- А вот он и есть мой дядя, - сказал Василий, улыбаясь. - Правда, Аржакон?
- Конечно. А почему нет? Был дядя - стал дедушка, понимаешь? - Аржакон усмехнулся, покачал головой. - Борода нет - кто бабушкой зовет. Тоже неплохо.
Василий и Муся смеются.
- Вы что же здесь, на работе? - спрашивает Муся.
- Моя работа - такое дело: смотри за всеми - ничего не делай.
- Значит, ты самый главный начальник, - говорит Василий.
- Начальник уехал в Якутск. Моя оставил. Может, рибка хотите? Свежая есть - тала.
- Тала? А что это такое? - удивилась Муся.
- Строганина из сырой рыбы, - ответил Василий.
- Да кто же ест сырую рыбу? - удивилась Муся.
- Все едят, понимаешь, - ответил Аржакон. - Сырая рыба дух бодри.
- Да ты попробуй! - сказал Василий.
- Ну ладно, - соглашается Муся. - А где она, свежая рыба-то?
- Речка плавай, - ответил Аржакон. - Сейчас ходи поймай.
Все смеются. Аржакон уходит.
- Кстати, а где живет твой дядя? - спросила Муся.
- Не знаю.
- Как не знаешь?
- Ну, так. Он пропал в гражданскую. Ушел в Забайкалье... Оказался на территории Дальневосточной республики. А потом и след простыл...
- Ну что ж мы стоим? Развяжи-ка этот узел! Там у меня вировские образцы пшеницы и овса.
- Да подожди ты с семенами. Надо расположиться сперва.
- Располагайся, хозяйничай! А я сбегаю поля посмотреть.
Муся хлопнула дверью и вышла.
- Папа, пи-пи! - сказал Володя.
- Сейчас. - Василий достал из сумки горшок и стал расстегивать штаны на мальчике.
Опытные поля станции раскинулись на самом берегу Лены. Пожилая женщина, укутанная в шаль, водит Мусю по полям, отвечает равнодушно. Это Марфа работница станции.
- Сколько дней длится вегетационный период?
- Не знаю. Селекционер уехал, ничего не сказал.
- Но он же вел записи?
- Какие там записи! Пил он целыми днями. Тут, говорит, не токмо что пашеница - овсюг и то не созреет.
- Но вы же собирали колоски? Образцы-то местные храните?
- Да чего их собирать, колоски-то? Они сроду не вызревали.
- Сеяли же рожь или овес?
- Сеяли.
- Куда же их девали?
- На сено скашивали. Лошадям.
- А чем занимались рабочие?
- Рыбу ловили, сено заготавливали. А кто и за пушниной ходил.
- Сколько вас было?
- Я да Чапурин. Вон еще якут, Аржакон.
Аржакон шел от реки и нес здоровенного ленка.
- А из начальства которые, постоянно менялись. Тут, говорят, озвереешь или осатанеешь от вина. Дак ить они и пили ведрами. Тепершний, слава богу, в рот не берет. Он комсомолец.
- Он что, в Якутске?
- Рыбу повез продавать... Летом рыбу, зимой сено... Оборот налажен.
- А почему не вызревала пшеница?
- Кто ее знает? Земля холодная.
- Поздние заморозки случаются?
- Бывают. Иной раз в июне иней на траву выпадает.
- Н-да, весело живете, - сказала Муся, подняла горсть земли, помяла в руке, потерла пальцами.
Подошел Аржакон с рыбой. Муся спросила:
- Инвентарь-то хоть есть какой?
- Чего?
- Ну, плуги там, сеялки?
- Сеялок есть - колеса нет, - ответил Аржакон.
- Куда же они делись?
- Растащили на телеги... А может, и пропили, - ответила Марфа.
- Ну что ж, будем сеять по доскам, - сказала Муся.
- Как это "по доскам"?
- Увидите.
Первая весенняя посевная на якутской земле. Чапурин, невысокий колченогий мужик с широкой, как ладонь, лысиной, идет за сохой. Идет сурово насупившись, изредка покрикивая на лошадь:
- Ближе! Ближе!.. Вылезь, ну! Вылезь! Но!
Аржакон боронит - сидит верхом на лошади и мурлычет свои "ырыата".
Муся и уже знакомая нам Марфа сеют "по доскам". Муся одной доской делает бороздку, высевает в нее семена, второй доской присыпает и, чтобы не топтать посев, становится на эту доску. Марфа каждый раз, когда Муся прижимает ногой доску, произносит:
- Та-ак! Та-ак! Та-ак!.. - Потом просит у Муси доски. - Эдак-то и я сумею.
- Ну-ну! - Муся передает ей доски.
Василий приносит новые мешочки с семенами:
- Здесь вировский овес... Тут ячмень. А это вот тобой собрано в экспедиции.
Муся берет на руку зерно из последнего мешочка:
- Да, это олекминская пшеница. Местный сорт.
- Ну, не совсем местный. До ее родины добрых полтыщи километров. А то и всю тыщу намеряешь, - сказал Василий.
- Начальника едет! - крикнул с лошади Аржакон. - Вон его катер немножко трещит.
Небольшой катерок, попукивая, подходит к берегу. На поле невольно приостановились, смотрят на катер.
Из катера легко выпрыгнул щеголевато одетый молодой человек. На нем хромовые сапожки, серый френч с накладными карманами, фуражка. Он из того типа людей, про которых в народе говорили "полувоенный". Это тот самый Судейкин, но молодой и прыткий. Чуть пригнувшись, выбрасывая вперед колени, поднимался он по речному берегу. У него еще и планшетка оказалась через плечо, на тоненьком ремешке. Он даже руку приложил к фуражке, когда поздоровался, подойдя:
- Здравствуйте, товарищи!
Но рука коснулась фуражки неловко, дугой. Василий чуть иронически смерил взглядом его верткую фигуру и крепко тиснул ему руку, так что "полувоенный" поморщился.
- Давно из армии? - спросил Василий.
- В армии не был, - чуть замялся тот. - Военобуч проходил по решению ЦК комсомола Якутии. - И тут же, спохватившись: - Меня зовут Сидор Иванович, по фамилии Судейкин.
- Силантьев Василий Никанорович, - ответил Василий.
- Я уж в курсе. Опытную станцию мне приказано сдать вам. А я остаюсь при вас заместителем по хозяйственной части.
- Завотделом селекции Мария Ивановна Твердохлебова, - представил жену Василий.
- Сидор Иванович, - протянул руку Судейкин. - Рабочих по отделу селекции разрешено нанимать сезонно - не более пяти человек. Штатное расписание здесь, - указал он на планшетку, и обратился к Василию: Разрешите приступить к передаче?
- Пойдемте.
Василий и Судейкин двинулись к конторе.
- Извиняюсь, вы не комсомольцы? - спросил на ходу Судейкин.
- Я член партии, а жена выбыла механически, - ответил Василий.
- Извиняюсь, это вам минус.
- Почему?
- Не работали с ней по единой линии, вот она и выпала из рядов.
- Она беспартийный большевик.
- Ну, тогда мы и ее должны охватить.
- Чем это ее охватить?
- Программой всеобуча. Изучение противогаза, винтовки образца девяносто первого дробь тридцатого годов, комплексом ГТО, стрельбой по мишени.
- У нее теперь своя стрельба пойдет на опытном поле.
- Какая стрельба? Неорганизованная стрельба строго запрещается.
- Успокойтесь... У нее организованная.
И на поле возобновилась прерванная работа.
- Ближе! Но! Ближе! - покрикивает Чапурин на лошадь и идет за сохой, насупленно смотрит в землю.
- Та-ак, та-ак, - повторяет Марфа, придавливая одну за другой доски, пытаясь не отставать от сноровисто сеющей Муси.
А над их спинами, как песня жаворонка, протяжно льется заунывная "ырыата" Аржакона.
Короткая якутская весна протекает бурно; еще только вчера на голых речных берегах, в глубоких и черных проемах обнаженного леса чуть желтели ивняковые островки, а сегодня зазеленел подлесок, выбросила клейкие, резные листочки береза, окуталась салатным пушком лиственница. Еще только вчера табунились стайками над рекой утки, а сегодня одинокие селезни тоскливо жмутся к камышовым зарослям, где на гнездах сидят их присмиревшие подруги; еще вчера в сизом, вязком небе тянулись частые клинья гусей и журавлей, а сегодня по вечерам с глухих болот на таежных распадках послышались гортанные, высокие клики журавлиных песен, и на ранней светлой зорьке почти незакатного дня с черных укромных проток да заводей ударил раскатистый трубный зов одинокого оленя.
Весна и лето слились в одном ликующем порыве пробуждения - взять от солнца, от земли, от этого теплого ветра, от влаги все для короткой и бурной жизни.
На полях опытной станции, где еще только вчера сеяли, сегодня густо зеленеют всходы, и две одиноких фигурки - Муси и Марфы - склонились в прополке и кажутся совсем точками на этом мягком огромном разливе зеленей.
Маленький Володя подбегает к пропольщицам и кричит:
- Мама, сегодня день давно уж кончился. Папа говорит: ночь началась. Спать пора.
- Ах ты, мой звоночек! - Муся берет его на руки. - Значит, маму пожалел?
- Нет, я тебя не жалел. Это папа меня послал.
- Слышишь, Марфа? Начальство приказывает бросать работу, - говорит Муся.
Марфа встала с колен, с трудом разогнула спину, уперев руки в поясницу.
- О господи боже мой! Спина одеревенела. - Оглядывает прополотую полосу. - Ну, Марья Ивановна, за вами и на четвереньках не угонишься.
- Это не я тороплю, Марфа, - время гонит. Если трава забьет всходы, тогда пиши пропало, не успеют они созреть.
- Так-то оно так. Потянем их. Господь даст - и вызреют.
- Тут, как говорится, на бога надейся, но сам не плошай. А вот с опылением нам вдвоем не справиться. Надо бы еще кого-то пригласить, говорит Муся.
- Хотите, я племянницу позову?
- Где она? Что делает?
- В школе учится, в восьмом классе.
- Это хорошо. Это у нее вроде практики станет... Пригласи.
Они идут к длинному бревенчатому бараку, к своей конторе и своему жилью. У порога их встречает Василий:
- Привет старательным культурхозяевам! Вы что же нас голодом морите?
- То-то видно, как вы истомились, бедные, - отвечает Муся.
Из-за плеча Василия выглядывает Судейкин, а в глубине стоят Чапурин и Аржакон. Все в сборе.
- Вы что, или женить кого собрались? - спросила Муся. - По какому случаю сбор?
- А вот проходите и узнаете... Мы тоже не бездельничаем, - загадочно улыбается Василий.
Он ведет Мусю по коридору. Остальные идут за ними. Рядом с их комнатой над очередной дверью дощечка с голубой надписью: "Селекционная лаборатория".
- Видишь? - указывает Василий.
- Солидная вывеска, - улыбается Муся. - Неужели сам сотворил? Живописец!
- Минуточку! - Василий торжественно растворил дверь и королевским жестом пригласил: - Прошу, товарищ заведующий отделом селекции!
Муся перешагнула порог и ахнула: на свежеструганных аккуратных полочках стояли колбочки, пробирки, стеклянные банки, плошки, а на столе красовался новенький, сверкающий никелем микроскоп и пачка журналов и тетрадей.
- Откуда? Когда? - удивленно спрашивала она.
- Оборудование доставил сегодня из Якутска, - сказал Судейкин.
- А полки, полки-то? Какая прелесть!.. - удивлялась Муся.
- Золотых дел мастер, - указал Василий на Чапурина. - Его работа.
- Андрей Егорыч, вы и это умеете?
- Дак дело нехитрое. Было бы из чего, - смущенно отвечал Чапурин.
- И все, почитай, одним топором сработано, - сказал Василий.
- Дак умеем топор держать. Дело нехитрое, - сказал Чапурин.
- У нас еще и почвенная лаборатория оборудована, - сказал Судейкин.
- Сидор Иванович, это уже разглашение военной тайны, - сказал Василий.
- А ну-ка, ну-ка! - подхватила Муся.
Они перешли в соседнюю комнату. И здесь такие же полочки с расставленными приборами, стол, принакрытый газетами.
- А что у вас на столе-то? - спрашивает Муся.
- Почвенные образцы, - отвечает Василий.
- Когда же вы успели? Покажи-ка!
Муся подходит к столу, Василий срывает газеты. На столе - водка, вино и закуски. В центре стола огромная миска, полная розовой строганины из тайменя с луком.
- Это главное произведение искусства - тала! - указывает на чашку Василий. - Принадлежит оно Аржакону. Что есть это? Рыба. А что есть рыба? Аржакон, ответь!
- Ну, риба есть - и жизня есть! Риба нет - и жизня нет.
- Правильно! - заключил Василий.
- Но по какому случаю? - спрашивает наконец оторопевшая Муся.
- По случаю открытия нашей опытной селекционной станции. Все за стол! командует Василий.
Люди рассаживаются; Василий разливает водку и вино:
- За тот хлеб, который мы вырастим на этой земле!..
Широкое поле цветущего ячменя. Шелестящие овсы... А сочные короткие стебли пшеницы только еще начали колоситься.
Муся стоит на краю деляны ячменя, трогает руками колосья, словно малого ребенка гладит. К ней подходит Марфа с высокой, худенькой, но крепкой девушкой-подростком и говорит:
- А вот и моя племянница!
Муся протягивает ей руку, как взрослой:
- Меня зовут Марией Ивановной.
- Здравствуйте, - лепечет Люся.
- Ты знаешь, что такое селекция?
- Нет.
- Вот гляди: здесь ячмень, а это пшеница. Тут колос большой, а здесь нет еще. Надо нам вырастить такую пшеницу, чтобы она созревала раньше ячменя.
- А когда мы ее вырастим? - спрашивает Люся.
- Может, через десять, а может быть, и через двадцать лет. Не надоест тебе ждать?
- Я терпеливая. Я с детства пряду... И ткать умею.
- С самого детства! - улыбается Муся. - Да, стаж терпения у тебя большой. Тогда приступим к опылению.
Муся берет пинцет и начинает удалять пыльники.
- Вот, видишь, как это делается?.. Пыльники долой, пестики оставляешь... Потом опыляем, пыльцу берем отсюда... Вот это и есть скрещивание. А теперь - под колпак. - Муся надевает белый колпачок на колос.
- Как в больнице, - усмехается Люся.
- Правильно! Здесь тоже зарождение происходит, только нового зернышка. - Ну, бери инструмент... Прививай.
Люся начинает обработку колоска, от усердия прикусив губу.
- Та-ак! - подбадривает ее Марфа.
Они втроем начинают обработку деляны.
Солнце уже свалилось к закату, а они все еще стоят по грудь в зеленом ячмене, а за ними широкая деляна покрылась белыми колпачками.
Быстрые пальцы ловко снимают изоляторы с колосьев. Муся, обработав деляну ячменя, останавливается опять возле пшеницы. Медленно-медленно ходит вдоль деляны.
- Ну, что, плохо, Мария Ивановна? - спрашивает ее "из овсов" Марфа.
- Растет, но туго, - отвечает Муся. - Только бы похолодания не было. Тогда прощай наши пшеницы...
- Сколько трудов положено! - вздыхает Марфа.
Люся работает рядом с Марфой, на них легкие безрукавные кофточки.
- Что-то холодно под вечер стало, - говорит Муся. - Давайте-ка сегодня пораньше уйдем. А то как бы Люся не простудилась.
- Да мне вовсе не холодно, - отзывается та.
- Нет уж, кончайте... Хватит на сегодня, - Муся срывает несколько зеленых колосков пшеницы.
С этими колосьями она подходит к дому. Увидев ее, с громким криком подбежал Володя:
- Мама, мама! Папа сказал - холодно будет.
- Когда это сказал папа?
- Сегодня...
Муся проходит в почвенную лабораторию. Василий сидит за столом, работает - смотрит в микроскоп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13