https://wodolei.ru/catalog/unitazy/deshevie/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Но на каком основании статья 127 вообще могла быть приложима к евреям? Выше, в статье 124, Городовое уложение гласило, что свободное отправление религиозного культа «дозволяется иноверным, иногородним и иностранным». Эти категории, по-видимому, обозначали: неправославных, уже проживавших в определенных городах, местных уроженцев, не принявших православие; нерусских, которые переселились из одного русского города в другой (хотя термин «иногородний» сам по себе не имел ни религиозного, ни национального значения); иностранцев. То обстоятельство, что в положения статьи 127, в отличие от статьи 124, термин «иноверные» не включен, является не только вопросом семантики. Отсутствие этого слова предполагало, что положения статьи 127 распространялись на евреев потому, что в правовом отношении они рассматривались в качестве иностранцев, а не потому, что они и так обладали предусмотренными статьей 127 правами наряду с православными подданными нерусского происхождения, на которых распространялось действие статьи 124. Это наблюдение над содержанием Городового уложения приобретает решающее значение, если взглянуть на него в комплексе с другим постановлением Сената того времени – об отказе евреям в разрешении записываться в купечество в Риге, так как на это «особого Высочайшего повеления нет, без коего Сенат поступить на сие не может». Иными словами, несмотря на все заверения в противном, евреев все еще можно было рассматривать коллективно, как отдельное сословие. Если бы каждый из них числился «купцом» или «мещанином», а не «евреем», тогда такое понимание было бы невозможно: в этом случае он обладал бы законным правом регистрироваться в любом городе империи, получив внутренний паспорт, необходимый для переезда.
Именно такая двусмысленность, присущая некоторым статьям Городового уложения, и позволяла русским администраторам как тогда, так и впоследствии неправильно толковать права, данные евреям законом. Так, в петиции, направленной в Сенат в 1802 г. евреями Каменец-Подольска, говорилось, что бывший военный губернатор Волыни и Подолии, И.В.Гудович, однажды разрешил местным евреям занять половину выборных должностей в местечках, где они проживали. Сделал он это на том основании, что по статье 127 Городового уложения такое представительство было позволено иностранцам. Таким образом двусмысленность закона породила «ложный прецедент» – вполне законный с виду правовой прецедент, который позже был опровергнут как основанный на неверном прочтении исходного намерения законодателей. Сенат в 1786 г. ввел это постановление, а Гудович его «развил» – либо идя по стопам Сената, либо в свою очередь неверно поняв статью 127. После 1802 г. этот прецедент более не учитывался, и в правление Александра I евреев определенно уже не считали иностранцами.
Мысль о том, что евреи – это иностранцы, никогда не выражалась прямо, однако связанный с ней законодательный подход к евреям как к особой группе населения, которой все запрещено, если специально не разрешено, был реальностью, что подтвердила сама Екатерина в 1791 г. Это положение прочно вошло в российское законодательство. Некоторые историки увидели в нем исходную точку для появления целого свода дискриминационного законодательства, обрушенного на евреев в XIX в.
Однако в России рассматриваемого времени положение евреев не являлось чем-то особенным. Западные концепции сословных привилегий, не говоря уже о «естественных правах», не были отражены в законодательной традиции России, где существование государства зависело от усиленной эксплуатации всех ресурсов страны и населения. Государством устанавливались как привилегии, так и обязанности всех сословий, и переход подданных из одного сословия в другое не поощрялся. На перемену места проживания индивидуальных членов того или иного сословия также смотрели с неудовольствием. Отдельная группа населения могла заниматься каким-либо видом хозяйственной деятельности только по предписанию государства, и наоборот, все, что не было официально разрешено, воспринималось как запрещенное. Поэтому избранный Сенатом подход к евреям был направлен на прочное закрепление их в системе русского законодательства. Отрицательная сторона подобного подхода проявилась лишь со временем, а остальные решения Сената по поводу евреев можно рассматривать как сознательное стремление удовлетворить их требования и поощрить их постепенное вхождение в российское общество.
Если Сенат постановил, что городские общинные суды должны взять на себя светские функции религиозных судов еврейских общин – «бет дин», то одновременно он позволил продолжать деятельность «бет дин» в вопросах обрядности и ритуала. Учитывая характер еврейского общества, в котором религиозные предписания часто оказывали воздействие на различные сферы мирской жизни, это было все-таки лучше, чем ничего, с точки зрения интересов верхушки кагала. В будущем враждебные к евреям русские публицисты даже сетовали на то, что «бет дин» продолжает без помех осуществлять все свои прежние функции. Сенат еще больше укрепил власть старшин кагала, позволив им самостоятельно, как было раньше, раскладывать все подати на членов общины, за исключением твердого однопроцентного налога с объявленного дохода купечества. С точки зрения Сената такая уступка являлась лишь очередной попыткой привести управление евреями в соответствие с положением других общин. Соглашаясь на просьбу евреев. Сенат отметил, что сходная система распределения налогов была разрешена казакам, мещанам и государственным крестьянам на Украине. Благодаря этому главы кагала сохранили важное экономическое орудие воздействия на непокорных членов общины.
Для того чтобы поощрить евреев к вхождению в жизнь России, Сенат также провозгласил отмену всех польских законов, проводивших различие между христианами и евреями, чем в известном смысле нарушил обещания, данные польскому обществу в 1772 г. (о том, что все существующие привилегии сохранятся в полной мере). Таким образом, в постановлении Сената 1786 г. мы видим переплетение разнородных тенденций, отражающее неустойчивую позицию правительства в делах, касающихся евреев, свойственную всему царствованию Екатерины II.
В годы после выхода этого постановления Сената евреи продолжали добиваться преимуществ, обещанных им Городовым уложением 1785 г. Оптимистические заверения Сената в том, что евреи могут участвовать в жизни своих сословий наравне с христианами, мало-помалу стихали перед лицом традиционной враждебности коммерсантов-поляков к евреям, особенно острой потому, что экономическое соперничество подхлестывалось религиозным противостоянием. Всего заметнее это проявилось на местных выборах. Например, в 1786 г. канцелярии генерал-губернатора Белоруссии пришлось вмешаться в ход выборов магистратов белорусских городов, чтобы обеспечить избрание евреев. В июне того же года, когда было объявлено постановление Сената, представители кагалов жаловались, что в Витебске не только отказывают евреям в избрании, но даже силой прогоняют еврейских выборщиков с избирательных собраний. Пытаясь успокоить христианское большинство, генерал-губернаторы раз за разом сокращали еврейское представительство в выборных органах своими административными распоряжениями.
Хотя все это происходило в далеких от столицы провинциях, но отражало постепенную перемену в отношении русских властей к евреям. В 70-е гг. XVIII в. существовала еще определенная терпимость в отношении евреев. В то время правительство занималось, в основном, наведением порядка внутри страны и пополнением казны. В 80-е гг. делались неоднократные попытки соединить евреев с существующими русскими сословиями. В 90-е гг., в период второго и третьего разделов Польши, в состав империи вошло гораздо более многочисленное и разнородное еврейское население. В то же самое время российские власти начали разочаровываться в значимости экономической деятельности еврейских купцов из Белоруссии. На этом фоне, как только появилась возможность, чиновники не замедлили вспомнить прецедент, согласно которому евреи купеческого сословия пользовались сословными привилегиями только там, где они имели право проживать согласно предписанию властей.
В начале 1790 г. руководство московского купечества развернуло кампанию против еврейских купцов, ведших дела в городе. Представители купечества в прошении на имя московского главнокомандующего генерал-аншефа П.Д. Еропкина подчеркивали, что они поступают так «…не из какого-либо к ним в рассуждении их религии отвращения и ненависти», но потому, что «…по хитрым их во всем предприимчивостям, и известным всему свету сродным им лжам и обманам, не могли понесть от них всеобщего здешней торговли расстроения и совершенного упадка». Обратившись к прошлым постановлениям о евреях, в том числе к сенатскому указу 21 января 1786 г. и к последовавшему в 1789 г. решению о запрете на проживание евреев в Смоленской губернии, купечество заявило, что закон не дает им никаких оснований жить в Москве. А раз так, то всякий еврей, приписавшийся к московскому купечеству, мог это сделать только с помощью незаконных ухищрений.
Далее, в документе евреи обвинялись в том, что, записавшись в купечество, они нарушали все правила, регулирующие коммерческую деятельность: по всему городу незаконно торговали в розницу, вели дела в неразрешенных местах, славились умением надувать кредиторов, и русские люди, павшие жертвой обмана, разорялись и не могли прокормить семьи. Мало того, еврейские купцы тайком привозили с собой своих соплеменников, из-за чего их становилось в городе все больше и больше. Русские купцы жаловались на то, что евреи были опасными конкурентами, так как продавали дешевле свой, якобы контрабандный, товар. Они представляли угрозу для денежного обращения в стране, так как портили монету или незаконно вывозили ее за границу. В прошении особенно злокозненным и ловким из евреев назван Нота Хаимов, который «… введя себя у публики разными ухищрениями и подлогами в знатный кредит и выманя чрез то у многих здешних купцов в долг товаров ценою до пятисот тысяч рублев все оные выпроводил в разные, им только одним известные места, а потом и сам со всем тем явно похищенным столь важным капиталом из Москвы скрылся за границу, оставя по себе следы жалостного многих купеческих домов разорения; из которых некоторые с печали померли, оставя бедных жен и детей без всякого пропитания, а прочие, пишась всего собранного многолетними трудами имения и кредита, сделались банкротами и лишились невинно честного имени гражданина».
Эти обвинения были столь серьезны, что встревоженные московские власти приняли меры. 14 февраля 1790 г. губернская администрация запросила сведения о численности евреев в Москве и об обстоятельствах их включения в купечество, а также рапорт о деятельности Ноты Хаимова и сводку действующих правовых постановлений, включая те, которые запрещали евреям приписываться к рижскому и смоленскому купечеству.
Как ив 1784 г., евреи поспешили защитить себя. Одним из тех, кто занялся этим, был Цалка Файбишович, в 1785 г. возглавлявший депутацию евреев Белоруссии, направленную в Сенат. В петиции, подписанной шестью еврейскими купцами, шла речь в защиту евреев в целом и, в частности, их экономической деятельности в России. Подписавшие этот документ твердо отстаивали свою честь и осуждали своих русских соперников за применение оскорбительного термина «жиды» и за утверждение о наличии у евреев «развращенных нравов». Они писали, что евреям стыдиться нечего: «…святой наш закон и предание суть явны и всему свету известны, яко они основаны на любови к Богу и к ближнему, по правилам десятери заповедям Господним; и поелику Старый Завет есть предзнаменование, свидетельство и основание святости Нового Завета…». Авторы петиции предлагали собственное толкование сенатских постановлений, утверждая, что содержащиеся в одном из них слова: «без различия закона и народа» позволяют евреям жить и торговать по всей Российской империи. Если московские купцы заявляли, что в порядочных государствах не терпят евреев, то их оппоненты утверждали как раз обратное. Так, писали они, процветание Голландии доказывает, какие выгоды приобретает государство, проявляющее терпимость к евреям. Что же до якобы свойственного им стремления к закулисным маневрам, то евреям прятать нечего, а потому они и записались в московское купечество открыто и без обмана: «…невзирая, что бороды, одеяние, даже и имена наши ощутительно доказывают каждому наш род и закон». С другой стороны, говорилось в петиции, в случае изгнания евреев российская торговля и финансы могут понести серьезный ущерб.
Задача сделать выбор между этими двумя противоположными точками зрения выпала на долю президента Коммерц-коллегии графа А.Р.Воронцова. В конце 1790 г. он представил в Сенат записку по вопросу о еврейских купцах. В своих рассуждениях Воронцов исходил из двух основных идей – о законности и о пользе. Он попытался дать обзор законов, регулирующих проживание евреев в России, и оценить с точки зрения государственных интересов выгодно ли будет разрешить евреям вступать в купеческое сословие внутренних губерний. Воронцов был согласен с тем, что Плакат 1772 г. разрешил евреям жить в границах империи. Но вспомнил он и роковой прецедент, согласно которому евреи могли проживать и вести дела только на специально разрешенных территориях. Это, напротив, исключало допуск евреев во внутренние российские губернии.
Как гласит пословица, «закон что дышло…» – если бы Воронцов нашел полезным продвижение евреев в глубь страны, то можно было бы ожидать и «специального разрешения» на это. В своем окончательном решении Воронцов опирался на аргументы обеих спорящих сторон. Он согласился с мнением еврейских истцов, утверждавших, что опыт Голландии свидетельствует о пользе, приносимой евреями принявшему их государству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47


А-П

П-Я