Атеист закрыт для Бога. Но, как правило, его душа задраена и от темного религиозного опыта. А вот когда в расхристанной стране начал пробуждаться религиозный инстинкт, и люди без всякой робости начали вторгаться в мир религии, сразу стала ясна их беззащитность. Пока человек сидит в окопе или в укрытии, ему нет дела до того, какие пули летают выше его головы. Но если он выпрыгивает из окопа без всякой боязни и даже без подозрения о существовании снайпера, то он очень рискует. Так атеизм всех прижимал к земле, всех держал в окопах — а потому и тяжких духовных повреждений было меньше, чем в эпоху «свободы совести».
И тем, кто получил первые ранения, стало ясно, что для путешествий в духовный мир действительно нужны средства защиты. Печальный опыт понудил их к согласию с призывом соблюдать технику религиозной безопасности. В наши храмы стали приходить испуганные люди. Их любопытство к опыту медитаций, йог, спиритических сеансов, гаданий и целительств вдруг обернулось ужасом.
… Однажды после моей публичной московской лекции подходит ко мне женщина и говорит: «Отец Андрей, Вы во время лекции пили чай. А вот этого делать не следует». Я подумал, что это опять Господь на меня какую-то кришнаитку наслал, и будет она теперь меня уверять, что чай и кофе — это наркотики, от них страдает энергетика и вообще портится карма… Исходя из этого предположения (помноженного на усталость) я посмотрел на собеседницу настолько недружелюбно, что она осеклась на полуслове: «Ой, простите, отец Андрей, я не представилась. Я — Жанна Бичевская. И мой совет — это совет певицы: чай сушит голосовые связки, и голос садится…». Затем же, когда мы познакомились поближе, певица рассказала мне о своем пути в Православие: «Все началось, как и обычно: оккультная литература. Блаватская, Рерихи, Вивекананда, Рамакришна… И вот однажды ночью читаю очередную оккультную книжку и натыкаюсь на вполне дежурный оккультный тезис — „путь вверх и путь вниз — один и тот же… Что вверху, то и внизу… добро и зло едины…«. И вдруг меня объял такой ужас. Пришло осознание — ведь это же уравнивание Бога и диавола, это же по сути сатанизм!… И от объявшего меня страха, я не могла оставаться на месте, я бросилась вниз, к своему «жигуленку« и помчалась в Троице-Сергиеву Лавру исповедоваться и причащаться!“.
На исходе ХХ века можно сомневаться в том, что существует Бог, но сомневаться в том, что существуют сатана уже нельзя… Сегодня в наших православных храмах очень много людей, которые приходят к нам не потому, что они Христа полюбили, а из страха. Но это великий и добрый страх. Это не страх от того, кто победит на следующих выборах, не страх от того, выплатят пенсию или нет, а страх от того, что люди попробовали войти в мир религии через черную дверь и обожглись. Они увидели, что дьявол — это реальность. Так вот, чем безбоязненнее люди входят в зону оккультного, тем чаще они понимают, из какого источника идет некогда возлюбленная ими безымянная «Сила» или «Энергия». Испытав же этот страх, они ищут защиты от него. И обращаются в Церковь. И теперь церковная жизнь становится для них понятнее.
Лишь один пример того, сколь значимы эти перемены. Еще десять лет назад православие было принято критиковать за «обрядоверие». Христианская философия в духе Бердяева — это интересно; евангельская мораль (особенно в переложении Льва Толстого) — замечательно; символика православной иконы, истолкованная Флоренским — просто здорово. Но вот зачем у вас так много обрядов? К чему все эти манипуляции со «святой водой» и «освященными просфорками»? Но сегодня стало гораздо понятнее, почему церковь призывает к освящению человеческого быта. Именно православные обряды, позволяющие окружить свою жизнь святыньками, исполняют защитную, а потому сегодня — и миссионерскую функцию.
Вот вполне типическая сценка. В храм приходит женщина и просит освятить ее квартиру. Представим, что ей попался либерально и философски мыслящий батюшка. «Освятить квартиру? Ну, зачем же сводить христианство к обрядам? Вы Евангелие читали?» — Да, читала когда-то… Но придите, освятите мне квартиру!». — «Так, может походите к нам на библейские чтения при нашем храме?» — «Да я ходила однажды… В тот раз Вы там как раз о терпимости и экуменизме рассказывали… Но, понимаете, мне нужно сейчас квартиру освятить». — «Ну что там у Вас с квартирой?» — «Да, знаете ли, что-то неладное стало у нас твориться… Мы тут Новый год встречали по восточному календарю. Ну, как водится, все подобрали по гороскопу, на славу отметили… Только вот после этого что-то тяжело в доме стало находиться. „Барабашка„ какая-то завелась“. — „Ну что, Вы, в самом деле, всяким суевериям доверяете. Вы почитайте что-нибудь о христианской философии. Кстати, вот новая книжка диакона Андрея Кураева вышла. Возьмите ее почитать“ — «Батюшка, да я пробовала. Читала. Но Кураева эта барабашка не боится. Вы лучше со святой водой к нам зайдите!“…
Именно нынешний оккультно-магический бум позволяет людям понять, что религия — это не только «мысли о духовном». Это реальность. И в этой реальности идет война. И в ней есть потери. Но, оказывается, православная традиция уже давно выработала средства защиты к этой войне. Именно поэтому рост неоязычества делает острее потребность в церковности.
Моя надежда не на всплеск миссионерской активности Православной Церкви. Моя надежда на «физиологию». Ну не может же не сработать элементарный рвотный рефлекс! Людей перекармливают оккультизмом. И во все большем количестве людей будет срабатывать чувство отвращения: «Ну сколько можно чушь нести! Побаловались в гороскопы — и ладно… но чтобы так настойчиво и с такой серьезностью рассуждать про магию и Шамбалу — это слишком!». Чем гуще миазмы оккультизма — тем отчетливее будет осознаваться освободительность правды, стоящей за словами Мандельштама: «Я христианства пью холодный горный воздух!».
Итак, к исходу тысячелетия своей христианской истории, Россия вновь оказалась языческой. Ничего непреодолимо-трагичного в этом нет. Христианство хорошо приспособлено для миссии в языческом обществе. Но очень многое зависит теперь от нас. Сможет ли Церковь трезво осознать свое новое положение и сделать из него надлежащие выводы? Создатель православной монашеской традиции преп. Антоний Великий очень неожиданно ответил на вопрос о том, что именно является главной добродетелью монаха. В качестве такой добродетели он назвал не пост, не молитву и даже не любовь, но — трезвость. Трезвость как умение верно оценивать себя, свои духовные состояния, свое положение, мотивы своих действий… И вот именно эта добродетель мне кажется наименее востребованной в современной церковной проповеди и публицистике.
В какой стране мы живем? Слишком часто приходится со страниц церковных изданий слышать несомненное: «Православная Россия… 85% населения нашей страны — православно-крещеные люди… Мы на нашей Святой Руси…». Крещеных действительно много… А вот сколько из них христиан? На Страстной Седмице в Москве причащается не больше 300 тысяч человек (если предположить, что в каждом храме подходят к Чаше в эти святые дни по тысяче человек; за средний я беру свой храм Иоанна Предтечи на Пресне). Но даже в этом случае число воцерковленных людей не превышает 4 процентов от населения Москвы. Да ведь будь в Москве 85% православных, разве была бы здесь почва для процветания тысяч «прорицательниц» и «целительниц»? Замечу, что Москва — самый, пожалуй, воцерковленный город России. Столь интенсивной и разнообразной духовной жизни, как здесь, нет нигде…
Почему так важно осознавать, живем ли мы в православной стране, в религиозно-нейтральной (чисто светской) или же в проязыченной? Да потому что от этого зависит образ церковной деятельности в этом обществе. Одно дело — если общество уже христианское. Оно согласно с основными нормами христианского учения и морали. Оно не всегда их соблюдает, но во всяком случае признает их нормативность. В этом случае монастырь выступает естественным пределом, идеальной целью церковной проповеди. Христос уже возглашен, известен. Теперь надо не узнавать о Христе, а возрастать во Христе. И это есть прежде всего монашеское призвание.
Но в обществе языческом нужно не столько уходить от мира, сколько идти в него. Тут даже монашество становится подспорьем в миссионерстве.
Если общество уже христианское, то Церкви принадлежит естественное право нравственно судить поведение его членов и лидеров, осуществляя свою оценку поведения своих чад именно с христианских позиций. Но если общество языческое, то надо быть очень осторожным, чтобы наши христианские оценки не показались непонятными, натянутыми, а то и прямо абсурдными. По верной мысли А. Б. Зубова, «Церкви следует вернуться к практике первых веков ее существования, когда христиане жили в еще не христианизированном государстве. Тогда они прилагали усилия не к тому, чтобы изменить, христианизировать законы государства (скажем, запретить гладиаторские бои, работорговлю, конкубинат, лупанары, мучительные казни, общие термы или театральное порно), но к тому, чтобы христиане избегали всех этих явлений, ситуаций и соблазнов. Святитель Киприан Карфагенский, например, советовал христианским девушкам и матронам не посещать общие бани, „дабы не становиться соблазном для глаз других«, но ему, кажется, и в голову не могло прийти требовать от проконсула Африки закрыть термы Карфагена по моральным соображениям. Здесь очень кстати совет апостола Павла об отношении к блудникам и лихоимцам внешним и внутренним для Церкви (1 Кор. 5,9-13): «Не внутренних ли вы судите? Внешних же судит Бог«… Также как немыслимо представить себе епископа, примиряющего Домициана с Нервой, так же почти невозможно надеяться, что могут увенчаться успехом переговоры думских фракций и Президента благодаря посредничеству Патриарха“. «С государством св. Киприан хотел жить в мире и старался — средствами ему доступными — обеспечить это мирное сожительство; скрылся из Карфагена потому, что его присутствие «может вызвать у язычников взрыв ярой ненависти» и он окажется «виновным в нарушении мира»; напоминал, что «спокойное поведение, скромность и тихий добрый нрав приличествуют всем христианам»; предостерегал карфагенян от больших сборищ: «Мы должны… соблюдать спокойствие». Вспомним его наказы исповедникам, его печаль по поводу их слишком шумного и бестактного поведения. Как в его письмах, так и в его трактатах не видно ни желания вмешаться в дела государства, ни, тем более, стремления на них повлиять. Такое стремление шло бы вразрез с самыми основами мировоззрения св. Киприана. Как многие его современники, и он был убежден, что мир, обветшалый и обессиленный, идет к концу; тревоги и беды того времени поддерживали это ожидание скорой и всеобщей гибели; не стоило прилагать усилий к земному устроению, но всё внимание следовало обратить на то, чтобы из нынешних и грядущих бурь вывести целым и невредимым тот корабль, на котором только и можно уцелеть и спастись, — Церковь. О ней и о ее людях, об их спасении и душевном здоровье все мысли и заботы св. Киприана».
Пикеты христиан против ТВ — помогают ли они сегодня расширению евангельского света в обществе? Или, напротив, вызывают у светских обывателей чувство недоумения и раздражения?
Пастырь может обличить своего духовного сына. Но к внешнему человеку далеко не всегда надо обращаться именно со словом осуждения. В житии преп. Макария Египетского есть случай, нередко нами сегодня забываемый. Однажды в дороге Макарий послал своего ученика идти впереди него. Когда тот прошел вперед, то встретил эллина. Это был жрец Падала, несущий большую вязанку дров. Послушник окликнул жреца со всем жаром неофита: «Эй ты, демон, куда бежишь?» Жрец, обидевшись, избил ученика Макария. Затем же он встретил и самого старца. Авва Макарий его приветствовал совершенно иначе: «Привет тебе, привет тебе, трудолюбец». Удивившись, жрец подошел к нему и сказал: «Что доброго ты увидел во мне, что почтил приветствием?» Сказал старец ему: «Я увидел тебя труждающимся, но ты не знаешь, что ты утруждал себя впустую». Жрец ответил: «Я тронут твоим приветствием и я знаю, что ты служишь великому Богу. Другой же злой монах, который встретил меня, оскорбил меня, и я избил его до смерти. Я не отпущу тебя, если ты не сделаешь меня монахом!» Так доброе слово преп. Макария обратило сердце эллинского жреца — и тот по крещении принял монашество. Мы сегодня действуем скорее по образу не слишком мудрого макариева ученика, чем по образу самого Преподобного.
Надо просто смириться с Промыслом Божиим, которые дал нам жить не в христианское время и не в христианской стране. Надо радоваться тем немногим, что готовы слушать нас, а не тратить жизнь в негодованиях по поводу тех, кого наши слова оставляют равнодушными. Апостолам не заповедано пикитировать врата тех городов, в которых не желают слушать их проповеди. Им повелено в таких случаях просто идти в другие дома.
10. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГОРОД
Еще одна черта современного мира, которую необходимо заметить и трезво учесть — это радикальное изменение нашей «социальной базы». Христианство перестало быть крестьянской религией. Оно вернулось в города. Именно — вернулось. Христианство начиналось как городское движение. В составе Нового Завета нет послания, адресованного «На деревню, дедушке». Послания Павла направлены к крупнейшим городским общинам — в Рим, Коринф, Фессалоники, Эфес… В течение целого ряда столетий христианство оставалось в городах и мало затрагивало быт и верования сельских жителей. Именно в ту эпоху слово «селянин» приобрело значение «язычник» (это значение слова paganus фиксируется в кодексах византийских императоров Юстиниана и Феодосия, а также в церковной литературе). И уже в этом значении paganus пришло в русский язык и стало звучать как «поганый».
Но в конце концов христианство совершило свой второй величайший миссионерский прорыв (первым прорывом был выход за рамки Израиля:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28