Возьмем пример: надо вынести мусор. Замкнутому на себе человеку предложение вынести мусор делается одним тоном, а человеку, ориентированному на окружающий мир, совсем другим. Ты будешь искать особый подход и к «забияке», и к «побитой собаке», выражаясь метафорически. Я думаю, слушателям полезно это знать, потому что некоторые обращают внимание лишь на твою технику, а не на то, что в своей работе ты руководствуешься конкретным диагнозом данного пациента.
Эриксон: И результатом воздействия на гипнотизируемого.
Зейг: Ты изучаешь его внутренний мир и, исходя из своего диагноза, даешь установки. Ты используешь совсем особый вид диагностики.
Эриксон: Вот еще что следует принять во внимание: как мы все учимся говорить. Мы проходим через длительный период ошибок. «Я видю [sic] его. Я уви-дю [sic] его». У нас у всех за плечами богатый опыт ошибок, как грамматических, так и фонетических. Как многому мы учимся на этих ошибках! Можно нарочно сделать ошибку в расчете на помощь тех, кто приобрел знания, учась на собственных ошибках, и кто с готовностью принимает поправку от более знающего.
Зейг: И этим ты как бы возрождаешь в них…
Эриксон: Свежесть восприятия.
Зейг: Свойственную детству.
Эриксон: Да. «Мама, я увидю [sic] того-то?» А мама отвечает: «Надо говорить 'увижу»'. И ребенок благодарен. Поэтому, когда я неправильно произношу слово, меня тут же поправляют и к слушателям возвращается их забытая система ориентиров. Они испытывают чувство умиротворения и благодарности, не понимая, откуда это пришло. А лектор тем временем переходит к другому вопросу.
Вот тебе пример. Когда мы с Бетти отправились в свадебное путешествие, Бетти не умела водить машину. Мы ехали по пустынной сельской дороге. И вдруг в окно влетела пчела и ужалила ее в колено. Бетти ее прихлопнула и выбросила за окно. На первом же повороте я съехал с дороги, остановился и произнес с глубоким чувством: «Как я рад, что она ужалила тебя, а не меня».
Зейг: Не понял.
Эриксон: Я действительно был рад. Ты бы видел ужас и негодование на ее лице! Я ей объяснил, что меня уже однажды ужалила пчела. Я три дня лежал без сознания. При этом сообщении маска ужаса и негодования мгновенно сменилась полнейшим ликованием по поводу того, что пчела ужалила именно ее.
Зейг: Сработало желание защитить тебя.
Эриксон: Угу. Вот пожалуйста, жених желает ей зла, а она испытывает чувство благодарности. Она из-за меня прямо в ужас приходила, как только поблизости появлялась пчела. Но тот ужас, который вызвали у нее мои слова, просто невозможно описать. И вдруг вслед за этим страшным смятением следует нечто еще более страшное. Сразу два шока.
Зейг: Интересная последовательность эмоций – отрицательное чувство мгновенно преображается в положительное.
Эриксон: Когда во сне меня кусает комар, я просыпаюсь с поносом и страшной аллергической сыпью по всему телу. Мне приходится по часу отлеживаться в горячей ванне. Поэтому стоит Бетти заметить в спальне комара, как она вооружается аэрозолью и хлопушкой.
Зейг: Значит, ты можешь ассоциативно пробудить в пациенте или гипнотизируемом желание кого-то защитить и направить это чувство на себя.
Э. Верно. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее ужалила пчела, но она почувствовала не больше боли, чем обыкновенный человек от укуса заурядного комара.
Зейг: То есть чувство боли было поглощено другими нахлынувшими на нее эмоциями.
Эриксон: Охватившим ее чувством ужаса от высказанной мной радости, что именно ее укусила пчела, а затем еще более сильным чувством страха при мысли о том положении, в котором она могла бы очутиться на этой пустынной дороге – водить машину она не умеет, а я лежу без сознания. Ситуация могла оказаться трагической.
Зейг: Сказав это, ты имел в виду заботу о Бетти, что ей не стоит обращать внимания на укус пчелы. Ведь все могло окончиться гораздо хуже.
Эриксон: Нет. Я действительно почувствовал огромное облегчение от того, что пчела выбрала не меня, и только потом осознал, как я выглядел в ее глазах. Я смог поправить положение. Но Бетти сначала охватило жуткое негативное чувство, а затем мощное положительное чувство.
Зейг: Вернемся, пожалуй, к индукции.
Эриксон: Роза проигрывает, и я дал ей покои.
Зейг: Да. Итак, сначала негативное чувство и затем покой, после сопротивления…
Эриксон: Именно это приближающееся поражение и связанные с ним негативные эмоции помогли мне так эффективно внушить ей состояние покоя.
Зейг: Которого ты добился словами «очень хорошо», и особенно своим тоном. Можешь еще что-нибудь добавить о диагностировании именно характера Розы и ее особой манере сопротивляться?
Эриксон: Общие теории гипноза советуют избегать сопротивления.
Зейг: Да.
Эриксон: Используй его.
Зейг: Согласен. Мне нравится сам замысел: «вынуть запал» из сопротивления и распылить его таким тонким слоем, что от него ничего не остается. Роза проявила упрямство, но совсем другого рода, чем Салли. Что ты можешь сказать о различии в том, как проявляется сопротивление у Розы и у Салли?
Эриксон: Роза сопротивляется определенной личности, а Салли ведет борьбу на уровне идей.
Зейг: Значит, Роза выбирает прямой конфликт, а Салли вступает в противоречие с какой-то мыслью.
Эриксон: Да, с какой-то мыслью. В моем лице Роза защищается от человека вообще.
Зейг: Это замечательно. Мне нравится такое разграничение.
Эриксон: Я хотел бы обратить ваше внимание на то, как она мне помогала. Вполне естественно, что пациент может сопротивляться и делает это. Я предполагал, что она будет противодействовать мне.
Эриксон: Я сказал: «Пациент может сопротивляться» – и она тут же проявила сопротивление.
Зейг: Когда пошевелилась?
Эриксон: Угу. Да. Чтобы устроиться поудобнее.
Зейг: Перемена позы приближает ее к тебе. Она придвигается к тебе поближе и устраивается удобнее, облокотившись на подлокотник. Все это она проделала, когда ты произнес слово «сопротивление».
Эриксон: Да.
Зейг: Значит, сопротивляясь, можно двигаться и в положительном направлении.
Эриксон: Слово «сопротивление» приобретает новый смысл. Оно означает «покой, удобство», и я одобряю ее способность сопротивляться.
Зейг: До сих пор ты разговаривал с ней непосредственно или говорил о ней косвенно, но как только она закрыла глаза, ты отстранился от нее, интонационно изменил голос и переключился на группу. Почему?
Эриксон: Пусть она наслаждается покоем. Она его заработала, пусть им наслаждается. Я отстранился из уважения к ее покою.
Эриксон: И тем самым прекрасно проиллюстрирует такое проти-,водействие.
Эриксон: Вот она отодвинулась от меня, она проверяет надежность полученного через сопротивление покоя. Она все еще наслаждается им. Говоря другими словами, покой – ее заслуга.
Зейг: Ты использовал слово «противодействие», когда сказал, что она «прекрасно проиллюстрирует такое противодействие». Таким образом, чувство сопротивления приобретает еще один положительный оттенок.
Эриксон: Сама того не сознавая, она сейчас распрямит ноги. Но ей хочется доказать, что ей это не надо. Все правильно. Каждый пациент всегда хочет малость поупираться. Здесь врач должен пойти ему навстречу. (Пауза. Роза наклоняется вперед, но ноги на распрямляет.)
Эриксон: «Каждый пациент всегда хочет малость поупираться». С моего разрешения, она будет настаивать на своих скрещенных ногах. Так как всегда хочется хоть малость поупираться. Например, вот шарик, вот куколка и вот машинка – это тебе, а это мне.
Зейг: Да, это детский подход.
Эриксон: Детей учат делиться своими игрушками, а все-таки это – мое. Ким, как дитя Востока (Ким – приемная внучка доктора Эриксона), унаследовала мышление многих тысяч поколений вьетнамцев. Ким хватило года, чтобы внушить Бетти Алисе одну, по ее мнению, весьма замечательную мысль. (Бетти Элис удочерила Ким, когда ей было девять месяцев от роду.) Двухгодовалая Ким внушала ей: «Это игрушки Дэвида, только Дэвид может с ними играть. Это игрушки Майкла, только Майкл может с ними играть. Это мои игрушки, только я с ними играю. Это наши игрушки, и мы все с ними играем». Для тысяч поколений вьетнамцев «этот участок земли – мой». И вот поколение за поколением обрабатывают один и тот же участок земли одним и тем же допотопным способом.
Зейг: Ты хочешь сказать, что существует расовая форма сознания?
Эриксон: В нашем мозгу миллиарды клеток, способных реагировать на миллиарды разных раздражителей. Функции клеток мозга очень специализированы. Если ты принадлежишь к народу, где из поколения в поколение использовались лишь определенные клетки мозга, любой сигнал, получаемый младенцем извне, приводит в действие эту многовековую схему. Возьми, например, евреев. Тысячелетиями они подвергались преследованиям. Они могут и между собой воевать, причем весьма жестоко, но стоит вмешаться народу другой национальности, как они тотчас объединяются против незваного пришельца. Распри побоку, евреи объединяются против общего врага.
Зейг: Да.
Эриксон: Разве не так?
Звйг: Так.
Эриксон: Норвежцы известны как потомственные мореплаватели и исследователи новых земель, со временем они распространились по всему свету. И греки поколениями оставались греками и, добравшись до Америки, основали большую колонию. Уже четвертое поколение греков в Америке все равно говорят по-гречески. Они держатся вместе, не откалываются. Ливанская колония всегда остается ливанской колонией, а сирийская – сирийской. Зато норвежцы рассеялись по всему свету.
Американцы тоже повсюду распространились. Понимаешь, в тех, кто рождается с одинаково функционирующими клетками мозга, уже заложена определенная модель поведенческих реакций.
Вчера я разговаривал с очень умным польским евреем. Он был в полном отчаянии. Мы проговорили с ним часа два. «Что я сделал не так, – вопрошал он, – что мои родившиеся в Соединенных Штатах дети не уважают старые польские обычаи?» Единственное, что он мог понять, – это старые польские обычаи. Сам он работает мясником, а сын у него физик-ядерщик. Сердце старика разбито. Его сыну следовало стать мясником. Его жена – добрая домохозяйка. Дочь хочет сделать карьеру. А он все повторяет: «Что я сделал не так, что мои дети пошли не по тому пути?»
Есть народы, где семья, владеющая участком земли, скажем, тысячу лет, все еще продолжает обрабатывать его, хотя он уже не в состоянии прокормить их всех.
Звйг: Эти культурные отличия весьма стойки, они вошли в плоть и кровь.
Эриксон: Настолько вошли, что приходится прибегать к окольным путям, чтобы предостеречь ребенка от естественной поведенческой реакции.-
Зейг: Можно это как-то связать с нашей видеозаписью?
Эриксон: Возьмем Розу. У нее свое особое представление об отношениях мужчины и женщины.
Зейг: Потому что она итальянка? Эриксон: Совершенно верно.
В Милуоки живет один мой хороший приятель. Он успешно практикует там как психотерапевт. Приходит к нему пациент с нервным срывом, итальянец по происхождению, и рассказывает: «Я приехал сюда с родины вместе с женой. Она целыми днями только и делает, что сплетничает с соседками. Я прихожу с работы, сам готовлю себе еду, сам занимаюсь стиркой. Вся работа по дому на мне». Мой приятель спрашивает: «Вы родом из каких краев Италии?» Он ответил: оттуда-то. «А ваша жена откуда родом?» Он назвал другое место. Тогда мой друг объяснил ему: "Вы выросли в тех краях Италии, где принято, чтобы мужчины относились к своим женам с добротой. А ваша жена родом из мест, где любящий муж выражает свои чувства тем, что исправно поколачивает свою половину. Когда вы придете домой и не обнаружите никаких признаков обеда, всыпьте своей жене как следует и добавьте на словах: «Чтобы к моему приходу обед был на столе». Результат превзошел ожидания, а все потому, что муж проявил любовь, ведь в ней с детства было заложено: бьет – значит любит.
Индивидуальность Розы проявляется в том, что она держится с мужчинами независимо, словно бросая им вызов – докажите, что вы сильнее. Вот и следует доказывать.
Зейг: Кажется, Карл Витакер сказал, что любое лечение начинается с борьбы. И терапевт должен быть готов к этой борьбе, иначе не получится никакой психотерапии. Каждый пациент приходит и начинает испытывать тебя на прочность.
Эриксон: Он хочет выяснить, есть ли у тебя достаточно сил, чтобы помочь ему, а это подразумевает борьбу. Или ты мягкий и покладистый, как хотелось бы, или, напротив, сильный и напористый, что и требуется?
Один молодой доктор, грек по национальности, был, кажется, трижды женат. И каждый раз его выбор падал на американку. Он был родом из тех мест в Греции, где были сильны матриархальные устои. Каждую новую попытку создать семью его мать сопровождала напутствием: «Вот поживешь с ней несколько месяцев, а потом я тебя с ней разведу, и ты сможешь посвататься к другой девушке». Об этом я узнал от самого доктора. Я выслушал и его мать, которая мне поведала каким, по ее представлениям, должен быть настоящий жених. В свадебное путешествие он должен отправиться со своей мамочкой, а невеста пусть сидит дома. И вообще, она должна быть рабыней матери мужа. Приблизительно представляя, каковы будут последствия моих слов, я все же твердо заявил, что ее сын – американец и имеет право жениться на ком хочет. А поскольку мамаша проживает в Америке, то не имеет права превращать жену сына в свою рабыню. Сын слушал, вытаращив глаза, а мамаша разразилась потоком греческих слов. Сын был потрясен. Он даже не догадывался, что его мамаша знает подобные выражения.
У меня на приеме была одна девушка, родом из Испании, из мест, где, наоборот, преобладал патриархат. Там невеста отправлялась в свадебное путешествие с отцом, а жениха оставляли дома.
Она оказалась мудрой пациенткой. Когда я навестил ее с мужем после свадьбы, меня представили ее отцу, который приветствовал меня словами: «Так это вы тот человек, который посоветовал моей дочери отправиться в свадебное путешествие с мужем, и теперь она не перестает мне твердить, что у меня нет никаких прав».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49