осознает, что живет в грехе, — уже хорошо. Значит, не безнадежен. Покаянная самооценка человека важнее греха.
— Но далекие от церкви люди полагают, если они не убивают, не прелюбодействуют, не крадут — то и не грешат. Что же такое грех с Вашей точки зрения?
— В церковном понимании грех — это рана, которую человек наносит своей душе. Сразу признаюсь, всех моих научных и богословских знаний не хватит, чтобы определить, что такое душа, поэтому позволю себе сказать о ней по-детски: душа, это то, что болит у человека, когда все тело здорово.
Человек понимает, что у него есть сердце, печень, желудок, когда они начинают болеть. Я когда начинаю разговор с детьми на эту тему, порой спрашиваю у них: «Встань, пожалуйста, и покажи — где у тебя находится печень». Ребенок, конечно, показывает на живот… А я ему говорю: «Ответ неправильный. Садись, пять. Да, пять. Это же ведь очень здорово, что ты не знаешь, где у тебя печень! Значит, ты здоров! Дай Бог, чтобы как можно дольше ты оставался в таком счастливом неведении!». Пока боли нет — нет и ощущения локализации органа. В детстве и юности для всей требухи есть одно название: «живот». А к 50-ти годам начинаешь отличать почки от надпочечников… А уж раз болит — значит, существует!
Вот так же — если, просыпаясь ночью от боли, ты осознаешь, что болит у тебя не сердце, не желудок, не суставы, а… душа, — то начинаешь понимать, что есть у тебя и такой орган. И пока человек не обретет опыт душевной боли, он и не знает, что у него есть душа. Есть печальное наблюдение медиков: у каждого человеческого органа обязательно должна быть своя болезнь. Если же у нас есть душа, у нее тоже должны быть свои болячки.
Поэтому так же, как мы заботимся о здоровье и чистоте своего тела соблюдаем правила личной гигиены, санитарии, не едим, что попало, не подбираем то, что валяется на обочинах, не пьем из дорожных луж, надо следить и за чистотой своей души: не пускать в сознание мусор, доносящийся из эфира или с экрана телевизора. Не покупать каждую газетенку или журнальчик, пусть даже самые цветастые и привлекательные, не верить сплетням…
Если человек эти простые правила не соблюдает, то в его душе начинается процесс, подобный раковому. Раковые клетки — это слишком здоровые клетки, не умеющие умирать: они бесконечно пухнут, делятся, порождая себе подобные, не умея уступать право на существование клеткам другого типа соседним. А ведь только в слаженности всех систем сохраняется целостность организма. Так в оркестре каждый музыкант на своем месте: кто-то играет на скрипке, кто-то на габое, а есть человек, который бьет в тарелки. Но если «тарелочник» начнет делать это слишком часто, заглушая остальные инструменты, что получится? Какофония. Так и в теле человека. Когда какие-то клетки начинают слишком поддерживать свою «партию», возникает рак. Так же и в душе человека: когда какая-то, сама по себе нормальная человеческая потребность, желание, начинает распухать, вытесняя, заслоняя все остальное, собственно человеческое, тогда рождается грех.
В сознании неверующих, нецерковных людей слово «грех» слишком прямолинейно ассоциируется сегодня с блудом, сексуальной областью жизни человека. Был даже такой случай. Накануне Великого поста в Прощеное воскресенье батюшка обратился к пастве: «Давайте простим друг друга и меня простите: я тоже человек и тоже грешен». Через несколько дней батюшка заметил, что прихожане на него косо смотрят. Удивился: во время поста люди становятся друг другу ближе, а здесь наоборот. Через верных прихожан он выяснил, в чем дело. Оказалось, пошел слух, что у него есть любовница. Священник удивился — откуда взялась такая сплетня. А ему говорят: «Да Вы сами вышли в Прощеное воскресение и честно признались в том, что согрешили…».
Грех — это все, что вредит человеческому, духовному росту. Это зависть и самовлюбленность, отчаяние и осуждение других людей, пристрастие к деньгам и леность…
— Я слышал, что убийство человека - не самый страшный грех. Почему?
— Есть разные виды грехов: против себя самого, против Бога и против ближнего. Вообще-то любой грех содержит в себе все три яда, но в разных пропорциях. Человек, убивая другого человека, несомненно грешит против ближнего своего. Этот грех сугубо страшен потому, что его последствия необратимы. Здесь и грех против Бога: человек, убивая другого человека, забывает о Боге, даже если он верующий. Есть тут и грех против себя самого.
В двух последних компонентах человек в будущем может кое-что изменить. Конечно, убийца не воскресит убитого, но может сам стать другим. Каким бы страшным ни было убийство, для убийцы всегда остается возможность перемениться.
Был такой светлый человек в советские времена, ныне покойный, Глеб Каледа. Доктор геолого-минералогических наук в миру и тайный священник, на квартире у которого был храм. Уже в 90-е годы он первым начал ходить в тюрьмы исповедовать приговоренных к смерти. Отец Глеб однажды сказал, что когда впервые шел к ним, думал, что, да, конечно, за преступлением должна последовать расплата, смертная казнь. Но когда он начал слушать исповеди этих людей, понял, что убивая их, мы делаем нечто страшное. Мы убиваем невинных. И дело тут не в в возможной судебной ошибке, а в том, что на казнь приводится уже совершенно другой человек, изменившийся за годы, проведенные им в ежедневном ожидании исполнения приговора. По сути, у него только паспортное тождество с убийцей, когда-то совершившим преступление.
Грех же более тяжкий, чем убийство — это отчаяние. Потому что отчаявшийся человек уже не может быть творцом своего будущего. Отчаяние — как фиксатор, удерживающий руки и ноги и мешающий выбраться из пропасти, в которую человек попал. Это — самый страшный грех, который совмещает убийство и самоубийство.
— А зависть, равнодушие, гордыня?
— Это тоже очень неприятные вещи, очень больно ранят, но их, как занозы, можно вынуть из своей души. А вот отчаяние тем и страшно, что если человек ему отдался, уже не может оперировать свою душу.
Нужно понять, что грех и преступление не одно и то же. Грех не сводится только к сфере наших межличностных отношений. Это не только некое негативное социальное действие в отношениях с другими людьми. Грех — это то, что в первую очередь происходит во мне самом.
В этом — отличие церковной этики от гражданского права. Очень верно это передал Ницше: «И если друг причинит тебе зло, скажи так: «Я прощаю тебе то, что сделал ты мне; но как простить зло, которое этим поступком ты причинил себе?«.
- Что страшнее: грешить против себя или против Бога?
— Это тесно взаимосвязано. Святой Исаак Сирин в 7 веке сказал: «Грешник подобен псу, который лижет пилу и не замечает причиняемого себе вреда, потому что пьянеет от вкуса собственной крови». Так что прежде всего человек всегда вредит себе самому. Например, недавно я был в Якутии, видел алмазные шахты («трубки»). У людей крайне тяжелые условия работы — нехватка кислорода, холод, мало солнца и так далее. Огромные котлованы на сотни метров уходят вглубь Земли. В морозы они совершенно не проветриваются. Выхлопные газы от работающей там техники остаются внизу, и рабочим приходится ими дышать. Это вредно. И люди это знают. Тем не менее, ради заработка они это делают. Это — грех против самих себя.
Грех ли это против Бога — не могу сказать.
Но религиозно-этический аспект появляется, когда речь заходит о детях. Детям приходится расти вдали от солнца. Получается, человек жертвует здоровьем уже не только своим, но и других людей ради денег, ради того, чтобы иметь возможность и квартиру побольше купить, и на курорте пошиковать.
Вот здесь и появляется возможность понять — зачем же религия нужна людям. Задача религии — освободить человека. Главное рабство — не в повиновении тому, что снаружи, а в подчинении тому, что изнутри. Разве на опасные производства людей сейчас доставляют под конвоем? Их там насильно кто-то удерживает? — Нет и нет. Так почему они здесь? Они знают, что и им и их детям здесь плохо. Зачем же они здесь? Их здесь держит господин доллар. Нет, не бумажка. А отношение к этой бумажке — вожделеющее, жертвенное отношение, служащее. Человек же оказался рабом у этой своей похоти. Это и есть тот вопрос, который религия ставит перед человеком: то, чему я служу, то, чему позволяю себя контролировать — достойно моего человеческого призвания или недостойно? Или я служу тому, что ниже меня, или же тому, что выше меня. Соответственно, я — раб вещей, или же я — раб Божий. Если раб Божий, то больше ничей не раб, в том числе не раб своего социального имиджа, не раб своих «хотелок».
- Считается, что богатые, жертвуя большие деньги, могут выкупить или откупиться от своих грехов. Так ли это?
— Можно я отвечу анекдотом? Новый русский приходит к батюшке и спрашивает: «Батюшка, если я пожертвую 100 тысяч на строительство твоего храма, ты можешь гарантировать, что моя душа попадет в рай?» Батюшка по раздумьи отвечает: «Знаешь, гарантировать, пожалуй, не могу, но попробовать стоит».
Этот же принцип провозглашала замечательная русская пословица: «глаза боятся, а руки делают». Иногда кажется, что работа невыполнима: ну нельзя прополоть все это поле до горизонта. Но ничего: ты начни работать, потом остановись, передохни и снова продолжай работать. А там, глядишь, и сделаешь все, что надо было сделать. Казалось, что невозможно — такой храм построить, детей столько воспитать… А ты — начни. А там и люди, и Бог помогут.
Так и здесь. Церковь не может никому выдать индульгенцию. Но если это пожертвование — хотя бы первый шажок на пути к покаянию и переменам в душе, значит, человек уже понимает, что ему недостаточно иномарок, костюмов, вилл и так далее. Он начинает чувствовать жизнь своей души. Это — начало самопознания, которое в конце концов может привести и к познанию Бога.
— Достаточно замолить грех — можно с чистой совестью жить дальше?
— Да нет в церковном богословии такого термина — «замолить грех». Нет тут математики — сколько молитв надо прочитать для отпущения вот такого-то греха. Но если человек начал такую молитву — это уже хорошо. Значит, он уже осознал нечто как свой грех и уже наметил движение своей воли в сторону, уводящую от этого греха. Это первый шаг. Но это еще не искоренение греха и не заживление его последствий. Болезненное воспоминание о том грехе должно оставаться навсегда. Чистая совесть только у людей с короткой памятью.
— А вредит ли душе кремация тела?
— Для посмертной судьбы человека образ погребения не имеет значения (не путать погребение с отпеванием). Многие христиане были растерзаны зверьми, растворены в серной кислоте или сожжены. Для Бога это не является препятствием для воссоздания нового человека. Как еще во втором веке сказал Минуций Феликс — «Мы не боимся, как вы думаете, никакого ущерба при любом способе погребения, но придерживаемся старого и лучшего обычая предавать тело земле» (Октавий. 34,10).
Самой кремацией нельзя оказать влияние на человеческую душу.
Более важно знать, что за мотив, по которому кремация была совершена. Если человек сознательно избрал такой путь своему телу после смерти — это значит, что он заранее не желал погребения по христианской традиции. Но в случае, если кремация была навязана после кончины, в ней не будет греха умершего.
И все же, хотя сожжение не грех, это не значит, что церковь приветствует данный ритуал. Дело в том, что при сожжении исчезает столь значимая для христианства символика зерна: тело опускают в землю подобно зерну, которое может воскреснуть в новой космической весне.
Кроме того, заключение пепла в колумбарий оставляет человека в каком-то вечном коммунизме. К родственнику нельзя потом прийти один на один, подобно тому как это можно сделать за обычной кладбищенской оградкой.
Неодобрение Церковью кремации мотивированно не боязнью того, что сожжение повредит погребаемым; просто пастырское сердце видит, что для тех, кто сжигает своих близких, это действие неназидательно: оно всевает в душу скорее отчаяние, нежели надежду
— Правда ли, что собаку в дом пускать нельзя?
— Это одна из самых распространенных сегодня приходских сплетен. Мол, «если дом освящен — поселяется Господь, а если пустили собаку в дом, — благодать Святого духа уходит! У кого собаки живут в одном помещении с иконами, тот не должен допускаться к Причастию!». Но богословских оснований для столь категоричного мнения нет.
Библия не учит о несовместимости собаки и благодати. Когда Ангел Рафаил сопутствовал Товии, шла «и собака юноши с ними» (Тов. 5,17). И Ангела это не отгоняло и не смущало.
Есть в Писании место, где собака оказывается символом блага: Какое общение у волка с ягненком? Так и у грешника — с благочестивым. Какой мир у гиены с собакою? И какой мир у богатого с бедным?» (Сир. 13, 21-22).
И нигде в Библии собака не именуется нечистым животным (равно как и кошка нигде не относится к животным чистым). Точнее, и собака и кошка одинаково нечисты: «Из всех зверей четвероногих те, которые ходят на лапах, нечисты для вас: всякий, кто прикоснется к трупу их, нечист будет до вечера» (Левит 11,27). В этом отношении собака приравнивается к человеку: прикосновение к трупу человека также считалось ритуально нечистым. Но еврейский закон, понимая неизбежность такого рода контактов, предписывал и средства очищения. Новозаветная религиозность не видит в прикосновении к трупу человека скверны и греха (вспомним прощальный поцелуй в конце отпевания). Тем более не стоит видеть греха в прикосновении к живой собаке.
Святитель Фотий, патриарх Константинопольский пишет об именовании животных «нечистыми»: «Многое по природе очень хорошо, но для пользующихся становится большим злом, не из-за собственной природы, но из-за порочности пользующихся… Чистое стало отделяться от нечистого не с начала мироздания, но получило это различие из-за некоторых обстоятельств. Ибо поскольку египтяне, у которых израильское племя было в услужении, многим животным воздавали божеские почести и дурно пользовались ими, которые были весьма хороши, Моисей, чтобы и народ израильский не был увлечен к этому скверному употреблению и не приписал бессловесным божеское почитание, в законодательстве справедливо назвал их нечистыми — не потому, что нечистота была присуща им от создания, ни в коем случае, или нечистое было в их природе, но поскольку египетское племя пользовалось ими не чисто, но весьма скверно и нечестиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28