Они раскрывают ничтожное количество преступлений. По сути, полиция – просто что-то вроде статической службы, регистрирующей имена жертв и показания свидетелей.
После того как проходит определенное инструкциями время, они спокойно убирают эту информацию подальше, чтобы освободить место для новой.
Да, чуть не забыл: полицейские помогают беспомощным старушкам перейти улицу. По крайней мере, так принято думать…
Одно за другим я скормил компьютеру имена всех, кто хоть как-то был связан с Никки, начиная с ее(его) дяди Богатырева. Высветившиеся на дисплее данные в точности соответствовали тому, что рассказал мне лейтенант. Я решил, что, если Оккинг способен убрать все сведения о себе, он вполне мог "откорректировать" и остальную информацию. Если мне что-нибудь удастся раскопать, то либо по чистой случайности, либо из-за того, что лейтенант допустил оплошность. Я продолжил работу, хотя надежда найти хоть какую-то зацепку таяла с каждой минутой.
Увы, мои опасения подтвердились. В конце концов, я все-таки решил заглянуть в досье на Ясмин, Папу, Чири, на Черных Вдов, Сейполта и Абдуллу.
Компьютер поведал мне, что Хасан, похоже, большой ханжа, потому что по религиозным соображениям не прибегает к помощи училок для вящего успеха своего бизнеса и в то же время не скрывает, что он педераст. Тоже мне, новости! Когда-нибудь я посоветую Хасану использовать мальчишку-американца, который, кстати, оборудовал себе мозги по последнему слову техники, в качестве администратора-бухгалтера, а не как живую статую на стуле вместо пьедестала, восседающую в пустом помещении.
Мое неуемное любопытство не распространялось лишь на одного жителя нашего квартала – Марида Одрана. Я решил, что не желаю знать, что они обо мне думают.
Зачем расстраивать себя понапрасну?
Прочитав досье на своих друзей и знакомых, я пожелал ознакомиться со счетами телефонной компании, представленными полицейскому участку. И тут ничего; но, конечно, Оккинг не такой дурак, чтобы звонить своему Бонду прямо из кабинета. Я стоял на перекрестке множества дорог, и все они заканчивались тупиком.
В результате, я получил пищу для размышлений, но не новые факты. На самом деле, мне было интересно узнать всю подноготную Хаджара и других жителей Будайина, а скудость данных об Оккинге – и, что вполне понятно, о Фридландер-Бее – давала почву для определенных предположений, а может, даже утверждений…
Я думал обо всем этом, шагая по улице, и не заметил, как оказался у себя дома.
Какого черта я сюда пришел? Ну, вообще-то меня вовсе не привлекала перспектива провести еще одну ночь в номере отеля. По крайней мере, один из убийц знал, что я остановился там; мне нужна новая ставка, по крайней мере, на день-два… Я все больше свыкался с училками, мои решения не зависели от всяких эмоций, и я принимал их намного быстрей, чем раньше. Меня не покидало чувство уверенности в своих силах и хладнокровие. Надо связаться с Папой, а затем подыскать себе другое место для ночлега.
В комнате все было так, как перед уходом. На самом деле я недолго отсутствовал, но чувство такое, словно прошла целая вечность: я потерял ощущение времени. Бросив сумку на матрас, я сел и пробурчал код Хасана в трубку. Три долгих гудка; наконец Шиит отозвался.
– Мархаба, – произнес он устало.
– Привет, говорит Одран. Мне нужно встретиться с Фридландер-Беем; я надеюсь, ты сможешь организовать это.
– Он будет доволен тем, что ты высказываешь стремление действовать правильно, мой племянник. Разумеется, он захочет увидеть тебя и узнать, как обстоят дела, из твоих уст. Тебя устраивает сегодня вторая половина дня?
– Как можно раньше, Хасан.
– Я позабочусь об этом, о мой проницательный друг, и перезвоню, чтобы сообщить точное время.
– Спасибо. Подожди, я хочу задать тебе один вопрос. Скажи, существует ли какая-то связь между Папой и Сейполтом?
Хасан замолчал надолго, очевидно обдумывая, как лучше сформулировать ответ.
– Уже нет, о мой племянник. Ведь, если я не ошибаюсь, Сейполт мертв?
– Знаю, – нетерпеливо бросил я.
– Сейполт занимался только мелкими операциями по импорту и экспорту; такое не интересовало Папу.
– Значит, насколько ты можешь судить. Папа не пытался наложить руку на часть его бизнеса?
– О мой племянник, этот "бизнес" настолько незначителен, что даже недостоин называться бизнесом. Сейполт был просто мелким дельцом, таким же, как я.
– Но ведь он, так же как и ты, решил, что для сведения концов с концами нужно искать дополнительный заработок. Ты работаешь на Фридландер-Бея, он работал на немцев. – Клянусь светом моих глаз! Не может быть! Сейполт-шпион?
– Могу поспорить, это для тебя не новость;
Неважно. Ты когда-нибудь имел с ним дело?
– Что ты имеешь в виду? – Голос Шиита сразу приобрел жесткость.
– Бизнес. Импорт-экспорт. Здесь у вас общие интересы.
– О, понятно. Да, время от времени я покупал кое-что, если Сейполт предлагал хорошие европейские товары, но не припомню, чтобы он хоть раз делал закупки у меня.
Он не сказал мне ничего существенного. По просьбе Хасана я быстро ознакомил его с тем, что произошло с тех пор, как обнаружили убитого Сейполта.
Когда я закончил, Шиит был здорово напуган. Попутно я рассказал об Оккинге и явно неполных досье полиции.
– Поэтому мне надо увидеть Фридландер-Бея.
– Ты подозреваешь кого-то? – спросил Хасан.
– Дело не только в исчезнувшей информации, или в том, что Оккинг иностранный агент. Я просто не могу поверить, что, бросив весь свой отдел на расследование этих убийств, он так и не нашел ни единой зацепки, чтобы поделиться со мной. Я уверен, лейтенанту известно намного больше, чем он мне говорит. Папа обещал, что заставит Оккинга выложить все. Мне необходима информация.
– Ну разумеется, мой племянник, об этом можешь не беспокоиться. Иншалла, все будет сделано. Как я понял, ты не можешь сказать точно, как много знает Оккинг?
– Таковы приемы полицейских, Хасан. То ли лейтенант распутал все дело до последней мелочи, то ли ему известно не больше, чем мне. Трудно сказать… Все они мастера пудрить мозги.
– Он не посмеет пудрить мозги Фридландер-Бею.
– Попытается, Хасан.
– Из этого ничего не выйдет. Тебе нужны еще деньги, о мой проницательный друг?
Черт, вообще-то хрустики никогда не помешают…
– Нет, Хасан, с этим все в порядке. Папа более чем щедр со мной.
– Если тебе понадобятся наличные, чтобы продвинуть вперед расследование, дай мне знать. Ты прекрасно справляешься, сын мой.
– Да, по крайней мере, до сих пор еще жив.
– Ты красноречив и остроумен, как поэт, дорогой мой! Но прости, сейчас я должен идти. Сам знаешь, бизнес есть бизнес…
– Это точно, Хасан. Позвони мне, как только переговоришь с Папой.
– Хвала Аллаху, пусть Он оградит тебя от бед.
– Аллах йисаллимак. – Я встал, спрятал телефон. Затем принялся рыскать по комнате в поисках маленькой вещицы, которую вынул из сумочки Никки: скарабея, украденного моей подругой из коллекции Сейполта. Этот кусочек меди, как и кольцо, увиденное мной во время первого посещения немца, напрямую связывал его с Никки. Конечно, теперь, когда Сейполт присоединился к бесконечному сонму усопших, ценность обеих улик довольно сомнительна. Кстати, у доктора Еникнани остался самодельный модик; он может оказаться важным вещественным доказательством. Пожалуй, настало время как-то обобщить все, что мне удалось узнать, чтобы со временем передать властям. Не Оккингу, конечно, и не Хаджару.
Я смутно представлял себе, кого конкретно имею в виду, но был твердо уверен, что существуют честные представители закона и порядка. 3 европейском суде мало трех улик для вынесения обвинительного приговора, но по исламским законам и обычаям этого более чем достаточно, чтобы опустить карающий меч на шею убийцы.
В конце концов скарабей все-таки нашелся под матрасом; я засунул его поглубже в сумку. Неторопливо и тщательно собрал все, чтобы не оставить следов в квартире. Сгреб мусор на полу в несколько аккуратных кучек. На настоящую уборку не было ни времени, ни сил, ни желания. Теперь ничто не указывало на то, что в квартире жил некий Марид Одран. Сердце охватила щемящая боль: я провел здесь больше времени, чем в любом другом убежище, это единственное место, которое я мог назвать домом. Сейчас оно превратилось в обычное, покинутое жильцом помещение с грязными окнами и рваным матрасом на полу. Я тихонько вышел и запер дверь.
Ключи передал хозяину дома, Казему. Он был удивлен и искренне огорчен моим внезапным уходом.
– Мне нравилось жить здесь, – сказал я, – но Аллах пожелал, чтобы я покинул твой кров. Казем обнял меня, пожелал нам обоим благополучно пройти по дороге, указанной Аллахом, прямиком до райских кущей. Потом я отправился в банк и снял все деньги со счета. Купюры засунул в конверт, полученный от Фридландер-Бея. Когда найду новое жилье, вытащу хрустики и посмотрю, сколько их осталось: я как бы растягивал удовольствие, наслаждаясь сознанием, что обладаю целым состоянием.
Третья остановка – отель "Палаццо ди Марко Аврелио". На мне была галабийя, но волосы коротко острижены, а лицо гладко выбрито. Не думаю, что портье узнал меня. – Я заплатил за неделю вперед, – объяснил я ему, – но вынужден покинуть вас раньше, чем. собирался.
Портье пробормотал:
– Нам очень жаль терять такого постояльца, мсье. – Я кивнул и бросил ему свой жетон. – Разрешите взглянуть… – Он набрал номер комнаты на своем компьютере, увидел, что отель действительно должен мне немного денег, и стал печатать чек.
– Все были очень предупредительны и любезны, – польстил я ему.
– Всегда рады видеть вас в нашем отеле. – Он улыбнулся, протянул чек и махнул рукой в сторону кассы. Я еще раз поблагодарил его и, получив через несколько секунд деньги, присоединил их к остальной сумме.
Бережно неся сумку, где лежали наличные, коробка с медиками и училками, а также одежда, я шел по городу в юго-западном направлении, с каждым шагом все больше удаляясь от Будайина и района дорогих фешенебельных магазинов у бульвара Иль-Джамил.
Вскоре я стоял в самом центре бедняцкого квартала, где живут одни нищие феллахи. Узкие петляющие улочки, маленькие низкие дома с плоскими крышами и облупившимися стенами; окна закрыты ставнями или тонкими деревянными решетками.
Некоторые здания кое-как отремонтированы, их обитатели пытались даже посадить кусты или еще что-то в иссохшей земле возле стен. Другие, казалось, давно уже пустуют: зияющие провалы окон, полусорванные ставни раскачиваются, едва держась на ржавых гвоздях, словно вывалившийся язык голодной, усталой собаки. Я выбрал довольно аккуратный домик и постучал в дверь. Несколько минут пришлось подождать. Наконец выглянул высоченный мускулистый мужчина с пышной черной бородой и уставился на меня, подозрительно прищурившись; изо рта торчала щепка, которую он использовал вместо жвачки. Хозяин ждал, когда пришелец скажет, что ему нужно.
Без всякой уверенности в успехе я приступил к изложению своей легенды:
– Я был брошен здесь, в незнакомом городе, подлыми компаньонами. Они похитили все товары и деньги. Во имя Всевышнего и его Пророка, да благословит его Аллах и да приветствует, прошу тебя оказать гостеприимство.
– Понятно, – мрачно произнес мужчина. – Этот дом закрыт для чужих.
– Я не доставлю никакого беспокойства. Я…
– Советую тебе просить о ночлеге тех, чье гостеприимство основано на благополучии. Люди говорят: здесь живут семьи, где всегда есть в избытке еда для домашних, для собак и гостей, подобных тебе. Что касается меня, то, заработав на хлеб и горсть бобов для жены и четырех детей, я считаю день удачным.
Я понял, на что он намекает.
– Конечно, ты не хочешь затруднений для своей семьи. Проклятые лжедрузья, ограбившие меня, не знали, что я всегда ношу в сумке немного денег. Они, урча от жадности, схватили то, что лежало на виду, но у меня осталось достаточно средств, чтобы прожить день-два в этом городе, пока я не смогу вернуться и потребовать законного возмещения убытков.
Хозяин молча смотрел на меня; словами его не убедишь, нужна маленькая демонстрация.
Я дернул молнию и открыл сумку; под его внимательным взглядом неторопливо порылся в одежде – рубашках, носках, штанах, засунул руку поглубже и извлек банкноту.
– Двадцать киамов, – произнес я душераздирающим тоном. – Это все, что они мне оставили.
На лиц" моего нового друга отразилась жестокая внутренняя борьба. Для жителей этого квартала двадцать киамов – серьезная сумма. Он мог питать сомнения на мой счет, но я сейчас читал его мысли.
– Если ты примешь меня как гостя под свое покровительство на два дня, объявил я, – все эти деньги будут твоими. – Я помахал бумажкой перед его расширившимися от жадности глазами.
Мужчина покачнулся, словно змея, зачарованная движениями факира. Если бы он был деревом с большими плоскими листьями, они бы сейчас громко зашелестели.
Хозяин дома не любил чужаков – а кто их любит? Ему вовсе не улыбалась идея поселить у себя незнакомца на несколько дней. С другой стороны, двадцать киамов равнялись заработку за несколько дней. Я снова оглядел его и убедился, что теперь его мысли приняли нужное направление: он уже не пытался угадать, кто я такой, а прикидывал один из сотни различных способов потратить двадцать хрустиков. Осталось лишь немного подождать.
О, мой господин, мы люди небогатые… Тогда двадцать киамов облегчат твою жизнь. О да, еще бы, господин, и я хочу получить их; но мне стыдно ввести в такое убогое жилище обладателя стольких достоинств! – Я видел роскошь и богатство, которые ты и вообразить не можешь, мой друг, но возвысился над всем этим, что доступно и тебе. Я не всегда был таким, каким предстал перед твоими глазами. Ибо Аллах подделал ввергнуть меня в нищету и страдания, дабы потом я мог вернуть все, что отнято обидчиками. Ты поможешь мне? Всевышний дарует удачу тем, кто поддержит скитальца.
Озадаченный хозяин дома долго, смотрел на меня; первой его мыслью было, что я просто псих, и лучше всего убежать от такого как можно дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43