– Не услышал звонка, прости! – соврал он.
А Соня и не обижалась. Извинилась сама. Сказала, что позвонила и только потом подумала, что рядом может быть жена.
Они хорошо поговорили. Договорились созвониться в среду-четверг и, может быть, что-нибудь придумать. Из того разговора Миша понял, что Соня не влюблена. Это его слегка царапнуло, но и успокоило в то же время. Тогда Миша понял, что тревога миновала. И ещё он понял, что впервые так сильно встревожился по такому поводу. «Значит, что-то теперь не так, как раньше, – думал он. – Значит, теперь есть то, что нужно поберечь от разных тревог и переживаний. Значит, теперь важнее другое…»


***

Миша сидел в своём кабинете, облокотившись на стол и обхватив голову руками. Новая тревога даже мешала дышать. Он понимал, что до сих пор по-настоящему не осознал, что Юля-то умерла, что её больше нет. То, что она совершила, он осознал, а то, что умерла, – ещё нет. Миша понимал и удивлялся тому, что горе, знакомое ему горе утраты, ещё не настигло его. Он ещё не почувствовал непоправимость и безвозвратность произошедшего, и сам факт Юлиной смерти оставался пока только фактом, новостью, данностью, но до чувств и до горя этот факт ещё не дошёл. Он ещё даже по Юле не поплакал. Только ужас её поступка терзал его и тревожил.
«С этим надо что-то делать!» – думал Миша. Он чувствовал необходимость справиться с тревогой. Он даже хотел, наконец, испытать горе от произошедшего. Но тревога блокировала все остальные чувства. «Что-то надо с этим делать! Надо с этим разобраться», – думал и думал он.
Он встал из-за стола, подошёл к окну и открыл его. Утро было холодное и ветреное. Миша закурил, дым несло внутрь. Он сделал пару затяжек, но остро почувствовал, что курить на самом деле не хочет, и выбросил сигарету в окно. Мише стало ясно, что справиться с тревогой и хоть как-то успокоиться можно только одним способом. Ему необходимо было разобраться и понять, почему Юля это сделала. Почему? Должна быть конкретная и внятная причина. Должно быть какое-то объяснение произошедшему. Эту причину нужно найти и попробовать понять, попробовать принять или не принять её как причину. Но сначала её надо найти. «Надо будет разузнать, что с Юлей происходило в последние месяцы, – думал Миша, – не такой человек Юля, чтобы ни с того ни с сего… Надо будет подробно в этом разобраться».
Миша подумал так, и ему даже стало как-то легче. У него появился почти план. А план – это действие. Миша даже горько и иронично усмехнулся и подумал: «План! Да-а-а… Действовать по плану намного легче, чем бездействовать без плана».
Эта мысль показалась ему забавной, и он даже решил её записать. Миша так делал. Он иногда записывал свои удачные фразы в блокнотик, а самые удачные начинал использовать в разговорах. Высшей, в этом смысле, радостью для него было, когда кто-нибудь реагировал на его высказывания как-нибудь так: «Здорово сказано, это Макиавелли?» или «А это вы кого процитировали?».
Миша захотел записать забавную, как ему показалось, мысль, он вернулся к столу, сел, взял ручку, тут же её бросил: «Ещё не хватало! Великая мысль! Тьфу ты, тоже мне изречение!» – выругал он себя мысленно.
Он стал думать о том, с чего надо начать и как можно побольше разузнать про Юдину жизнь последних нескольких месяцев. А ещё он всё вспоминал и вспоминал их последнюю встречу, как они сидели у Юли на кухне, долго говорили и довольно много выпили. Это был хороший разговор. Юля была такая спокойная. Но теперь Мише казалось, что она была слишком спокойная и грустная. Она тогда сама почти ничего не говорила, только расспрашивала… Мишины размышления прервали громкие шаги за дверью кабинета и стук в дверь. Миша ничего не успел сказать, как дверь открылась и в кабинет зашёл Лёня, его помощник, заместитель и почти друг.
– Доброе утро, Михал Андреич, – сказал Лёня, – я могу с вами переговорить?
– Доброе, Леонид Михалыч. Заходи, садись. А чего ты такой официальный?
– Да нет, ничего. Просто я подумал, у тебя что-то случилось. Ты вчера как с утра пропал куда-то… Я тебе звонил, звонил. Что-то стряслось?
– Стряслось, Лёня. Близкий человек умер трагически. Так что я вчера был занят и ещё несколько дней буду.
– Да ты что?! Кто-то из родственников?
– Нет. Знакомая одна. Очень близкая и старая знакомая. Очень дорогой мне человек.
– Вот беда! А сколько ей было?
– Сорок девять.
– Молодая совсем. Болела?
– Я же говорю, трагедия! Всё так неожиданно, Лёня. Ты меня не спрашивай лучше. Просто на этой неделе на меня сильно рассчитывать не надо.
– Хорошо. Извини!
– Ты что-то хотел сказать? – спросил Миша.
– Да. Хотел. И, к сожалению, это срочно. И, боюсь, без тебя обойтись невозможно.
– Что такое?
– Миша, дорогой! Нужно немедленно ехать в Петрозаводск. И надо ехать тебе. Со мной они отказались говорить. Категорически отказались.
– Что за новости! Зачем ехать? Там же всё решено-перерешено уже давно. Что они там выдумали?
Миша почувствовал, что гневается. Он уже два раза за лето и начало осени бывал в Петрозаводске. Там прокладывали новую федеральную трассу. Делали дорогу давно. Строительство этой трассы то останавливалось, то оживало. Пока эту дорогу строили, несколько раз успела поменяться городская власть, областная и даже правительство страны пару раз сменилось. Тех, кто когда-то эту дорогу начал строить, уже не вспоминали. Но за такое долгое время поменялись не только власти, но и нормы, стандарты и прочие требования к современной дороге. Короче, недавно за эту трассу взялись всерьёз, и Миша договорился, пробил и добился того, чтобы именно его фирма изготовила и установила все дорожные знаки в полном объёме на этой трассе, а ещё и сделала всю дорожную разметку. Дорожная же разметка была для Миши делом новым, ещё мало знакомым, но он видел много смысла и перспектив в том, чтобы кроме знаков заниматься ещё и дорожной разметкой. Петрозаводская трасса была первым его шагом в этом направлении. Он уже закупил необходимое для этого и очень дорогое оборудование.
– Миша. Они там чего-то стали мутить насчёт разметки, – слегка скривившись, сказал Леня. – Кого-то нашли другого, вроде как дешевле. Я думал, хотят поторговаться и снизить цену. Но вижу – нет. Скорее они кого-то своего толкают. Я им говорю, что всё уже решено. Пытаюсь строжиться, они трубку бросают. Миша, я вчера весь день на эти разговоры убил. Всё без толку. Они со мной не разговаривают…
– Значит, так! Они просто так, сами там ничего сделать не должны и не могут. Всё уже действительно решено. Ну вот с кем ты там разговаривал?
– С этим, как его? Николай… Чёрт, – Леонид замялся, открыл портфель и стал копаться в нём.
– Не трудись, Лёня! Это не важно. Те, с кем мы решали эти вопросы, и те, с кем я договаривался, тебе звонить не станут. А это так, возня. Ты зря нервничаешь. А если бы мне пришлось из-за каждого звонка, каждого мудака куда-то ездить, то что бы из меня сейчас было?
– А мне кажется, что необходимо срочно отреагировать, там очень… – начал быстро говорить Леонид.
– Не собираюсь реагировать! И звонить не буду, – оборвал его Миша. – И тебя прошу не дёргаться.
– Я вчера целый день на это убил! – уже сердито сказал Леонид. – Я не дёргаюсь, я просто высказал своё мнение.
– Я его услышал, – тоже резко сказал Миша. – И уже успел сказать своё мнение по этому поводу. Не надо лишних переживаний и нервов. Если ты понял, что с тобой этот вопрос обсуждать не хотят, значит, нечего туда и лезть. Значит, не твоего уровня вопрос. Понял?
– Я это как раз понял! – ответил Леонид, выпрямив спину. – Поэтому тебе всё это и излагаю. И считаю, что тебе надо подключиться, и срочно.
– А я считаю, что ты зря тратишь своё время и моё. Я не думаю, что мне нужно реагировать на все твои догадки и предположения, а уж тем более сломя голову мчаться в Петрозаводск или даже туда звонить. У меня умер близкий человек. Можно меня сейчас не отвлекать своими подозрениями?
– Миша! Я тебе сочувствую, – сказал Леонид, вставая, – у тебя умер близкий человек. Это горе! Но жизнь на этом не закончилась. Мы все над этим проектом работали! Не ты один этот Петрозаводск…
Миша хлопнул ладонью по столу, Леонид даже вздрогнул.
– Всё! Достаточно! До понедельника я слово «Петрозаводск» слышать не желаю. И тебе запрещаю туда звонить. – Миша сделал паузу. Он сидел, Леонид стоял. – Что-то ещё? Неужели ничего, кроме этого Петрозаводска, нас не беспокоит?
Леонид посмотрел в окно и помолчал минуту.
– В остальном всё нормально. С людьми из Омска я вчера встретился сам. Там всё понятно. Время на подумать у нас есть. У них тема интересная. Работы там много и на несколько лет. Договорились окончательно встречаться в конце ноября. Но придётся лететь в Омск. Извини, Миша, я с тобой вчера связаться не мог и принимал решение сам.
– Всё правильно, но подробнее об этом в понедельник. А что ещё?
– Да мелочи, Миша. В понедельник, значит, в понедельник.
– Спасибо, Лёня, – вставая, сказал Миша, – сегодня в четыре должны немцы подъехать, я им назначал. Отменять уже поздно. Сам их встреть, ладно? – на этих словах Миша вышел из-за стола и подошёл к Лёне.
– Хорошо, сделаю, – сказал Лёня. – А тебе помощь никакая не нужна?
– Нет, Лёня! Ничего не надо. Просто побудь за меня до понедельника. И постарайся меня не дёргать, пожалуйста, в эти дни.
– Хорошо. Сделаю, – сказал Лёня и пожал протянутую Мишей руку, – держись! – Он пошёл к двери, но не дошёл и остановился. – А всё-таки с Петрозаводском я бы не тянул. Позвони хотя бы. Вот чувствую я, что…
– В понедельник! – оборвал его Миша.
– Ладно! – кивнул головой Леонид. – Может, ты и прав. Извини, – сказал он и вышел.
Миша остался стоять посреди кабинета. Его просто распирало от гнева и досады. Он уже успел пожалеть о том, что отругал Лёню. В Петрозаводске было всё очень непросто, и ему там помотали нервы, когда он туда ездил. С трудом ему досталась эта трасса, и Ленина тревога была не напрасной. Сильно хотелось позвонить туда, наорать, поставить кого-нибудь на место. Делать этого, конечно, не нужно было ни в коем случае. Он и его фирма были сильно заинтересованы в этой дороге и в этой работе. Надо было выяснить, что там началась за возня в очередной раз. Но Миша боялся, что не сдержится и наломает дров, а разговаривать мягко и спокойно с суетливыми и хитрыми петрозаводскими чиновниками он сейчас не мог.
Миша выглянул из кабинета. Секретаря Валентины на месте ещё не было. Валентина, крупная дама сорока пяти лет, была очень ценным работником. Она работала у Миши уже шесть лет. Никогда ничего не забывала, всё содержала в идеальном порядке, слухов не распускала, своим голосом, особенно в телефонной трубке, могла, кажется, успокоить буйно помешанного или террориста. Единственно, пунктуальность не входила в число её добродетелей. С мужем она развелась, сын учился в университете. Ценный работник.
Миша вернулся за стол, взял ручку, листок и задумался. Он любил писать списки дел и задач. Когда дела и задачи были написаны в столбик по порядку, по степени значимости и срочности, они становились более конкретными, менее сложными, более выполнимыми и нестрашными. Отдельно Миша писал список проблем, от этого проблемы уменьшались в размере и даже количестве. Такие списки он писал исключительно для личного пользования.
Он посидел, посмотрел на листок, покусал кончик ручки и наконец вывел в левом верхнем углу листа цифру 1 и поставил точку. Какое дело или задачу написать рядом с этой цифрой, он решить не мог. Так и сидел пару минут, глядя на единицу и точку.
Вдруг в дверь тихонько постучали, затем дверь приоткрылась, и Валентина заглянула в кабинет. Она, как обычно, широко улыбалась.
– Доброе утро, Михаил Андреевич, – своим удивительным голосом сказала она, – если что, я уже на месте. Газеты принесла, всю почту сейчас проверю. За вчерашний день ничего не случилось. Я всех, как вы просили, предупредила, встречи все перенесла. В связи с этим хотелось бы кое-что уточнить…
– Валя, дорогая! А Лёню ты почему не предупредила? Он мне с утра устроил истерику, говорил, что дозвониться до меня не мог, – сказал Михаил, сидя и всё ещё держа ручку в руке. Пока он говорил, Валентина зашла в кабинет.
– Михаил Андреевич! Разумеется, я его предупредила, что вас целый день не будет и что вас беспокоить не нужно. Вы мне сказали, что у вас случилась беда и что это личное дело, я так, по крайней мере, Леониду Михайловичу и передала. Остальным ничего такого не говорила. Мол, непредвиденные личные обстоятельства и всё. Перед всеми извинилась, никто не в обиде. Но Леонид Михайлович… Вы же сами знаете. Его ничем не остановить. Кофе вам сделать?
– Да. Сделай, пожалуйста. И водички холодной принеси, – подумав, ответил Миша.
– И простите, Михаил Андреевич. Вы бы сразу могли сказать, если вы уже знаете, как вы намерены сегодня трудиться? Вы сегодня на месте или как?
– Валюша, милая! Не знаю пока. Я, пожалуй, до понедельника даже если буду здесь, то для всех меня нет. Тут такая беда стряслась… – Миша прикусил нижнюю губу и пару секунд молчал. Валентина хорошо знала Юлю. Юля даже помогала Валиному сыну поступить в университет. Мише очень не хотелось сейчас говорить на тему вчерашнего. – Вчера утром, точнее, ночью… Юля… Юлия Николаевна умерла. Я не стал вчера говорить, знал…
Валентина резким движением закрыла рот обеими ладонями и приглушённо вскрикнула.
Она Юлю знала хорошо. Они даже приятельствовали. Когда-то, года четыре назад, Миша помогал Юле делать дома ремонт. Помогал деньгами и организационно. Точнее, Валентина тогда занималась организационными вопросами и созданием у Юли иллюзии, что это Юля сама оплачивает ремонт, а этот ремонт стоит совсем недорого. Тогда они и подружились. А с Юлей невозможно было не подружиться.
Валентина долго плакала, пила таблетки, не могла отвечать на звонки, несколько раз уходила в туалет умываться.
– Как же это? Мишенька, как это – умерла? – вытирая и вытирая лицо мокрым платочком, говорила Валентина. – Что с ней случилось? Инфаркт? Инсульт? Мишенька! Горе-то какое!
1 2 3 4 5 6 7 8 9