Отцы, нервничая, передают сыновьям сверкающие диски с бритвенной кромкой. И в это мгновение музыка замирает на кишечно-патефонной ноте, а из радиорубки передают убийственный Приказ Номер Один: «Распоряжением начальника лагеря „Бригантина“… за вопиющее несоблюдение… злостное нарушение и разгильдяйство…. запретить отряду „Тритоны“…»
— Блин, — пробормотал Котомонов, спросонья схватил сапог и швырнул его в угол.
Котомонов так заорал, что заглушил зычный горн, прозвучавший одновременно. Малый Букер вскочил, видя перед собой сплошные черные шашечки. Он говорил, он предупреждал, что надо устроить «велосипед», а лучше вообще обойтись обогащенным триколором из зубного тюбика.
Паулинов, по кличке Паук, трясучая морда, распахнул окно и стал звать на помощь.
Дроздофил и Аргумент бросились отвязывать веревку. Узел затянулся, Котомонов бестолково совал руки в трусы, прыгал и волочил сапог. Аргумент опрокинул его обратно на постель, а Дроздофил склонился, пытаясь подцепить петлю зубами.
Они, Дроздофил и Аргумент, были очень похожи друг на друга — одинаково тощие бестолочи, с черными зубами и выбритыми макушками.
Вожатый Миша, застегивая брюки, ворвался в палату. Неизвестно, о чем он подумал при виде Дроздофила, испуганно впившегося ртом в пах плачущего Котомонова.
— Тритоны, смирно! — гаркнул Миша и смахнул Дроздофила на пол.
Малый Букер автоматически вытянулся, продолжая лежать в постели.
— Перестань выть, — Миша распутал узел, быстро осмотрел Котомонова, хлопнул по плечу и двумя пальцами поднял сапог. — Чья идея?
Тритоны молчали. В дверь кто-то заглянул, и Миша, не глядя, лягнул ее ногой.
— Синяя шашка, — объявил вожатый, ни о чем больше не спрашивая. — Остался последний шаг. Нет, что это я — две синих шашки.
— Почему две-то, — прогундосил рыхлый и жадный Жижморф, которому стало обидно, благо на сей раз он ни в чем не участвовал.
Миша потряс сапогом:
— За поведение и за порядок. Это, по-твоему, порядок? Вещи разбросаны где попало.
Он повернулся, чтобы уйти, но задержался на пороге и поманил Котомонова.
— Быстро одеваться, — приказал он оставшимся.
В коридоре Миша присел перед пострадавшим на корточки и серьезно заглянул в его глаза.
— Здорово больно?
— Не, уже ничего.
— А то в медпункт.
— Не надо.
— Ну, смотри, — Миша кивнул. — Послушай, Котомонов. Я случайно на твои трусы посмотрел. Что это за белые пятна?
Котомонов мгновенно вспотел.
— Это мыло, наверно, — сказал он после паузы. — Я их стирал в умывалке, вода очень холодная.
— А что же в прачечную не сдал? — и Миша будто удивился. — У нас же есть прачечная.
Котомонов пожал плечами.
— Не знаю… Сам хотел.
— Молодец, что сам хотел, — Миша выпрямился и отвесил ему дружеский подзатыльник. — Иди в палату, одевайся.
— Ага, — Котомонов рванулся прочь.
— И вот что, — придержал его Миша. — Не ври никогда. Договорились? Не надо врать.
— Понял.
— «Есть» надо говорить, — Миша строго нахмурился.
— Есть, господин вожатый.
— Свободен.
Котомонов вернулся в палату. Там прибирали постели. Все были мрачные, и только Жижморф упоенно болтал о своих мячах, он очень любил футбол. Дома у него повсюду были мячи, горы надписанных мячей, иные даже с татуировками, из кожи каких-то людей. Отец Жижморфа разделял увлечение сына и, будучи ловким чучельником, готовил мячи из птиц и зверей. Судя по рассказу Жижморфа, все комнаты, кухня и коридор были забиты мячами. Словно какой-то чудовищный страус нанес ему в дом пестрых яиц. Это был инкубатор, в котором выращивались счастливые невидимые птицы, наполнявшие душу Жижморфа жадностью до новых и новых мячей.
— Да заткнись ты, — не выдержал Катыш-Латыш.
Малый Букер, одевшись наспех, выглянул в окно.
— Давайте быстрее, — сказал он обеспокоенно. — Уже строятся.
Действительно, из второго и третьего — кирпично-красного и охристого — корпусов уже выходили Кентавры и Дьяволы, выстраиваясь в шеренги. На плацу появился Миша и начал отдавать какие-то распоряжения. Букер озадаченно остановился: издалека, со спины, вожатый был очень похож на приснившегося богатыря.
Хрипло заквакал горн. Аргумент и Дроздофил столкнулись в дверях и мигом забыли о своей неразлучной дружбе. Дроздофил замахнулся, но тут побежали Букер, Котомонов, Катыш-Латыш и Жижморф. Они заключили драчунов в кольцо и увлекли на улицу. Паук копался, лихорадочно завязывая шнурки. Хлопали двери палат, Тритоны выходили на построение.
Там, снаружи, другие отряды упоенно махали руками в нехитрой зарядке, на которую Тритонам уже не осталось времени.
Через пять минут построились, ряды застыли. Утренний ветерок ощупывал штандарты; над скаутами парили пентаграммы, бородатые старики с трезубцами и вооруженные луками кентавры.
Миша летел по периметру, осматривая строй, и на бегу поправлял своим подопечным пилотки, ремни и голубые галстуки. Наконец, все было готово; Миша ступил в пентаграмму, начерченную в самом центре плаца, и махнул рукой. Барабанщик ударил дробь. Скауты, маршируя на месте, сделали равнение на середину. Потом отряды пошли, растягиваясь по периметру плаца. Горн поддакивал, барабан гремел. Миша стоял навытяжку и строго наблюдал за четкостью шага. Во главе Кентавров и Дьяволов печатали шаг вожатые низшего ранга, Дима и Леша.
Периметр замер, барабанная дробь зависла на полуслове.
— Кентавры! Равняйсь… Смирно!
Гремя обувью, командир отряда Кентавров промаршировал к Мише.
— Господин старший вожатый, — голос разносился в мертвой тишине. — Отряд «Кентавры» летнего лагеря «Бригантина» имени балканского героя Муция Сцеволочи построен.
Миша серьезно кивнул и вскинул руку в приветственном салюте. Командир Кентавров отсалютовал в ответ, повернулся на каблуках и отправился обратно, к своим.
На Степина, командира Тритонов Миша нарочно не смотрел, и тот ступал, как побитый зверь.
Когда отчитались Дьяволы, Миша гаркнул:
— Равняйсь! … К подъему флага летнего лагеря «Бригантина»…приступить разрешаю!
Барабан очнулся и вновь заработал. Горн, сбившись на первых нотах, подстроился и надсадно задудел. Дежурный Кентавр, носивший на рукаве повязку, приблизился к флагштоку и начал перебирать веревку.
Флаг пивоваренной компании «Арктика Плюс», дарительницы и содержательницы лагеря, отправился в небо. Когда он занял положенное место, Миша опустил руку.
— Слушай приказ! — он откашлялся. — За грубое нарушение внутреннего распорядка, издевательство над товарищем и позорную трусость отряду Тритоны объявляется выговор.
Плац напряженно безмолвствовал.
— О сегодняшних планах, — продолжил Миша. — Сегодня мы играем с местными на Зеленом Поле. Всем приготовиться, прошу не подвести. К Тритонам это не относится. Их отряд остается в лагере и занимается уборкой территории.
Малый Букер облегченно вздохнул. Его не слишком расстроило наказание. В отличие от ахнувшего Жижморфа, он не любил футбола и боялся местных отморозков. Он с удовольствием откажется от опасного Зеленого Поля и предоставит Кентаврам и Дьяволам защищать честь мундира, которого не больно-то жаль перед лицом угрозы, исходившей от сельских скинхедов, презиравших горожан и почитавших за счастье навешать им при случае совсем не голов, а других, гораздо более впечатляющих штук.
— Песню…запе-вай! — скомандовал Миша.
И проснувшийся лагерь приветствовал день многолетним гимном. Миша вновь вскинул руку, барабанщик опустил палочки, и шеренги пришли в движение. «В флибустьерском дальнем синем море бригантина поднимает паруса» — на ходу напевая эти слова, скауты потянулись к столовой, которая уже давно улыбалась распахнутыми дверями.
…В этот день происходили мелкие, но важные события.
Подломилась доска развлекательного деревянного барабана, и Дроздофил угодил в медпункт. Он визжал от ужаса, пока медсестра смазывала ему ссадины зеленкой.
В сортире утонул ежик. Все бегали на него смотреть, но никто не решился достать.
На обед приготовили тепловатый рассольник, на ужин — холодный и пышный императорский омлет с кубиками масла, которое съедали просто так, без всего.
Котомонов, стоило ему вспомнить об утреннем, начинал притворяться и постанывал, держась за больное место. Его отвлекали, и он быстро про все забывал.
Итого:
Поведение — синяя шашка.
Достижения — желтая. Убрали все шишки и фантики, подмели.
Чистота — зеленая. В палате было так себе.
Порядок — синяя.
Поздним вечером Малый Букер засыпал, как учила мама. Она говорила: чтобы заснуть, не надо считать овец и слонов. Считай лучше лапки у сна; все сосчитаешь — сразу заснешь.
Он, правда, не считал, он отрывал. И сны ему мстили.
2. Шесть дней до родительского Дня.
Шашечки для Тритонов: желтая, красная, желтая, желтая
По недосмотру лагерной администрации в радиорубку проник кто-то из скаутов и дал себе волю, выбирая репертуар. Сипатый громкоговоритель с трудом переваривал кислотный развлекательный скулеж. Казалось, что волновой барабанщик давно ушел выпить и закусить, но сложная десятиведерная система продолжает пыхтеть и трудится сама по себе.
— Там кто-то из Дьяволов, — сказал Котомонов, выстругивая лук. Он говорил сквозь зубы, потому что держал в них леску для будущей тетивы.
— Сейчас Миша его вынет, — отозвался Букер, следя за работой перочинного ножа.
— Пошли сами вынем, — предложил Аргумент, который был недоволен музыкой. — Поставим нормальное. «Веселых ребят» смотрели? Крутой саундтрек.
— Не, посидим тут. Черную метку захотел? Без футбола оставили, теперь без похода оставят.
— Очень страшно. К тому же нашим вчера навешали.
— Не трогать! — Котомонов сыграл отработавшим ножиком, и тот, кувыркнувшись, вонзился в песок. Лук был почти готов. Котомонов прищурился, подыскивая дичь; в отдалении прыгали наивно-нахальные белки, не знающие лиха.
— Белку в глаз собрался? — захохотал Малый Букер, падая на спину и задирая ноги.
— Тебя, блин, — огрызнулся Котомонов и отрешенно уставился на вздыбленные корни, подрытые многими поколениями следопытов.
— Тогда полезай на «кукушку», — посоветовал Аргумент, незаметно перемещаясь поближе к запретному ножу. — «Зарницы» дождись и полезай.
«Кукушкой» в лагере «Бригантина» называли огромную старую ель, росшую близ забора в диком сыром месте, где не было ни хозяйственных построек, ни дорожек. В ее ветвях во время оно прятался снайпер, кукушка-моджахед. Это было давно. В стволе дерева сохранились теперь уже ржавые железнодорожные костыли, которые служили ему ступеньками. Моджахед куковал, привлекая внимание русских солдат; те останавливались и считали, сколько лет им осталось жить. И всегда получалось, что ровно столько, сколько нужно, чтобы снайпер прицелился, плюс время полета пули. На этого гада не пожалели ракеты и сняли с вертолета; елка укоротилась на треть. С тех пор из разросшихся за многие годы веток торчал уродливый, угольно-черный обрубок.
Котомонов, не отвечая на вызов, прилаживал леску.
Малый Букер взял веточку и стал чертить на песке круги.
— Слышь, Аргумент, — сказал он с притворным равнодушием. — Ты что про мнему знаешь? Точно не больно?
Аргумент по-змеиному плюнул.
— Говорят, не больно. Во дворе пацаны говорили, что вообще никак. Но они темнят, это сразу видно. Шуточки всякие шутят, скалятся и сразу про другое заговаривают.
Букер кивнул:
— Вот-вот. Разгалдятся: фигня, фигня, да ты что! А как начнешь спрашивать, затыкаются.
Котомонов вмешался:
— Ты, Букер, когда-нибудь Ботинка своего на лопатки клал?
— Ну, не клал, — тот усмехнулся и раздраженно пожал плечами.
— Правильно. И никто не клал. А после мнемы — это как бы положил. Ботинок после этого ходит, как скотина покрытая, в глаза боится заглянуть. А может, ленится. Но уважает, блин! У нас один своего даже бьет, но не по голове. Боится, говорит, что гадить начнет.
Букер представил, как его отец с потерянным видом ходит кругами. Рука непроизвольно возбудилась и стала чертить быстрее. Котомонов почесал бритый затылок:
— Мнема — полезная штука, пацаны. Кто мнему прошел, дорогу в жизни нашел. Это хорошо придумали, что в лагере, всем сразу, а тут и Ботинки все приехали в свой день. А в городе надо записываться, ждать, полдня терять…да ну на фиг.
— Чего ты как не знаю, — Аргумент растянулся на полоске травы. — Бывалый. А сам обделался. Небось, ты, Котомонов, еще и прививок боишься, а?
Котомонов прицелился в него из пустого лука, без стрелы.
— С какой-такой стати мне бояться? И причем тут прививки? Ты технику в клубе видел? Кресла и колпаки, как в парикмахерской. И мнемаки стоят. И все.
— На электрические стулья эти кресла похожи, — заметил Малый Букер. — Видал? Там такие наручники и наножники, и шлем.
— Это для буйных, на всякий случай, — сказал Котомонов.
— Там в кино еще губка, — воодушевился Аргумент. — Ее в ведре мочат, чтобы ток лучше проходил. Слышь, Котомонов, с тобой бы все классно было. Тебя уже приготовили, осталось за рубильник вот тэ-э-эк взяться, потянуть…
— Сейчас ты у меня сам лысый будешь, — пригрозил Котомонов. — Мало вчера получил? Дроздофила-то нет! Дроздофил, ау! Где ты, Дроздофил! На помощь! Караул! Аргумешу мочат! Как губку, блин, в ведре!
Помня мишину науку, Аргумент увернулся, перекатившись пять раз. Котомонов, забыв про лук, шлепнулся в пыль. Аргумент протянул руку и схватил нож, к которому давно подбирался.
— Ат-тя! — он вскочил на ноги и картинно чиркнул лезвием, повинуясь и подражая уголовному архетипу. — Иди сюда, фраер, не мельтеши.
Котомонов послушался другого, оппозиционно-оперуполномоченного архетипа, и выбросил ногу. Выбить нож у него не вышло, и он вместо этого неуклюже повернулся к противнику спиной. Аргумент по-кошачьи взвыл и прыгнул на Котомонова. Он нанес удар, но в последнюю секунду рука задержалась, резко замедлила ход, и острие лишь чуть-чуть укололо Котомонова в спину.
— Понарошку! Понарошку! — предупредительно закричал Аргумент, соскользнув с Котомонова и отступая. Он прикрывался руками, а нож бросил, втайне испугавшись неожиданного порыва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13