – предопределенность хода истории и недопустимость умаления роли того, кто определяет конкретную последовательность событий, – учитывались при осуждении тщеславия уже в средние века. Новым в тоталитарной идеологии было только то, что вместо бога, определявшего и общий замысел истории, и ее конкретный ход, вводились объективные, ни от чьей воли не зависящие законы истории (коммунизм) или таинственное провидение (нацизм), а на роль того, кто реализует общий план истории выдвигался вождь, обладающий особой исторической проницательностью, как Сталин, или ведомый самим провидением, как Гитлер.
Стойкость человека и бодрость его духа являются важными добродетелями всякого коллективистического общества. Особую ценность эти достоинства приобрели в тоталитарном обществе, постоянно переживающем трудности, готовящемся к войне или ведущем ее. Слабость и уныние осуждаются в нем без всякого снисхождения. Тоталитарная идеология говорит о них даже с презрением: человек существует ради борьбы за великие идеалы, и обнаруживать неуверенность, колебания, недостаток решимости и т. п. недостойно его высокого предназначения.
В отличие от средних веков тоталитарное общество придает гораздо меньшее значение тем проступкам, которые можно отнести к уровню повседневного, бытового общения людей и которые не несут в себе особого социального смысла В числе пяти основных признаков тоталитаризма Р. Арон выделяет придание идеологического звучания даже хозяйственным и профессиональным проступкам: «В связи с тем, что любая деятельность стала государственной и подчиненной идеологии, любое прегрешение в хозяйственной или профессиональной сфере сразу же превращается в прегрешение идеологическое. Результат – политизация, идеологизация всех возможных прегрешений отдельного человека и, как заключительный аккорд, террор, одновременно полицейский и идеологический» (Арон Р. Демократия и тоталитаризм. С. 231). Проступки, не задевающие непосредственно тоталитарную идеологию, говорящую не столько о жизни индивида, сколько об исторических задачах общества в целом, трактовались ею довольно снисходительно. В будущий прекрасный мир тоталитарное общество входит в целом, в то время как в небесный мир средневековый человек входит сугубо индивидуально.
. Такие старые грехи, как жадность и чревоугодие, не имеют в этом обществе почвы для своего сколько-нибудь широкого распространения. Прелюбодеяние осуждается, и партийные чиновники постоянно заняты разбором такого рода проступков, но оно трактуется с известной долей иронии. Характерно, что в музее Маркса – Энгельса, вход куда всегда был бесплатным, было много фотографий маленького Эдгара, но нигде не упоминалось, что он был внебрачным сыном Маркса. Когда Гитлер появлялся на официальных мероприятиях вместе со своей племянницей Гели Раубаль, о которой ходил слух, что она его любовница, члены нацистской партии относились к этому неодобрительно, но не высказывались открыто на эту тему. Позднее Ева Браун, жившая в резиденции Гитлера, уходила к себе, когда к нему приезжали официальные посетители.
Аскетизм
Теоретики коллективизма всегда превозносили аскетизм и считали его одной из основных характеристик коллективистического общества.Платон говорит в «Государстве», что «умеренность», т. е. удовлетворенность своим положением, каким бы оно ни было, является общей добродетелью для всех трех классов его идеального общества и единственной для класса работников. Добродетель, доступная классу работников – умеренность, классу помощников – умеренность и мужество, классу воспитателей – умеренность, мужество и мудрость. Умеренность, сущность которой в самоограничении, Платон понимает широко и включает в нее также политическую умеренность – признание гражданами права государственного органа требовать законопослушания и повиновения управляемых.Аскетизм – это прежде всего отказ от собственности. Не случайно поэтому Маркс и Энгельс ставили во главу своей теории создания коммунистического общества полную ликвидацию собственности: «…коммунисты, – писали они в „Манифесте Коммунистической партии“, – могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности» Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 5. С. 496.
. И.Р. Шафаревич, относящий к «социалистическим учениям» все концепции коллективистического общества, пишет об идее уничтожения частной собственности: «Это положение в своей отрицательной форме присуще всем без исключения социалистическим учениям и является основной чертой всех социалистических государств. Но в своей положительной форме, как утверждение о конкретном характере собственности в социалистическом обществе, оно менее универсально и проявляется уже в двух разных видах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
. Здесь нет единственно верной теории, отступление от которой греховно, но есть единственно правильная линия и воля вождя, несогласие с которыми было бы несомненной самонадеянностью и неумеренной гордыней. Речь Гитлера продолжалась два часа и закончилась возгласом из зала: «Ссоры нужно прекратить. Все – за Гитлера!» «Идеология Гитлера, какой бы непродуманной и неубедительной ни казалась она тем, кто не разделял ее, давала ему такой же подход к историческим процессам, а следовательно, и такую же уверенность в себе, какую марксизм давал коммунистическим вождям» Там же. С. 191.
.
На уровне повседневной жизни тоталитарного общества «грех гордыни» заключался в отрыве индивида от своего коллектива, в противопоставлении личного мнения коллективному суждению. «С точки зрения человеческого материала коммунистическое общество характеризуется тем, что в нем невозможны в массовом исполнении индивиды, обозначаемые термином „личность“, – пишет А.А. Зиновьев. – Это не следует понимать так, будто индивиды не могут вообще совершать поступки, свойственные личности. Это следует понимать так: если индивид совершил поступок, свойственный личности, то он устраняется с арены истории, в частности – уничтожается и как биологическое существо или насильственно изолируется. Человек может только однажды совершить поступок, свойственный личности» Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма. М., 1994. С. 142.
. Не только личности, совершающие неординарные, не укладывающиеся в общепринятые рамки поступки, резко осуждаются коллективизмом. Для него неприемлемы и индивидуалисты, т. е. те, кто мало одержим гордыней, но ведет себя как автономное, имеющее самостоятельную ценность существо. «Индивидуалист психологически самодостаточен. Он ощущает себя как целостную и суверенную личность, независимо от своей социальной позиции… И в других людях индивидуалист признает такие же суверенные существа. И даже к коллективу, в котором вынужден вращаться индивидуалист, он относится как к равноправному существу. Он отвергает принцип „Интересы коллектива выше интересов личности“. Он принимает принцип „Интересы членов коллектива по отдельности и коллектива в целом равноценны“… Для индивидуалиста человеческое общество есть объединение полноценных и суверенных „я“, а для коллективиста лишь само объединение есть „я“, лишь „мы“ есть „я“ Там же. С. 152–153.
. Индивидуалист опасен для коллективистического общества уже тем, что он стоит на пути к автономии личности – одному из основных принципов индивидуалистического общества.
Нужно отметить, что принадлежность к определенному коллективу ощущалась советским человеком как естественная характеристика всей его жизни. В раннем детстве он вступал в октябрята, становился в общий строй и ему вешали на грудь красную звездочку. Октябрятство было подготовкой к вступлению в пионеры. Вступив в пионеры, он становился в новый строй и ему повязывали на шею красный галстук. Пионерия была в свою очередь школой подготовки к вступлению в комсомол. Вступающий в комсомол получал особый значок и вливался в ряды многомиллионной организации, готовящей к вступлению в коммунистическую партию. Но если октябрятами, пионерами и комсомольцами были все или почти все индивиды соответствующего возраста, то право на членство в партии нужно было еще заслужить «Пионер вступал в жизнь, сознавая уникальность своего положения, – пишут П. Вайль и А. Генис. – Он знал, что его родина – венец творения. История существовала только для того, чтобы наступило „сейчас“. Долгая эволюция вела к тому, чтобы из питекантропа через ряды рабов и крепостных пробился простой советский человек с микроскопом в руках. Сам пионер был частью этой эволюционной лестницы: октябренок – пионер – комсомолец – коммунист. Путь неизбежный, как старение» (Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М., 1996. С. 113).
. Поступая на учебу или на работу, человек вливался в определенный коллектив, дававший ему ту защищенность и теплоту, каких зачастую не обеспечивали даже родственные и дружеские связи. Советский человек был коллективным человеком, не мыслившим себя вне своего первичного коллектива «Кто впервые войдет в русскую классную комнату, в ошеломлении остановится, – пишет в своих заметках о посещении Москвы В. Беньямин. – Ее стены покрыты картинками, рисунками и картонными моделями. Это стены храма, которые дети изо дня в день украшают своими произведениями как подношениями коллективному духу. Красный цвет преобладает; повсюду советские эмблемы и изображения Ленина. Похожее можно видеть во многих клубах. Настенные газеты представляют собой схемы тех же коллективных форм выражения, только для взрослых. Они были рождены нуждой времен гражданской войны, когда во многих местах не было ни газетной бумаги, ни типографской краски. Сегодня они обязательная часть общественной жизни предприятий. В каждом ленинском уголке есть стенгазета, вид которой различен в зависимости от предприятия и авторов. Постоянен лишь наивный радостный настрой…» (Беньямин В. Москва // Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. С. 197–198).
. «Самая большая потеря для гомососа (гомо советикуса) – отрыв от коллектива, – замечает А.А. Зиновьев, давший лучшее описание коллективистической природы советского человека. – Я почти не переживаю потерю родственников и друзей, московской квартиры, выгодного положения в смысле работы. Но мне ни днем, ни ночью не дает покоя то, что я потерял свой коллектив. Не обязательно мою последнюю лабораторию или предпоследний институт, а любой какой-то наш (мой) коллектив. Вовлеченность в жизнь коллектива почти во всех важных и пустяковых аспектах бытия – вот основа нашей психологии. Душа гомососа лежит в его приобщенности к коллективной жизни» Зиновьев А.А. Гомо советикус. Пара беллум. М., 1991. С. 87.
. Не удивительно, что отрыв от коллектива советский человек воспринимал как несомненное и тяжкое прегрешение, а исключение из коллектива – как одно из самых тяжких наказаний.
Лучшим и высшим из коллективов считалась коммунистическая партия. Исключение из нее воспринималось человеком как крушение всей его жизни, а не только карьеры. Исключенный из партии в 1927 г. Пятаков настолько не мыслил своей жизни без партии, что однажды в 1928 г. сказал своему бывшему товарищу, что он готов отказаться от своих убеждений и называть черное белым, а белое черным, если этого потребует партия. Оставив Троцкого, он вернулся в Россию, где занимался хозяйственной деятельностью и в 30-е гг. был расстрелян. Предчувствуя скорый арест, Бухарин составил тайное письмо, обращенное не к кому-нибудь, а к «Будущему поколению руководителей партии». Незадолго перед этим он посетил Францию, где мог при желании остаться, хотя и с риском для своей семьи, но не сделал этого: как и Пятаков, он не мыслил себя вне коммунистической партии.
Коллективность тоталитарного человека объясняет, почему он с явным осуждением относится к проступкам, обнаруживающим не только непомерную гордыню, но даже к простому индивидуализму, к намерению индивида как-то выделиться из коллектива и предстать не таким, как все. «Грех гордыни» – это действительно наиболее опасное покушение на самые основы коллективистического общества К. Юнг отмечал, что преобладание в человеке коллективного над индивидуальным ведет к вытеснению индивидуального в бессознательное, в котором оно «превращается в принципиально скверное, в деструктивное и анархическое… характеризующееся выдающимися злодеяниями» (Junge C.G. Gesammelte Werke. Bd. VII. § 240). Можно предположить, что коллективистический человек инстинктивно чувствует, что индивидуализм, если дать ему возможность развернуться в коллективистическом обществе, непременно окажется гадким и разрушительным.
.
Тоталитарный коллективизм осуждает тщеславие не менее сурово, чем средневековый коллективизм. Это осуждение основывается на двух предпосылках. Во-первых, история движется не усилиями людей и не в избранном ими направлении, а имеет свою собственную логику. Самое большее, что может человек, – это угадать ход истории и в меру своих сил содействовать ему. Кроме того, история – результат действия больших масс людей, которым и принадлежит в конечном счете решающая роль в истории. Поэтому прославление индивидов, внесших особо заметный вклад в осуществление великих идеалов, должно быть достаточно сдержанным. Во-вторых, тоталитарные режимы являются открыто автократическими, и всякое тщеславие умаляет славу и, соответственно, неограниченную власть вождя. Оба эти обстоятельства – предопределенность хода истории и недопустимость умаления роли того, кто определяет конкретную последовательность событий, – учитывались при осуждении тщеславия уже в средние века. Новым в тоталитарной идеологии было только то, что вместо бога, определявшего и общий замысел истории, и ее конкретный ход, вводились объективные, ни от чьей воли не зависящие законы истории (коммунизм) или таинственное провидение (нацизм), а на роль того, кто реализует общий план истории выдвигался вождь, обладающий особой исторической проницательностью, как Сталин, или ведомый самим провидением, как Гитлер.
Стойкость человека и бодрость его духа являются важными добродетелями всякого коллективистического общества. Особую ценность эти достоинства приобрели в тоталитарном обществе, постоянно переживающем трудности, готовящемся к войне или ведущем ее. Слабость и уныние осуждаются в нем без всякого снисхождения. Тоталитарная идеология говорит о них даже с презрением: человек существует ради борьбы за великие идеалы, и обнаруживать неуверенность, колебания, недостаток решимости и т. п. недостойно его высокого предназначения.
В отличие от средних веков тоталитарное общество придает гораздо меньшее значение тем проступкам, которые можно отнести к уровню повседневного, бытового общения людей и которые не несут в себе особого социального смысла В числе пяти основных признаков тоталитаризма Р. Арон выделяет придание идеологического звучания даже хозяйственным и профессиональным проступкам: «В связи с тем, что любая деятельность стала государственной и подчиненной идеологии, любое прегрешение в хозяйственной или профессиональной сфере сразу же превращается в прегрешение идеологическое. Результат – политизация, идеологизация всех возможных прегрешений отдельного человека и, как заключительный аккорд, террор, одновременно полицейский и идеологический» (Арон Р. Демократия и тоталитаризм. С. 231). Проступки, не задевающие непосредственно тоталитарную идеологию, говорящую не столько о жизни индивида, сколько об исторических задачах общества в целом, трактовались ею довольно снисходительно. В будущий прекрасный мир тоталитарное общество входит в целом, в то время как в небесный мир средневековый человек входит сугубо индивидуально.
. Такие старые грехи, как жадность и чревоугодие, не имеют в этом обществе почвы для своего сколько-нибудь широкого распространения. Прелюбодеяние осуждается, и партийные чиновники постоянно заняты разбором такого рода проступков, но оно трактуется с известной долей иронии. Характерно, что в музее Маркса – Энгельса, вход куда всегда был бесплатным, было много фотографий маленького Эдгара, но нигде не упоминалось, что он был внебрачным сыном Маркса. Когда Гитлер появлялся на официальных мероприятиях вместе со своей племянницей Гели Раубаль, о которой ходил слух, что она его любовница, члены нацистской партии относились к этому неодобрительно, но не высказывались открыто на эту тему. Позднее Ева Браун, жившая в резиденции Гитлера, уходила к себе, когда к нему приезжали официальные посетители.
Аскетизм
Теоретики коллективизма всегда превозносили аскетизм и считали его одной из основных характеристик коллективистического общества.Платон говорит в «Государстве», что «умеренность», т. е. удовлетворенность своим положением, каким бы оно ни было, является общей добродетелью для всех трех классов его идеального общества и единственной для класса работников. Добродетель, доступная классу работников – умеренность, классу помощников – умеренность и мужество, классу воспитателей – умеренность, мужество и мудрость. Умеренность, сущность которой в самоограничении, Платон понимает широко и включает в нее также политическую умеренность – признание гражданами права государственного органа требовать законопослушания и повиновения управляемых.Аскетизм – это прежде всего отказ от собственности. Не случайно поэтому Маркс и Энгельс ставили во главу своей теории создания коммунистического общества полную ликвидацию собственности: «…коммунисты, – писали они в „Манифесте Коммунистической партии“, – могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности» Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 5. С. 496.
. И.Р. Шафаревич, относящий к «социалистическим учениям» все концепции коллективистического общества, пишет об идее уничтожения частной собственности: «Это положение в своей отрицательной форме присуще всем без исключения социалистическим учениям и является основной чертой всех социалистических государств. Но в своей положительной форме, как утверждение о конкретном характере собственности в социалистическом обществе, оно менее универсально и проявляется уже в двух разных видах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105