Мне не изменяет память?
Зацаренный растерянно помолчал, потом вперил в меня свои голубые буркат
ые глаза:
Ч Вы, что Ч тоже юрист?
Ч Я тоже юрист. Я ваш коллега, старший оперуполномоченный МУРа…
Зацаренный засмеялся и спросил:
Ч Что же вы, коллега, цитируете комментарий со второго пункта? Там ведь, е
сли помните, есть пункт первый. И подтверждает он мою правоту…
Ч Это почему еще?
Ч Потому, что там сказано: «Данные, свидетельствующие лишь об антиобщес
твенных, но уголовно ненаказуемых поступках, не могут считаться основан
ием для возбуждения уголовного дела». Вот так…
Я слушал Зацаренного и все больше убеждался, что его голос так могуч и убе
дителен, потому, что возникает не как у нас всех Ч в маленькой гортани, а ф
ормируется мощным желудочно-кишечным трактом, где-то там глубоко, в неве
домых словоносных недрах рождается эта звуковая стихия. Его речь была не
похожа на мое жалобное колебание воздуха, это было неисчезающее дрожани
е эфира Ч это звучал величественный Лагос, имеющий массу и объем.
Ч Мне кажется, мы не можем договориться потому, что вы заранее твердо уве
рены, будто автор телеграммы просто злой глупец, совершивший аморальный
антиобщественный поступок…
Ч А вы твердо уверены, Ч перебил меня Зацаренный, Ч что это злой демон,
спланировавший умышленное убийство почтово-телеграфным методом…
Ч Нет, я в этом не уверен, Ч покачал я головой, Ч но считаю при нынешних-т
о трагических и в то же время достаточно таинственных обстоятельствах в
сякое предварительное теоретизирование неуместным. Я бы хотел, чтобы сл
едствие дало ясный и недвусмысленный ответ Ч кто он, человек, отправивш
ий телеграмму? И зачем он это сделал? Или почему он это сделал…
Ч Да, я с вами согласен, Ч вздохнул Зацаренный, Ч но мы же с вами практик
и, реалисты и знаем, что раскрутить подобную глупость в сто раз труднее, че
м любое хитроумное изощренное убийство…
Ч Опять Ч двадцать пять! Мы с вами не знаем Ч глупость это или изощренн
ое убийство…
Ч Хорошо, хорошо! Я с вами не спорю! Ч замахал энергичными ручками, загро
хотал надо мной Зацаренный. Ч Я хочу вам задать товарищеский коллегиал
ьный вопрос. Вот вы работник МУРа, можно сказать, образцовой, лучшей розыс
кной службы. Представьте, что к вам обратились с подобным материалом. Вы б
ы настаивали на возбуждении уголовного дела? С перспективой вечной нера
скрываемой «висячки?
Экий паршивец! Он поставил меня в невыносимую позицию демонстрации свое
й добродетели, но у меня нет возможности кокетничать и жеманиться. И я тве
рдо ответил:
Ч Я лично возбудил бы. Я надеюсь, что вы освободите меня от предъявления
своего послужного списка и доказывания моей добросовестности…
Ч Упаси бог! Ч взорвал акустическую бомбу Зацаренный. Ч Я вам верю, но о
дин мой очень умный друг всегда говорит, что никакой следователь не долж
ен, не может расследовать дел, связанных с судьбой близких людей, как ни од
ин хирург не станет оперировать дорогого ему человека. Руки дрожат!
Ч Да, у меня дрожат сейчас руки, Ч сказал я. Ч Может быть, ваш друг и прави
льно говорит про хирургов…
Ч А про нас? Ч усмехнулся Зацаренный.
Ч Про нас? Я вот только сейчас понял, что когда каждое дело будет волнова
ть тебя лично так, будто тебя самого режут, тогда правосудие будет обеспе
чено, как надо…
Ч К сожалению, если смотреть на вещи реально, это невозможно. И когда гор
ечь утраты стихнет и вы немного успокоитесь, поймете, что нельзя боль все
го мира принять на себя… Вы не понимаете, что…
Я встал, дальнейший разговор мне представлялся бесплодным. Образованны
й, приличный человек, наверняка честный работник. Особая порода людей, ко
торые начинают и завершают любой спор заявлением: «вы не понимаете, что…
».
Зацаренный протянул мне руку, напутственно гулко прогрохотал:
Ч Мы, конечно, что сможем, проверим… Хотя особых надежд не питаю… Да и сем
ья покойного ни с каким заявлением не обращалась… Вы им скажите… чтобы в
се было в установленном порядке…
На автомобильной стоянке, кроме моего «жигуленка» цвета «коррида» уже н
икого не осталось. Все разъехались. На опустевшей площади валялись оранж
евые кляксы апельсиновой шкуры, пустые сигаретные пачки, ветерок разнос
ил клочья бумаги. Черным колодцем зияла брошенная на асфальте лысая покр
ышка с грузовика. Напившееся тяжелой краснотой солнце садилось в пепель
но-свинцовые горы облаков.
Я подошел к машине и увидел, что рядом с водительской дверью сидит Барс. За
выл он тоненько и посунулся ко мне.
Ч Ты как меня разыскал? Ч потрепал я его по загривку, и Барс длинным горя
чим языком лизнул мне ладонь. Ч Садись в машину, поедем домой. Ч Я открыл
заднюю дверцу, и Барс ловко прыгнул в кабину.
Я сел за руль, повернул в замке зажигания ключ, и мотор ровно, сильно заурч
ал, плавно включилось сцепление, медленно покатился по пустынной площад
и автомобильчик. Во всем городке пахло сиренью и пылью. Безлюдно и тихо. То
лько у подъезда Дома культуры толпились люди, доносился хохот и взвизгив
ания девчат. Свернул на зеленую Комендантскую улицу, навстречу со свисто
м, как стрижи, промчались два пацана на велосипедах, и снова стало пусто и
тихо, залито неверным сумеречным светом майского заката.
У меня было ощущение, будто я сплю. Снится диковинный, странный сон, пугающ
ий, неприятный, я знаю, что это сон, но стряхнуть его мягкое, обволакивающе
е ярмо не могу. И поскольку во сне мы ничему не удивляемся, я уже принял сме
рть Кольяныча, и теперь надо, что-то делать, разговаривать, действовать, н
о, как во сне и бывает, я не знаю своей роли, не понимаю, что мне надо предпри
нять, какие слова я должен говорить.
Слева впереди меня по тротуару широко вышагивала статная крупная женщи
на с развевающимся хвостом светлых волос. Я притормозил около нее, высун
улся в окно:
Ч Садитесь, Екатерина Сергеевна, довезу вас до дома…
Завуч в первый момент отшатнулась, потом узнала меня, усмехнулась:
Ч Да нет уж, спасибо… Я не домой, и идти мне тут рядом совсем…
Ч Тогда я могу вас проводить, Ч предложил я.
Ч А чего провожать? Ч громко засмеялась она, и ее смех вспорхнул в зелен
ых сумерках жестяной птицей. Ч Тут у нас не заблудишься, все рядом…
Я уже вылез из машины, скомандовал негромко Барсу: «Охраняй» Ч и подошел
к задержавшейся в нерешительности женщине. Вихоть, ее зовут Екатерина Се
ргеевна Вихоть.
Ч Я все равно хотел вас повидать, мне надо с вами поговорить по делу, Ч ск
азал я настырно, а она пожала плечами, нехотя согласилась:
Ч Если по делу, то конечно…
Ч А вы опасаетесь, что бездельные вечерние прогулки с малознакомым муж
чиной вас могут скомпрометировать? Ч поинтересовался я.
Ч Меня никакими обывательскими сплетнями не скомпрометируешь, Ч резк
о врубила она мне, Ч но заботиться о своей репутации педагога я обязана…

Она была сейчас похожа на дот Ч огромное неприступное сооружение, котор
ым стремятся завладеть какие-то несуществующие захватчики, а может быть
, она нарочно придуривалась, стараясь оттянуть время? Может быть, ей сейча
с не хотелось говорить со мной?
Но я уже стряхнул с себя оцепенение просоночности, я делал привычное мне
дело Ч разговаривал с людьми. Дело в том, что настоящая розыскная работа
Ч это не ползание по земле в поисках следов и не преследования, не охота,
не засады. Это просто разговоры. Много разговоров. С людьми интересными и
противными, искренними и лживыми, мудрецами и дураками. Горы слов просеи
ваются через сито моего интереса, массу сведений трясу я на грохоте свои
х представлений о возможном и необходимом, пока не заблестит на дне иско
рка правды, бесценная крупица истины.
Ч Заверяю вас, Екатерина Сергеевна, что я человек очень строгих правил и
знакомство со мной никоим образом подорвать вашей репутации женщины и п
едагога не может…
Ч Я не в том смысле… Ч слегка смутилась Вихоть, получив от меня гарантии
, что я не начну прямо здесь, на вечерней улице, терзать ее репутацию. Ч Я э
то так сказала, вообще…
Ч Вот и я сказал так просто, вообще. Ч Мы пошли потихоньку по улице рядом
, но взять ее под руку я не рискнул, поскольку от такой ревнительницы своей
репутации за подобную вольность можно было бы в два счета схлопотать по
физиономии. Несчастные беззаветные хранительницы рубежей, на которые н
икто не посягает!
Ч Как вы думаете, Екатерина Сергеевна, кто мог отправить Коростылеву эт
у телеграмму?
Ч А почему вы именно меня об этом спрашиваете? Ч вскинулась Вихоть.
Ч Я об этом спрашиваю всех, Ч мягко пояснил я. Ч А ваше мнение для меня о
собенно ценно…
Ч Интересно знать, почему же мое мнение вас интересует особо?
Я старался не смотреть на эту говорящую лошадь, только вслушивался внима
тельно Ч ее голос подрагивал, она странно реагировала на мои естественн
ые вопросы.
Ч Вы же много лет вместе работали, хорошо знали Николая Иваныча. Вы, каже
тся, тоже словесница?
Она кивнула. В задумчивости она не замечала, что все время убыстряет ход, м
ы начали с вялого прогулочного шага, а сейчас она топала рядом со мной дро
бной, тяжелой рысью.
Ч Вы, Екатерина Сергеевна, завуч, на вас так или иначе замыкаются все пре
подаватели, ученики и их родители. Вы лучше других можете знать, к кому из
них следует внимательнее присмотреться…
Ч Этого я не знаю! Мне вообще неприятно думать, что подобное могло быть к
ак-то связано с моей школой.
Ч Приятно или противно, тут уж считаться не приходится. Думать надо, и дл
я меня будут очень ценны ваши соображения…
Ч А какие у меня могут быть соображения? Скорее всего это сделал кто-то и
з старшеклассников. Очень трудная подрастает молодежь…
Ч Да, я думаю, что во все времена подрастающая молодежь была трудной для
взрослых, а у кого-нибудь из старшеклассников конкретно были с Коростыл
евым конфликты?
Ч Ну, этого я не могу сказать… Вообще Коростылев был человек прекрасный,
но согласиться с его педагогической методой я не могла. Особенно в после
днее время. Может быть, это у него возрастное. Да, что сейчас говорить…
Ч А, что вас не устраивало в его педагогическом подходе?
Ч Да разве во мне дело? У него ребята распускались… После его уроков друг
им педагогам было трудно владеть классом.
Ч Поясните мне, Екатерина Сергеевна, что это значит… Я ведь в школьных де
лах профан.
Ч Да тут не надо быть специалистом, есть аксиома взаимоотношений учащи
хся и преподавателей. Ч Мы свернули направо в сонный переулок, и сразу же
на столбах заморгали, затеплились лампы дымным сиреневым светом, постеп
енно наливавшимся яркой голубизной. И рой мошкары заходил кружащейся се
тью вокруг истекающих слабым, неуверенным свечением фонарей.
Завуч не то досадливо, не то сердито сказала:
Ч Коростылев или не мог, или не считал нужным поставить необходимый бар
ьер между собой Ч воспитателем Ч и учениками
Ч воспитуемыми, а без этого водораздела педагог обязательно спускаетс
я с высоты своего опыта и авторитета до уровня детей. Ведь школьники Ч эт
о дети, и они должны точно знать, что такое дисциплина, что можно, чего нель
зя, где проходит грань между ними и взрослыми… Сейчас и говорить-то об это
м неуместно, но доходило до курьезов…
Ч А именно?
Ч Да этим «именно» числа нет. Ему балбес-десятиклассник Самочернов офи
циально заявляет на уроке, что считает Высоцкого поэтом лучше Маяковско
го, а Коростылев вместо того, чтобы поставить на место этого наглеца, начи
нает вместе со всем классом абсолютно серьезно разбирать, почему им нрав
ится сейчас Высоцкий. Ч Она тихо взглянула на меня и с искренним ужасом т
ихо сказала. Ч Они на уроке пели Высоцкого. С ума сойти можно…
Ч Екатерина Сергеевна, а может быть, это все выглядит не так драматическ
и? Может быть, Коростылев на этом уроке соединил для детей кажущийся им ра
зрыв между Маяковским и Высоцким?
Ч Нет! Этого не может быть! Можно только разрушить вечные ценности в неус
тоявшемся детском сознании…
Ч Екатерина Сергеевна, я не педагог, в теории воспитания понимаю мало, но
я хорошо знал Коростылева. И вот какой вопрос возник у меня: а вдруг он не о
пускался до детского уровня мышления, а поднимал их до себя? Вдруг он сам в
осходил к удивительному миру детского чувствования, нам, взрослым, уже н
едоступному?
Вихоть раздраженно фыркнула.
Ч Прекраснодушные разговоры постороннего человека! Вы знаете, какая у
учителя основная задача в классе? Не дать ученикам сесть себе на шею!
Я засмеялся:
Ч А я по простоте своей думал, что преподаватель должен научить ребят зн
анию наук и человеческого поведения…
Ч Безусловно! Но это цель! а метод Ч не дать себя оседлать развеселой ор
аве в тридцать человек, иначе никаких знаний преподать им невозможно…
Ч Екатерина Сергеевна, я сам учился несколько лет в классе у Коростылев
а, и ребята мы были не менее бойкие, чем нынешние, но никогда нам не удавало
сь да и, честно говоря, не хотелось оседлать Коростылева… Не знаю, может бы
ть, он постарел сейчас…
Ч Я и не говорю, что именно его класс мог оседлать, но постарел он безусло
вно. Иначе и нельзя объяснить то, что он говорил ребятам… Ч Она шла уже та
кой дробной рысью, что трясся тротуар.
Ч А чего же он такого говорил? Ч всерьез удивился я.
Ч Да сейчас-то и вспоминать об этом неуместно, но Николай Иваныч дошел д
о того, что его отдельные высказывания нельзя расценить иначе как религи
озную пропаганду…
Ч Что? что вы говорите такое?
Ч То, что слышите! Он объяснял ребятам, что Александр Невский не более не
менее Ч святой… Да-да! Христианский святой… Ч Она дышала возмущенно Ч
тяжело, искренне.
Я засмеялся: через множество лет сквозь кривую призму ее убогого воображ
ения и затаенного недоброжелательства вернулся ко мне старый урок Коль
яныча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21