– Каору-сан!
Я обернулся на Нинин голос. Она посмотрела на меня такими же, как у матери, серо-голубыми глазами и попросила:
– Расскажите что-нибудь.
Пока мы молча сидели друг напротив друга, нами вновь начинала овладевать тоска. Существовал только один способ пережить эту бесконечную ночь: обмениваться историями.
– Тебе известно, как познакомились твои родители, как полюбили друг друга? Обычно дети рождаются от любви мужчины и женщины. Вы с Костей – плод чьей-то любви. Впрочем, как и я.
– И что за любовь послужила причиной вашего рождения?
Я поведал Нине историю своей семьи – историю любви, которая обречена на забвение, если не рассказать о ней.
Моим отцом был бедный композитор по имени Куродо Нода. Он родился в Маньчжурии, его воспитала музыка. Дед отца – американец, военно-морской офицер. Бабка – гейша из Нагасаки. Отец потерял свою родную мать, только появившись на свет, а когда ему было четырнадцать, умерла вторая мать, воспитавшая его. Ее звали Наоми, она была из России, еврейских кровей. После войны отец побывал с родителями в Кобе, Ёсино и Нагасаки, его жизнь так и проходила в путешествиях. Затем он вернулся в обожженный Токио, менял одну за другой школы при военных базах. Потом по совету своего отца стал жить один, зарабатывая музицированием по вызову для одиноких дам. Вскоре познакомился с одной актрисой. Каждый японец хотя бы раз видел ее улыбку с экрана. Отец влюбился в нее, но она была любовницей генерала Макартура. Любовь отца оказалась безответной. Макартур уехал, а актриса скрылась от людских глаз, она так и не вышла замуж, навеки оставив память о своей улыбке. Отца излечила от отчаяния моя мать. Ее звали Кирико, она родилась в Ёсино, там же, где и мать отца. Отец не знал своей родной матери, тосковал по ней, а Кирико была похожа на нее. У них родился сын. Это и был я. Отец умер, не добившись признания и славы. После его смерти лучший друг отца стал заботиться обо мне и матери. Она стала его содержанкой. Два года спустя мама последовала за отцом. Когда я осиротел, друг отца взял меня к себе, и я оказался в чужой семье.
Рассказывая Нине, я думал: неужели это действительно история обо мне и о моей семье? Она похожа на сказку из каких-то далеких миров. Изгнанники не могут без воспоминаний. Бесконечно возвращаясь к своему прошлому, они чувствуют себя живыми, не будь прошлого – они исчезнут. Но их печальные истории становятся чужими. Я представляю, как одиноки старики, у которых не осталось никого, кто бы их помнил. До чего им, наверное, грустно: можешь врать о себе сколько угодно, а исправить некому. Наверняка пропадает всякая охота рассуждать с серьезным видом о тех трудностях, которые испытал. Одиночество становится таким непереносимым, что лучше бы побыстрее впасть в маразм. Я еще не старик, но уже намного пережил своего отца. Если бы можно было вызвать дух отца из небытия, я бы непременно спросил его: «О чем ты думал перед смертью?»
– Я дитя любви, но если бы отношения отца с любовницей генерала Макартура не оборвались, отец не полюбил бы мать и меня бы здесь сейчас не было. С другой стороны, даже и представить себе не могу, как сложилась бы моя судьба, если бы мать после смерти отца не стала содержанкой его лучшего друга. Беспокоясь о моем будущем, она вступила в связь с наследником торговой компании. Мой отчим тоже умер.
– И мой отец умер рано. – Теперь пришел черед Нины. – Он родился во Владивостоке, в семье военного и учительницы истории. Мама родом с Сахалина, из крестьянской семьи. Мама встретилась с отцом во Владивостоке. Она работала на консервном заводе, а отец пришел на завод заказать консервы для своей части. Увидев отца, мама почувствовала: они полюбят друг друга. Вскоре отца отправили на войну в Афганистан. Он пришел к матери и сказал: «Если вернусь, давай поженимся». Через два года они сыграли свадьбу. Благодаря консервам и войне.
Нина родилась и выросла в этой горной хижине, которую построил отец. Он вернулся с войны, получив ранение, женился на матери, как и обещал, и переехал на остров – после ухода со службы ему хотелось пожить тихо и спокойно в окружении густых лесов. Во время войны среди скал и песка он находился в постоянном страхе, ожидая атаки моджахедов, и пустыня стала вызывать в нем отвращение. Ему было тридцать пять, всего лишь середина жизни, но для него эти годы оказались последними.
– Отцу нравилось на острове, богатом дарами гор и морей. Лес был ему другом. Мастер на все руки, он подбирал то, что волны выбрасывали на берег, и делал мебель, игрушки. Отец часто ходил на охоту вместе со стариком Эруму. Я и сейчас хорошо помню – мне тогда не было и десяти: отец дал мне ружье, показал, как его держать, и сказал: «Стреляй!» Я робко нажала курок, целясь в небо. Мимо пролетала несчастная утка, в нее-то и попала моя пуля. Утка упала на землю.
«Молодец», – похвалил меня отец, а я расплакалась. У меня и в мыслях не было никого убивать, утка сама налетела на свою смерть. Утку приготовили на ужин, но я набросилась с упреками на отца и мать: «Неужели вам ее не жалко?»
И тогда мама сказала: «Утка сама принесла себя в жертву ради нашей семьи. Чтобы ее душа смогла вернуться в лес, мы должны съесть ее мясо и помолиться».
Я сделала так, как сказала мать.
Отец никогда не говорил о войне, лишь однажды он повздорил с военным, который жил на острове. Напившись, тот пошутил: «Нам, военным, на острове делать нечего – сядем на рыбацкое судно да поплывем в атаку на Хоккайдо».
Услышав такие разговоры, отец сказал: «Раз такое дело, лучше я сам перебью вояк, от которых никакой пользы нет на острове».
Вернувшийся из Афганистана отец ненавидел военных острова. Они тоже его не жаловали. С тех пор отец редко появлялся в Курильске. Хижина находилась недалеко от военной базы, но отец говорил: «Военные и носа сюда не сунут, пока я здесь». Американские солдаты, воевавшие во Вьетнаме, и русские солдаты, воевавшие в Афганистане, возвращались домой с глубокими душевными ранами. Они пытались сохранить равновесие, но неизжитый страх вспышками врывался в их повседневные будни. Они глушили его выпивкой и наркотиками, но это вносило еще больший разлад в их тела и души. Они гордились тем, что сражались за Родину, но окружающие их не понимали, считая помехой и обузой. Бывшие солдаты возмущались несправедливостью, но где-то в глубине души, должно быть, у них появлялась мысль: хотя и не по своей воле, но мы совершили ошибку.
Нинин отец умер, когда Косте было шесть лет. Говорят, он покончил с собой. Теперь я понял, почему Костя так привязался ко мне. Иногда я замечал, как по его лицу пробегала тень. Костя напоминал мне меня самого в детстве – мальчишку, рано потерявшего родителей. Нине тогда было пятнадцать. Смогла ли она примириться с мыслью о самоубийстве отца? Для маленького Кости смерть отца, наверное, осталась смутным, будто сон, воспоминанием. Но для Нины она, должно быть, отозвалась реальной болью.
– У меня было предчувствие, что отец умрет. Если бы я поверила себе, то, вероятно, могла бы его спасти.
Вполне правдоподобно – в то время у девушки-подростка сверхъестественных способностей было хоть отбавляй. Мне никогда не доводилось испытывать такого, и я мог понять ее боль разумом, но не сердцем.
– Я очень долго переживала. Наверное, мама тоже догадывалась, что отец собирается свести счеты с жизнью. Но она уехала на Сахалин, делать Косте прививку. А я жила в школе-интернате в Курильске. Если бы я поверила своей интуиции и поторопилась домой, отец остался бы жив. Его нельзя было оставлять одного. Утром за три дня до смерти отец проводил меня до школы. Я видела его в последний раз. Он ласково улыбался. Казалось, он что-то хотел сказать мне, но я торопилась и убежала, не выслушав его. А жаль. Я так и не узнала, что он собирался сказать мне. До сих пор мне неизвестна причина его смерти. Зачем он выстрелил себе в голову из охотничьего ружья?
Веки у Нины покраснели, будто на холодном ветру, в глазах стояли слезы. Губы – словно светло-красная полоска на белом фарфоре, тоненькая шея с жилками сосудов выглядит одиноко и беззащитно. Я не знал, как утешить ее, смотрел на нее и молчал.
– Я стала бояться своих предчувствий: вдруг опять кто-нибудь умрет? Вот и решила избавиться от своих способностей, доставшихся мне от матери.
– Отец умер не по твоей вине.
– Но я знала, что он умрет, и не спасла его. Кому нужны такие способности?… Извините, история вышла печальная.
Я и не предполагал, что разбужу в Нине такие грустные воспоминания, но рассказывать друг другу истории предложил я сам. В гостинице порта Корсаков Нина, посмотрев на меня, прошептала: «Не умирайте!» Ее слова были молитвой, обращенной к отцу, на тот свет.
– Каору, спасибо, что вы пришли к нам. Если хотите, давайте и дальше будем рассказывать друг другу истории.
– Давай, – ответил я. У меня появился собеседник, которому интересны мои истории… Какая роскошь.
13
Если ты не против, сегодня я хотел бы рассказать о древних временах, когда еще не правил император, не было страны под названием Япония и даже рисовых полей никто не возделывал.
Это было двадцать тысяч лет тому назад. Люди жили охотой и собирательством, делали орудия из камня. Охотники, которые приходятся нам далекими предками, свободно перемещались между материком, Сахалином, островами Хоккайдо и Хонсю. На земле стояли лютые морозы, уровень океана был на сто с лишним метров ниже, чем сейчас. Окружающие Охотское и Японское моря полоски суши образовывали коридор. Севернее можно было перейти море по льду.
Древние охотники за мамонтами, преследуя свою добычу, осваивали незнакомые земли или же, спасаясь бегством от извергающихся вулканов, находилисебе новые места для охоты. Племена охотников нередко встречались с чужаками, приходившими из других краев. Бывало, они враждовали из-за добычи, но чаще обменивались знаниями о приемах охоты и изготовления оружия из камня, оттачивая охотничье мастерство и стараясь улучшить свою жизнь. Подобные контакты с течением времени открыли «путь», связавший разные племена. В центре Хоккайдо в полях у подножия спящих вулканов были найдены месторождения обсидиана. В поисках более острых каменных орудий охотники пошли по этому «пути». Использование нового сырья для каменных орудий побуждало охотников к передвижениям, воспитывало в них умения и навыки, необходимые для создания более тонких и аккуратных изделий.
Десять тысяч лет тому назад произошло всемирное потепление: таяли льды, моря наступали на сушу. Охотское и Японское моря, а также Тихий океан соединились друг с другом. Вдоль побережья Сахалина и Курильских островов образовались гавани и заливы. Путь, соединявший материк, Сахалин, Хоккайдо и Курильские острова, исчез, и охотники стали селиться по берегам рек, морей и озер. Они научились ловить рыбу, стали изготавливать крючки, гарпуны и острые каменные топоры. В поисках новых способов передвижения они научились строить лодки и шхуны, чтобы плавать по морю, и сани, чтобы пересекать снежные поля. Сферы их деятельности расширялись.
Охотники месили глину, скатывали ее в полоски, которые закручивали по спирали, и у них получаласьпосуда. Они придумали, как сделать глину прочнее, просушивая и обжигая ее на огне. Вскоре они научились наносить на поверхность посуды различные узоры, которыми стали украшать жилища и утварь. Оседлая жизнь вела к зарождению общественного сознания, впоследствии приводящего к развитию культуры. Охотники прибегали к заклинаниям, возносили молитвы лесам и озерам, хоронили мертвых, обожествляли животных, различия между племенами стали углубляться.
Даже в наши дни всемирного потепления на севере довольно холодно. Можно представить себе, какие ужасные холода стояли здесь в ледниковый период. Первыми поселились на Сахалине нивхи, перебравшиеся сюда по замерзшим проливам и перешейкам. Наступивший четыре тысячи лет тому назад малый ледниковый период заставлял их искать новое пристанище, и нивхи вынуждены были прийти на Сахалин, так как более сильные племена выселяли их с насиженных мест в бассейне реки Амур. На юге Сахалина нивхи встретились с предками айнов с Хоккайдо. Айны стали заселять Курильские острова: Кунашир, Итуруп, Уруп, двигаясь на север. Через тридцать – сорок поколений после первых поселенцев айны добрались до южной окраины полуострова Камчатка, где они встретились с местными жителями – предками нынешних ительменов, коряков, эскимосов и алеутов, такими же охотниками, как и коренные жители Америки. Они охотились на тюленей, сивучей и других морских животных. Айны обменивались с ними знаниями и навыками охоты, рассказывали, как делать костяные наконечники гарпунов и посуду из глины.
В айнских легендах рассказывается о племени коропок-гуру, отличавшихся низким ростом. Они жили в землянках, плавали на лодках, с гарпунами охотились на тюленей. Наверное, это были нивхи, которых на Сахалине называли тончи. Тончи означает люд, живущий в ямах. В нивхских легендах говорится о том, что их предки смешались с другим племенем, жили вместе, обмениваясь утварью и знаниями. Айны узнали от нивхов, как шить меховую одежду и как охотиться на тюленей. Нивхи вместе с айнами ходили на медведей, отмечали медвежий праздник – иомантэ. На этом острове на протяжении нескольких тысячелетий айны жили вместе с нивхами. Время от времени среди предков азиатских народов, которые не перебрались в Америку, возникали межплеменные конфликты, приводившие к очередной волне переселений. А контакты разных племен рождали новую культуру.
Вскоре на эти земли пришли различные народы с корейского полуострова и из материкового Китая. Одни занимались торговлей, другие искали новые места взамен своей разрушенной страны, третьи вынашивали планы завоеваний. В XIV веке переселенцы с острова Хонсю захватили здешние земли и превратили айнов в рабов. Потесненные народом яма-то айны с Хоккайдо также были вынуждены переселиться на Курильские острова. Меняя место обитания, сталкиваясь с другими племенами, айны сохраняли свою культуру и обычаи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19