Но радуга постепенно приобретала форму, и мои друзья завистливо стали называть мою "глупость" иными словами. Друзья всегда таковы.
– Так что у вас мало шансов стать обузой государству!
– Вообще никаких шансов! – Он улыбнулся. – Я практически все знаю об инвестициях. И в ваших законах об иммиграции также есть пункт, который гласит, что те иммигранты, чьи услуги определенно будут экономически полезны Соединенным Штатам, имеют предпочтение в предоставлении гражданства. Не сомневайся, что мы полностью используем все эти пункты, Дениза!
Я кивнула. Однако дядин взгляд внезапно омрачился, и он добавил:
– Но все еще остается вопрос с фотографией. Нужно три штуки, я знаю: в полный рост, фас и профиль, без головного убора или чего-то еще, что может скрыть черты лица. И без этого вот... – Он вновь прикоснулся к маске.
– Любой, кто увидит ваши шрамы и узнает, что вам довелось пережить, должен понять и почувствовать сострадание, дядя Морис! – воскликнула я.
– Возможно. Да, возможно, так. Ладно, мы довольно скоро это узнаем, не сомневайся. На днях я попрошу тебя съездить в Париж – поговорить с вашими посольскими чиновниками и выяснить все в деталях для меня... – В первый раз с тех пор, как я с ним познакомилась, он проявил нерешительность. Долго хранил молчание, напряженно глядя на меня, потом подался вперед и, понизив голос, сказал: – А пока... я могу рассчитывать на твое благоразумие, Дениза?
– Конечно, дядя Морис, – заверила я. – Всегда.
– Тогда я попрошу тебя не рассказывать об этом остальным, Дениза. Никому ни слова. Ты поняла?
Я с недоумением уставилась на него:
– Остальным?
– Альберу Бериару и Габриель. – Он нахмурился, видя мое удивление.
– Но они всего лишь ваши слуги...
– И тем не менее они очень мне преданы. Но я не смогу забрать их с собой, когда уеду, и если они узнают об этом заранее, огорчатся еще больше. То же самое будет, если ты проговоришься Лабрусу или кому-то в деревне. Это вызовет недовольство. Но они без меня не пропадут, не беспокойся... А мне необходимо сейчас отправиться в Америку. С тех пор как я познакомился с тобой, только об этом и думаю. Возможно, там я смогу найти хирурга, который даст мне... надежду.
– Уверена, что так и будет, дядя Морис!
Он кивнул:
– И мы используем еще и эту причину, чтобы попасть в США. Тем более, что в моей искренности никто не усомнится: я становлюсь абсолютно эгоистичным, когда во мне просыпается желание вновь выглядеть как нормальный человек. Ты даешь мне свое обещание, Дениза?
– Оно у вас есть, дядя Морис, – медленно ответила я, – Я не скажу ни слова никому и нигде, кроме как в посольстве в Париже.
Его глаза вновь улыбнулись мне.
– Слово Жераров, Дениза? Хорошая девочка. Впрочем, хватит о делах. За окном прекрасный солнечный день уходит напрасно, а мой эгоизм держит тебя в помещении! Я прошу прощения. Чем ты хотела бы сегодня заняться, а? Может, покататься по окрестностям? Ты, конечно, водишь машину? Я слышал, что все американки умеют водить.
– Да. Вы хотите поехать со мной?
Он молча покачал головой.
– Тогда я поеду одна. Мне хотелось бы посмотреть деревню и ферму в Везоне. Если, конечно, можно...
Он нахмурился, размышляя:
– Везон? Я планировал, что тебя отвезет туда Альбер...
– Пожалуйста! – взмолилась я.
Внезапно дядя махнул рукой:
– Что ты со мной сделала за столь короткое время, Дениза? Мне становится все труднее и труднее тебе в чем-то отказать. Хорошо, возьми "мерседес". Из деревни есть дорога в Везон. Ты увидишь поворот. Но она не очень хорошая, и я советую тебе вернуться немного назад, до автострады на Орийяк, а потом повернуть на юг. Через пять километров южнее того места, где ты выедешь на автостраду, будет указатель на Везон. Для "мерседеса" несколько лишних километров – пустяк, а эта дорога значительно лучше.
– Спасибо, дядя, – радостно сказала я. – А как мне найти ферму в Везоне?
– Как и это поместье, она возвышается над деревней или тем, что от нее осталось. Но несомненно, твой дедушка рассказывал тебе?
– Да, конечно. – Я почувствовала, что краснею. Не знаю, что заставило меня задать этот вопрос, но дядя, казалось, не заметил, с каким подозрением я его задала.
– Ты обнаружишь, что настоящий Везон разительно отличается от того, каким его сохранила память твоего деда. И все же ты безошибочно узнаешь родину своих предков.
– Вы уверены, что не хотите поехать со мной?
– Нет. Не так-то легко избавиться от привычек затворника, моя Дениза, или спрятать смущение, когда люди пялят глаза на... на странного чудака. Но я воспользуюсь твоим визитом в Везон, коль скоро ты хочешь туда поехать. Потребуй у этого ленивого мошенника Жака Марсо отчет о состоянии дел, инвентаря, а также численности скота, овец и коз, которые пасутся на склонах. Да не забывай смотреть и запоминать, чтобы потом проинформировать меня, сколько вина в его погребах, какие поля обрабатываются, если таковые имеются, и плодоносят ли виноградники.
– Непременно.
– Габриель даст тебе ключи от гаража и машины. Без сомнения, жена Жака Марсо пригласит тебя на ленч, так что голодной ты не останешься. Тебе нужны деньги? Может, ты что-то захочешь купить в деревне?
Я покачала головой и засмеялась:
– Нет, спасибо, дядя Морис. Я достаточно потратилась в Париже. Вы и так были более чем щедры. Дедушка учил меня быть экономной. Он говорил, что бережливость – характерная черта выходцев из французской провинции.
– Это правда. Но если тебе потребуются деньги, пока ты живешь в замке, только скажи. Впрочем, однажды, когда мы переберемся в Америку, об экономности, которой учил тебя мой дядя, ты, возможно, предпочтешь забыть.
В своей комнате я ненадолго задержалась, чтобы найти блокнот и ручку. Если я собираюсь привезти дяде Морису отчет о ферме в Везоне, мне они точно понадобятся.
Дядя Морис вчера показал мне, где находятся кухня и огромные винные погреба под ней, так что я легко ее нашла. Габриель сидела у окна, вокруг нее хлопотала служанка. На столе был накрыт обильный завтрак: яичница с беконом, огромная глиняная миска с овсяной кашей, заправленной большим куском масла, и кружка кофе. Я с отвращением обратила внимание, что Габриель – настоящая неряха: кусочки яичницы прилипли к поросячьей щетине над ее верхней губой и к черному платью.
Она подняла на меня глаза и нахмурилась:
– Что вам нужно здесь, внизу? Не работу же для этих избалованных ручек, я полагаю?
– Если вам требуется помощь, только скажите, Габриель, – зло парировала я.
– Легко так говорить, зная, что месье не позволит этого.
По-видимому, она была сегодня утром в отвратительном настроении. Женщина с приятным лицом, которая ей прислуживала, пыталась предостеречь меня беспокойным взглядом черных глаз, стоя возле огромной плиты, спиной к Габриель.
– Если вам нужна помощь, я готова ее вам предоставить, – резко ответила я. – И никто меня не остановит: ни мой дядя, ни кто-то еще. И пришла я сюда не за тем, чтобы прибавить кому-то работы.
Габриель быстро отвела от меня взгляд и, заметив пятно от яичницы на своем платье, начала удалять его краешком уже и без того грязной скатерти.
– Мы размышляли об этом, Альбер и я, – сказала она, не глядя на меня. – О да, мы размышляли. Нам хотелось бы знать, зачем вы приехали в Замок грифов, мадемуазель.
– Я приехала потому, что меня пригласил мой дядя. Он сослался на то, что ему здесь одиноко и он чувствует потребность в общении с кем-нибудь из своей собственной семьи. – Поддавшись раздражению, я чуть было не сказала больше того, что хотела, но вспомнила о своем обещании и вовремя остановилась.
– И это была единственная причина? Одиночество вашего дяди? Одиночество человека, которого вы никогда в жизни не видели?
Я пристально смотрела на нее, стараясь подавить приступ гнева. В ее голосе отчетливо звучало подозрение.
– Не думаю, что вы способны это понять, – холодно сказала я, – но у меня есть сострадание к одиноким людям, поскольку я сама – сирота.
Габриель мерзко хихикнула:
– Оно и видно! Ну, по крайней мере, у вас с дядей есть кое-что общее – у обоих острый язычок. Без сомнения, со временем вы друг друга сможете утешить. – И вновь ее настроение внезапно резко изменилось, что, как я успела заметить, было не редкостью. – Но я здесь – всего лишь прислуга и не имею права говорить подобные вещи. Прошу прощения. У меня было трудное утро: сначала этот глупый Бернар, которому потребовался ранний завтрак еще до прихода Мари Лабрус, потом плита отказалась нагреваться. Этому дураку не пришло на ум предупредить меня с вечера, что он будет работать с людьми в полях! Вдобавок я обожгла руку, а Мари сегодня еще более тупая, чем обычно. – Габриель уныло показала мне красное пятно от ожога на своей мускулистой руке. – Небольшое напоминание, что мне не везет этим утром. Вы не согласны, мадемуазель? – Ее голос стал почти хнычущим, молящим о понимании.
Я кивнула:
– Мы обе пережили неприятный момент, Габриель. Но я говорила обо всем всерьез.
Она внимательно посмотрела на меня, потом опять отвернулась.
– Мадемуазель очень великодушна. Я просто пошутила и совсем не нуждаюсь в вашей помощи. Если мне потребуется помощница, в деревне полно женщин, готовых с радостью выполнить любую работу за несколько франков.
Ее слова вовсе не звучали как шутка, но я решила сменить тему:
– Дядя прислал меня за ключами от "мерседеса". В противном случае я не стала бы вас беспокоить в такую рань, когда вы заняты. Он, кажется, упомянул еще о ключах от гаража.
Габриель бросила на меня подозрительный взгляд и поджала губы:
– Вы едете на "мерседесе" вместе с ним?
– Нет. Одна.
Она недоверчиво уставилась на меня:
– Одна?
– Что здесь такого? – раздраженно спросила я. – Я уже много лет вожу машину, а здесь не такое напряженное движение, как в Америке, Габриель.
– Так! – произнесла она со странной горечью в голосе. – Он уже позволяет вам ездить на "мерседесе" где хотите, без сопровождения! Вы свели его с ума? Это ошибка. Это большая глупость, как очень скоро он обнаружит. Он увидит!
Однако мое терпение лопнуло.
– Вы дадите мне ключи, Габриель? Или мне вернуться к вашему хозяину и сказать ему, что вы мне отказали, не доверяете мне и не хотите, чтобы я одна ехала в Везон?
Она так быстро вскочила со стула и окатила меня таким холодным, злобным взглядом, что я невольно отступила на шаг назад. Но ее взгляд почти сразу же изменился, она кивнула:
– О, я дам вам ключи, мадемуазель, поскольку, как вы сказали, это приказ моего хозяина. Езжайте куда хотите. Рискуйте на здоровье в этом богом забытом Везоне. Только если с вами что-то случится, не бегите за утешением к Габриель!
– Рисковать? В Везоне? О чем вы говорите?
Но экономка молча направилась огромными шагами к двери, как будто не слыша меня, и вышла из кухни. Я взглянула на Мари Лабрус и попыталась улыбнуться.
– Габриель сегодня утром в дурном настроении.
– Да, мадемуазель. – Она изучающе смотрела на меня, приятная полная женщина с широким, немного туповатым лицом. Тусклые волосы в беспорядке выбивались из-под старомодной белой шапочки служанки. – И все же это правда, то, что она сказала. Я бы не поехала одна в Везон ни за какие сокровища Лувра.
– Но почему, мадам Лабрус? – Я удивленно уставилась на нее. – Дядя Морис, кажется, не думает, что эта поездка окажется опасной.
Мари поежилась и сгорбила плечи:
– Это из-за девушек, которые исчезли, мадемуазель. Девушки из деревни. Юные, как вы, и хорошенькие. Две за год! Пуф! Пропали! И все... больше их никто не видел. Одна исчезла, когда шла обратно в деревню с фермы. Другая по дороге домой от соседей. Нечего удивляться, что больше никто не живет в деревне. И еще одно – странная женщина, которую никто прежде не видел...
– Она тоже... исчезла?
– Нет, мадемуазель. Ее нашли на старой мельнице. Все это было очень давно, до того, как мы приехали сюда. Вскоре после того, как хозяин вернулся из Германии.
– Вы говорите загадками, Мари, – с беспокойством пробормотала я. – Значит, одну все-таки нашли, она не растворилась в воздухе? Пропавшие девушки, скорее всего, просто сбежали из надоевшего им Везона куда-нибудь в более приятное место.
Мари пожала плечами и вновь склонилась над своей работой. В коридоре послышались шаги Габриель и звон ключей.
– Одна женщина действительно появилась из ниоткуда, мадемуазель, – проворчала Мари, не поднимая глаз. – Детишки, играя, нашли ее на старой разрушенной мельнице возле фермы. Никто в Везоне ее не знал и прежде не видел. Никто не понимал, как она оказалась в деревне или на мельнице. Но она была там, лежала, нагая и бездыханная, на полу. Неприличные вещи с ней сделали. Ее лицо было искажено неописуемым ужасом и нечеловеческой мукой, как будто ее пытали. Поднялся, естественно, шум, приехали жандармы и репортеры. Но они так и не узнали, кто она была и откуда появилась. Даже ее одежду не нашли.
– Но это... ужасно!
– Да, мадемуазель. Это ужасно! Конечно, в то время во Франции находилось много перемещенных лиц. Несомненно, она была одной из них, что и сделало ее опознание затруднительным. Вы знаете, многие семьи война уничтожила, многие разбила... И хотя в прессе опубликовали ее описание, никто не объявился и не сказал, что знает ее. – Мари с беспокойством взглянула на дверь. – Об этом лучше не говорить, мадемуазель. Это было шестнадцать лет назад, через пять лет после окончания войны. Слишком давно для таких юных, как вы. Я, тогда еще незамужняя девушка, была рада переехать сюда. Ни за что не вернусь туда жить и даже не осмелюсь поехать туда одна...
В это время вошла Габриель, и Мари оборвала себя на полуслове. Экономка сердито посмотрела на меня и швырнула на стол ключи:
– Вот! Теперь вы не сможете сказать, что я чиню вам препятствия, мадемуазель. И если вы пострадаете, вы также не сможете сказать, что я не пыталась предотвратить это.
– Спасибо, – буркнула я, – за ключи.
Я вполне в состоянии постоять за себя.
Габриель ничего не ответила, но хмурый взгляд сказал все за нее. Она последовала за мной по пятам к задней двери и стояла на пороге кухни, пока я шла к гаражу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21