- Вам известно, что тут написано?
Охряник принялся напевать себе под нос какой-то мотивчик.
- Что вы, ответить не можете? - с сердцем спросил Уайлдив.
- Там-там-трам-тарам, - пропел охряник.
Уайлдив стоял молча, глядя в землю у ног Венна, и далеко не сразу поднял глаза к его освещенной огарком голове и лицу.
- Ха! Что ж, пожалуй, я это заслужил, - проговорил он наконец, обращаясь не столько к Венну, сколько к самому себе.Играл с обеими, вот и доигрался. Но самое удивительное - это то, что вы согласились действовать против собственного интереса, - взялись вот передать это мне.
- Против моего интереса?
- Конечно. Ведь не в ваших же интересах подталкивать меня, чтобы я опять стал ухаживать за Томазин, когда она уже приняла ваше предложение или как там это у вас было. Миссис Ибрайт сказала мне, что вы на ней женитесь. Разве это неправда?
- Боже мой! Я уже слыхал об этом, да не поверил. Когда она вам говорила?
Уайлдив принялся напевать себе под нос, как только что делал Венн.
- Я и сейчас не верю! - вскричал Венн. - Рам-там-тарарам, - пропел Уайлдив.
- О, господи! Как он умеет подражать! - с презрением сказал Венн. - Ну, я это все выясню. Прямо к ней пойду.
Диггори удалился решительными шагами, провожаемый взглядом Уайлдива, полным самой ядовитой насмешки, как будто охряник был не больше чем возмечтавший о себе нищий поденщик. Когда он исчез из виду, Уайлдив тоже сошел по откосу и погрузился в налитую тьмой долину.
Потерять обеих женщин, когда он, казалось, безраздельно владел сердцем каждой, - эта мысль была для него невыносима. Взять реванш он мог только с помощью Томазин; и когда он станет ее мужем, тут-то, думал он, придет для Юстасии долгое и горькое раскаяние. Не удивительно, что Уайлдив, не осведомленный о появлении на заднем плане нового действующего лица, полагал, что Юстасия разыгрывает роль. Для того чтобы увидеть в этом письме нечто большее, чем следствие какой-то мимолетной вспышки, поверить, что она в самом деле уступает сопернице своего возлюбленного, для этого надо было заранее знать о совершившемся в ней перевороте. Как было догадаться, что алчность новой страсти сделала ее великодушной, что, домогаясь брата, она готова была одарить сестру, что, жаждая присвоить, она соглашалась отдать?
Полный решимости немедля жениться и тем растерзать сердце гордой девушки, Уайлдив шел своим путем.
Тем временем Диггори Венн вернулся к фургону и стоял, задумчиво глядя в печурку. Новые возможности открывались перед ним. Но как бы благоприятно ни взирала миссис Ибрайт на него как на возможного жениха своей племянницы, одно условие было необходимо, чтобы угодить самой Томазин, а именно: отказаться от своего нынешнего бродячего образа жизни. В этом Диггори не видел никакой трудности.
Он не в силах был ждать утра, чтобы повидаться с Томазин и уточнить свои планы, и тотчас приступил к свершению своего туалета. Из закрытого ящика он достал новый костюм, и, когда через двадцать минут стоял перед фонарем, он уже ничем не напоминал охряника, кроме только цвета лица, яркую красноту которого нельзя было отмыть за один день. Закрыв дверь и навесив на нее замок, Диггори направился через пустошь к БлумсЭнду.
Он уже достиг белого палисада и положил руку на калитку, как вдруг дверь дома быстро растворилась и столь же быстро захлопнулась. Женский силуэт проскользнул в дом. В то же время мужчина, очевидно стоявший с нею на галерейке, пошел прочь от дома и через минуту оказался лицом к лицу с Венном. Это опять был Уайлдив.
- Однако! Вы времени не теряли, - саркастически заметил Диггори.
- А вы кое-что проморгали, как сейчас убедитесь, - отвечал Уайлдив. - Я просил ее быть моей и получил согласие. Спокойной ночи, охряник! - И с тем Уанлдив зашагал дальше.
Сердце у Венна упало, и все надежды сникли, хотя и раньше они не воспаряли особенно высоко. С четверть часа он простоял в нерешимости, опираясь на палисад. Потом прошел по дорожке к дому, постучал и спросил миссис Ибрайт.
Вместо того чтобы предложить ему войти, она сама вышла на галерейку. Минут десятыми больше между ними шел вполголоса разговор, сдержанный и неторопливый. Затем миссис Ибрайт вернулась в дом, а Венн меланхолично побрел обратно по пустоши. Добравшись до своего фургона, он зажег фонарь и с неподвижным лицом тотчас же принялся стаскивать с себя парадную одежду, пока через несколько минут не возник вновь как закоснелый и неисправимый охряник, - каким он всегда был раньше.
ГЛАВА VIII
В НЕЖНОМ СЕРДЦЕ ОБРЕТАЕТСЯ ТВЕРДОСТЬ
В этот вечер в комнатах Блумс-Энда, хотя комфортабельных и уютных, было как-то слишком уж тихо. Клайма Ибрайта не было дома. После рождественской вечеринки он уехал на несколько дней погостить у своего приятеля, жившего в десяти милях от Эгдона.
Смутная тень, которая, как видел Диггори Венн, рассталась с Уайлдивом в галерейке и быстро проскользнула в дом, была, конечно, не кто иная, как Томазин. В комнате она сбросила плащ, в который кое-как закуталась, когда выходила, и подошла к свету - туда, где миссис Ибрайт сидела за своим рабочим столиком, придвинутым с внутренней стороны к ларю, так что он частию вдавался в каминную нишу.
- Мне не нравится, Тамзин, что ты ходишь в темноте одна, - сдержанно наметила ее тетка, ни поднимая глаз от работы.
- Я только за дверью постояла.
- Да-а? - протянула миссис Ибрайт, удивленная переменой в голосе Томазин, и внимательно на нее посмотрела. На щеках Томазин играл румянец более яркий, чем даже до ее злоключений, глаза блестели.
- Это он стучал, - сказала она...
- Я так и думала.
- Он хочет, чтобы мы немедленно поженились.
- Вот как! Торопится? - Миссис Ибрайт обратила на племянницу испытующий взор. - Почему мистер Уайлдив не зашел?
- Не захотел. Он говорит, вы ему не друг. Он хочет, чтобы венчаться послезавтра, очень скромно и в его приходской церкви, а не в нашей.
- А! А ты что на это сказала?
- Я согласилась, - с твердостью ответила Томазин. - Я теперь практическая женщина. В чувства больше не верю. А за него я бы все равно вышла, какие бы условия он ни поставил... после этого письма от Клайма.
На рабочей корзинке миссис Ибрайт лежало письмо; при последних словах Томазин она снова развернула его и перечитала, наверно, не меньше чем в десятый раз за этот день:
"Что это за нелепая история, которую тут рассказывают про Тоыазпн и мистера Уайлдива? Я счел бы эту сплетню крайне оскорбительной для нас, если бы хоть на волос в нее поверил. Как могла родиться такая нездоровая выдумка? Недаром говорят, что надо уехать в чужие края, чтобы узнать, что дома делается; со мной, по-видимому, именно так и вышло. Я, конечно, всюду говорю, что это неправда, но очень неприятно выслушивать подобные кривотолки, и хотелось бы знать, что все-таки послужило для них поводом. Не могу себе представить, чтобы такая девушка, как Томазин, могла попасть в столь унизительное для себя и для нас положение - быть отвергнутой женихом в самый день свадьбы! Что она сделала?"
- Да, - с грустью сказала миссис Ибрайт, откладывая письмо. - Если у тебя не отпала охота выходить за него замуж, что ж, выходи. И если мистер Уайлдив хочет, чтобы все было как можно проще, пусть так и будет. Я тут уж ничего не могу. Теперь все в твоих руках. Моя опека над тобой кончилась, когда ты покинула этот дом, чтобы ехать с ним в Энглбери. - Она продолжала почти с горечью: - Мне даже хочется спросить: почему ты вообще советуешься со мной? Если бы ты вышла за него, ни слова мне не сказав, я бы и то не могла на тебя сердиться - просто потому, бедняжка, что лучшего тебе нечего сделать.
- Не говорите так, не лишайте меня мужества. - Ты права. Не буду.
- Я не защищаю его, тетя. Я не настолько слепа, чтобы считать его совершенством. Раньше когда-то считала, а теперь уж нет. Но я знаю, что мне делать, и вы знаете, что я это знаю. И надеюсь на лучшее.
- И я тоже, и будем так и дальше, - сказала миссис Ибрайт, вставая и целуя ее. - Значит, венчанье, если оно состоится, будет утром того дня, когда Клайм вернется домой?
- Да. Я решила, что надо все закончить до его приезда. Тогда вы сможете смело смотреть ему в лицо и я тоже. Уже не важно будет, что мы раньше что-то от него скрывали.
Миссис Ибрайт задумчиво кивнула, потом сказала:
- Хочешь, чтобы я была твоей посаженой матерью? Я готова сопровождать тебя в церковь, я бы и в прошлый раз поехала, если б ты захотела. Я считаю, раз я тогда публично запретила ваш брак, так теперь хоть это должна для тебя сделать.
- Да нет, пожалуй, не надо, - смущенно, но твердо сказала Томазин. - Я уверена, вам обоим будет неприятно. Пусть уж будут одни чужие, а моих родных никого не надо. Так лучше. Я но хочу делать ничего такого, что может сколько-нибудь задеть вашу гордость, а если вы придете после всего, что было, я буду все время тревожиться. Я ведь, в конце концов, только ваша племянница, не обязательно вам еще и дальше печься обо мне.
- Да, он-таки взял над нами верх, - сказала ее тетка. - Мне, право, кажется, что он и играл-то с тобой больше всего мне в отместку за то, что я вначале была против него.
- Нет, нет, тетя, - тихо отозвалась Томазин.
Больше они об этом не говорили. Вскоре затем постучал Диггори Венн, и миссис Ибрайт, вернувшись после разговора с ним на галерейке, небрежно заметила:
- Еще один приходил к тебе свататься.
- Что-о?
- Да, этот чудаковатый молодой человек, Венн.
- Что - он просил у вас разрешенья объясниться со мной?
- Да. Я сказала, что он опоздал.
Томазин долго в молчании смотрела на пламя свечи.
- Бедный Диггори! - сказала она наконец и обратилась к другим занятиям.
Следующий день прошел в хлопотах и приготовлениях - занятиях чисто механических, которым обе женщины с готовностью предавались, чтобы не думать об эмоциональной стороне происходящего. Сызнова собрали для Томазин кое-какую одежду и разные предметы домашнего обихода; то и дело обменивались замечаниями о каких-нибудь хозяйственных мелочах - все для того, чтобы заглушить невольные опасения касательно будущего Томазин как жены Уайлдива.
Пришло назначенное утро. С Уайлдивом было договорено, что он встретится с Томазин в церкви, чтобы избавить ее от докучного любопытства соседей, которое, конечно бы, разгорелось, если бы их увидели направляющимися в церковь вместе, как это принято в деревне.
Тетка и племянница обе стояли в спальне, где невеста обряжалась к венцу. Солнце, заглядывая в окно, бросало зеркальные блики на волосы Томазин, которые она всегда носила заплетенными в косы. Косы она плела по особому календарному расписанию - чем значительнее день, тем больше прядей в косе. В обыкновенные будние дни плелась коса из трех прядей, по воскресеньям из четырех, в дни празднеств и гулянии - игр вокруг майского дерева и тому подобное - из пяти. И она уже давно сказала, что когда будет выходить замуж, то косы сплетет из семи прядей. Сегодня они были сплетены из семи.
- Я надену мое голубое шелковое платье, - сказала Томазин. - Как-никак это день моей свадьбы, хоть, может, он и не очень веселый. То есть не то чтобы он сам по себе был невеселым, - поспешила поправиться она, - а просто потому, что перед этим были такие большие огорчения и беспокойства. Миссис Ибрайт сдержала вздох.
- Жаль мне, что Клайма нет дома. Но, конечно, ты потому и выбрала это время, что он сейчас в отъезде.
- Отчасти. Я знаю, что нехорошо поступила, не признавшись ему сразу. Но так как это было сделано, чтобы не огорчать его, я решила уж довести дело до конца и рассказать ему, когда все уладится.
- Вот какая ты практичная маленькая женщина, - улыбаясь, сказала миссис Ибрайт. - Я часто мечтала, что ты и он... ну да что об этом говорить. О! Уже девять часов, - прервала она себя, услышав донесшееся снизу шипенье и затем бой часов.
- Я договорилась с Дэймоном, что выйду в девять, - сказала Томазин, спеша к двери.
Миссис Ибрайт пошла за ней. Когда Томазин ступила на дорожку, ведущую от двери дома к калитке, миссис Ибрайт, жалостно посмотрев на нее, проговорила:
-Как не хочется отпускать тебя одну!
- Это необходимо, - ответила Томазин.
- Во всяком случае, - добавила ее тетка с насильственной веселостью, я зайду к тебе сегодня же вечерком и принесу свадебный пирог. И если Клайм к тому времени вернется, то, может, и он придет. Я хочу показать мистеру Уайлдиву, что не питаю к нему недобрых чувств. Забудем прошлое. Ну, благослови тебя господь! Не верю я в эти старые приметы, а все ж таки сделаю. - Она кинула туфлю вслед удаляющейся девушке. Та обернулась, улыбнулась и пошла дальше.
Но через несколько шагов она опять остановилась и повернула головку.
- Вы меня звали, тетя? - спросила она дрожащим голосом. - Прощайте!
При виде осунувшегося, мокрого от слез лица тетки она вдруг, повинуясь внезапному порыву чувств, побежала назад, а та торопливо шагнула вперед, и они опять обнялись.
- О, Тамзи! - пробормотала старшая, плача. - Как мне не хочется тебя отпускать!
- А я... а мне... - начала Томазин, тоже заливаясь слезами. Но она совладала с собой, снова сказала: - Прощайте! - и пошла дальше.
Миссис Ибрайт долго смотрела, как маленькая фигурка пробиралась по тропке среди колючих кустов дрока, как, уходя вдаль по долине, она становилась все меньше и меньше - крохотное бледно-голубое пятнышко среди огромных буро-коричневых просторов - одинокая и не защищенная ничем, кроме силы своей надежды.
Но того, что больше всего грозило бедой, нельзя было увидеть в раскинувшемся перед глазами миссис Ибрайт ландшафте, ибо это был мужчина, дожидавшийся в церкви.
Томазин так выбрала час венчанья, чтобы избегнуть встречи с Клаймом, который должен был вернуться утром. Признаться, что часть услышанного им справедлива, было бы очень тяжело, пока нынешнее ее унизительное положение не было исправлено. Только после вторичного и более успешного путешествия к алтарю она могла поднять голову и спокойно утверждать, что первая неудача была чистой случайностью.
После ее ухода прошло не более получаса, как вдруг по дороге с противоположной стороны приблизился Клайм Ибрайт и вошел в дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57