https://wodolei.ru/catalog/sistemy_sliva/sifon-dlya-rakoviny/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

И смеялся Лиутар, а после страшно гневался и печалился над участью своей: о, Эрзарих, какая доля выпала сыну твоему — о благе народа печься, имея вместо опоры трусов и недоумков.
Так навлек позор на род валамиров скудоумный Вавила, а после винился и каялся.
В этом месте рассказа Вамбы Вавила встал и, хлопнув дверью, вышел. Осмотрительный скалкс, поразмыслив над случившемся, последовал за господином. В соседней комнате почти сразу забубнили голоса. Вавила что-то гневное говорил, скалкс поддакивал. И даже подзуживал, вроде. Скотина.
— Что это они, Морж? — спросила Аська.
— Вандалы, — пояснил Сигизмунд.
Вамба, судя по всему, был доволен. Речь его стала еще более доверительной.
…Ну вот, значит, Сегерих-то все ходил и смотрел на убилстайну. На третий же день после того, как Валамир никчемного Вавилу палками со двора гнал, сел Сегерих в хузе своем и сидеть стал. Думать-печалиться. Даже когда виру Валамиру присуждали за то, что Вавилу-воина палками гнал, не пошел Сегерих на тинг. Сидел и мучил себя — размышлял тяжко.
Истинно говорю тебе, Сигисмундс, поверь мне, так оно было. Иду, бывало, и вижу: Сегерих поутру корову выгоняет — а сам думает. И днем в поле работает — думает. У него лицо особенное, когда он думает. А к убилстайне ходить перестал.
И вот как-то раз в лютую непогоду, устав от дум, сорвался Сегерих с места и в бург поехал, к Лиутару. О чем с Лиутаром толковал — неведомо, но прислушался к речам Сегериха Лиутар-рикс.
А Лиутара в ту пору своя печаль грызла. Она всех нас грызет — для того и нужна нам бронетехника, чтобы от печали той оборониться. На полдень от нас племя появилось неспокойное. Неведомое племя. Говорили в бурге, дескать, с земель племя это кто-то сильный согнал. И вот ходит оно, где осесть ему — ищет. Оттого и мучили всех в бурге предчувствия войны большой. И из капища от жрецов вести неутешительные. Уста всех богов о Радагайсе говорят, кровавом и страшном. Мол, идет, идет Радагайс!
Последние слова Вамба произнес с трагическим подвывом. И глаза сделал страшные.
— Что за Радагайс? — спросил Сигизмунд. — Пугалка такая?
— Да нет, — сказала Вика, — не пугалка. Был такой страшненький товарищ. Кровушки попускал. Кстати, теперь я могу вам сказать, из какого года они прибыли.
— Из какого?
— Около четырехсотого.
— Нашей эры?
— Нашей.
— А с чего ты взяла?
— Радагайс. Не помню точно, в каком году, но где-то в самом начале пятого века откуда-то с севера на Римскую империю упал некто по имени Радагайс. Или Радагаст.
— В каком смысле — “упал”?
— В наихудшем. Явился во главе большой орды, навел страху на всех, в том числе и на германцев, кричал, что доберется до Рима и выпустит кровь из тамошних сенаторов… Его разбили в Италии. Всех, кого захватили в плен, распродали в рабство, а самому отрубили голову.
— А кто он был хоть, этот Радагаст?
— Ты знаешь, — медленно проговорила Вика, — есть такое мнение, что славянин.
— Начало пятого века, значит… — сказал Сигизмунд. — Полторы тысячи лет назад…
И посмотрел на Вамбу. Вамба явно не тянул на такой солидный возраст.
— Йай! — с жаром продолжал посланец седых веков (Вика переводила). — И в самом деле! Вникни же, Сигисмундс: на полдень — народ лютый, неведомый, к землям нашим подбирается, а где-то за горами, за долами, за лесами — ходит-рыщет Радагайс, еще более лютый! Вот как плохо, вот как страшно!
И хоть велик и могуч народ вандальский, но не бесконечна сила его. Посему внял Лиутар словам Сегериха. Про все доподлинно выспросил. И про то, как Лантхильда, дочь Валамира, сына Гундамира, в овраг сверзилась и что из этого проистекло. И про то, как убилстайна из земли чудесным и страшным образом выпростался. И как ты, Сигисмундс, муж великий и щедрый, махта-харья со всех сторон, допрежь убилстайны в овраге появился и к себе всех зазывал, добро суля. И в то вник Лиутар, сын Эрзариха, что края твои добром изобильны, людом же населены простоватым. И случилось так, что склонился Лиутар к уговорам Сегериха и решил приглашению твоему внять. С дружиною и со всеми родами вандальскими…
“Махта-харья” похолодел. Вика прыснула. Сигизмунд страшно озлился на нее, но смолчал.
— Так было решено промеж Сегерихом и Лиутаром, о чем и старейшинам доложить было велено: ежели ты, Сигисмундс, еще раз явишь себя, принять тебя с почестями, одарить и приглашению твоему последовать. И еще говорил Лиутар, что осенью поедет он по селам кормиться — тогда и привезет дары тебе.
Тут Вамба заметно пригорюнился.
…С Лиутаром-вождем так вышло. Сам он на убилстайну смотреть не поехал, недосуг было. Дружинников послал, а с ними одного своего десятника. Этот десятник… — Тут Вамба омрачился. Даже замолчал на время, собираясь с силами.
— Что? — с упавшим сердцем спросил Вику Сигизмунд. — Десятника еще ждать?
Вика переговорила с Вамбой. Перевела не без ехидства:
— Десятник тот — ох какой бедоносец. По правде сказать, жуткий он человек. Да и то вопрос, человек ли… Сам, говорит, из рекилингов-волков, отцом был в священной ярости зачат, матерью в священной ярости извергнут.
— Что значит — “человек ли”? — изумился Сигизмунд. — Оборотень, что ли?
— Может, кое-кто шутки ради такой облик принял…
— Кто?
Вамба многозначительно прикрыл один глаз ладонью. Вторым свирепо глянул на Сигизмунда. Вот, мол, кто!
— Вотан, — пояснила Вика. — Одноглазый бог. Отец богов.
— Вотан? Он что, тоже сюда намылился?
— Я думаю, Вотана не существует, — твердо сказала Вика.
Вамба услышал имя “Вотан” и испугался. Зашипел, головой затряс. Мол, зря не поминай, девка, кого не след!
Но про десятника рассказал.
…Этот десятник собой таков: один глаз у него выбит, бьется двумя мечами сразу, а щитом пренебрегает, кольчугой же — нет. Хищен, как волчище матерый. И удача у него своеобычная: все в бою полягут — он непременно живым выйдет. Израненным — это обязательно — но живым. Свое племя, рекилинги, давно уже его изгнали за неудачливость да свирепость. А Лиутару он чем-то глянулся.
— А что его к Лиутару-то, блин, понесло? — осведомился Сигизмунд. Он с удивлением обнаружил, что постепенно вник в длинную, мутную историю, рассказываемую Вамбой. Даже дикие, несусветные имена запоминать начал.
— Как оно вышло? — неспешно заговорил Вамба. Вика, переводя, прикрыла глаза и эпически покачивалась на табуретке. — Ушел этот бедоносец-то одноглазый от своего народа, от рекилингов, в одно село вандальское. Не в наше село, в другое. Наше село от бурга далеко стоит, а то село к бургу близко. Живет там человек по имени Велемуд. Этот Велемуд нам родня. Он нам такая родня, что если все дети и братья Велемуда умрут, а самого Велемуда убьют, то виру за Велемуда платить будут нашему отцу Валамиру. Такая вот родня.
Сигизмунду начало казаться, что ему пересказывают один из бесконечных мексиканских сериалов с непременным перечислением свадеб, рождений, родственных связей и похорон.
Он сделал последнюю отчаянную попытку разобраться.
— А этот одноглазый тебе кто?
— Вот я и говорю, — продолжал Вамба как ни в чем не бывало, — Жена Велемуда, — она одноглазому племянницей приходится. Понял теперь? И вот этот одноглазый вошел в доверие у Лиутара, и дал ему Лиутар большой десяток воинов.
— Что за большой десяток? — спросил Сигизмунд у Вики.
— Ну, это десять человек, только больше.
— Больше чего?
— Больше десяти. Большой же десяток.
— Может, дюжина?
— Ты знаешь, такая дюжина и пятнадцать человек может насчитывать…
— Господи, ужас какой! Как же они в числах разбираются? — простонал Сигизмунд, представив себе Вамбу в супермаркете у кассы.
— Не беспокойся, — сказала Вика сухо, — они хоть и варвары, но своего не упускают.
— Бог ты мой! — возопил Сигизмунд.
— Вот и я о том, — подхватил Вамба, поняв эту реплику по-своему. — Опечалились все вандалы, когда Лиутар одноглазого приветил. Ибо опасались, как бы не принес бедоносец новой беды.
Сигизмунд сидел, подперев щеку рукой и глядя в одну точку. Терпеливо ждал окончания пространного повествования Вамбы.
— И вот этого-то одноглазого, — с удовольствием вещал Вамба, — и отрядил Лиутар убилстайну смотреть. С ним еще трое из бурга отправились. Не пристало воину долго распространяться о таких делах и болтать языком, точно женщина у колодца, и потому не стану я подробно рассказывать, кем были те трое воинов, что вместе с одноглазым убилстайну смотрели. Ни о родстве их не расскажу, ни о подвигах их не поведаю. Однако пускай поверит мне Сигисмундс, что были то знатные и испытанные воины, умом не обделенные.
— Слушай, Виктория, как ты все это переводишь? — спросил Сигизмунд.
— Сама дивлюсь! — ответила Вика. — Впрочем, после исландских саг… Схема-то обкатанная. Может, он что-то другое говорит, но в том же стиле. Я ведь понимаю с пятого на десятое. А тебе-то, Морж, какая разница? Основная-то информация, она же стимул к действию, вон, перед тобой сидит. Родичи к тебе нагрянули из дальнего далека, из пятого века. Так что внимай повествованию да помалкивай в тряпочку.
— А спроси его, Вика, насчет Лиутара. Может, Лиутар тоже наш родич? — язвительно осведомился Сигизмунд.
— Ты бы, Морж, с этим не шутил. У германцев родство до седьмой степени считается.
— Что значит — “до седьмой”?
— А то, что семиюродные братья тебе как родные. Понял? Так что крепись, Моржик. Привечать обязан всех. Лиутар-то, похоже, тут у тебя опорную базу для вторжения организовать вознамерился.
— Иди ты! — сказал Сигизмунд. — Не пущу!
Вика нехорошо хихикнула.
Вамба же солидно вел историю дальше:
— И вот приезжает одноглазый с теми тремя воинами и спускается в овраг. А Сегерих с ними. Все рассказывает, все свои думы перед одноглазым обнажает. Поглядел одноглазый на убилстайну, поглядел, плюнул, Сегериха дураком обругал да и прочь поехал. И трое воинов, что с одноглазым были, тоже плюнули. Даже к Валамиру не зашел одноглазый. Обиделись и Сегерих, и Валамир, да только одноглазому это безразлично. На одноглазого многие обижались и все без толку.
— Что, и всё?
— Да. Оно и к лучшему, что бедоносец уехал, — сказал Вамба.
Сигизмунд поразмыслил немного. Стало быть, зонд не вызывал особых эмоций у тех, кто видел его впервые. Просчитались создатели!
— Что, этот убилстайна — действительно простой булыжник? — спросил Сигизмунд.
Вамба ответил заковыристо:
— Воистину, весельем исполнено сердце твое, Сигисмундс! Ну какой же он простой? Он — особенный! Черный, как уголь, большой — как два Вавилы, выступ на нем имеется. Если сбоку посмотреть — вроде морды медвежьей. Оскаленной. — Вамба для наглядности повернулся в профиль и оскалился. — Две впадины на нем — будто глядит убилстайна. И еще один выступ — если приглядеться, то вроде бы уд детородный. Особенный камень. Нигде в округе о таком не слыхивали.
Сигизмунд слушал, поглядывая то на обстоятельного Вамбу, то на насмешливо-серьезную Вику, и думал: “Господи, какая чушь! Убилстайна какой-то… Одноглазый… Родство седьмой степени, придурковатый вождь, Сегерих, выступ как уд детородный… И с этой публикой придется теперь как-то ладить, жизнь какую-то настраивать. А как с ними ладить, когда они мхом поросли от дикости? Надо же, глупостей нагородили сколько!”
…После отъезда одноглазого Сегерих несколько дней ходил как оплеванный. Все село над ним смеялось. Кроме Валамира. Отец Вамбы Сегериху верил.
А через несколько дней вдруг случилось новое диво. Приходит Сегерих к оврагу — глядь, а перед убилстайной железный сундук лежит. (Мусорный бак, то есть. Прибыл на место назначения.) Сегерих все село созвал, показал с гордостью.
Хорошо, Лиутар поблизости оказался. На охоте был и в соседнем селе гостевал. Зазвали и вождя на диковину поглазеть. А заодно и одноглазого посрамить. Да и разобраться во всех этих чудесах не мешало бы.
Лиутар прибыл скоро, дар богов осмотрел охотно — а тут еще одно чудо свершилось. Расточился железный сундук на глазах у всего честного люда.
Увидел Лиутар железный сундук, увидел убилстайну, увидел он и Лантхильду брюхатую. Гневался вождь на одноглазого — за явленное скудоумие и маловерие. Укрепился вождь в мысли дружбу с божеством Сигисмундсом свести, видя в том для себя и народа своего и пользу немалую, и почет великий. Повторил то, что прежде Сегериху говорил: ежели сам Сигисмундс явиться изволит — с почестями превеликими в бург его вести. И долго с Лантхильдой беседовал Лиутар. Выспрашивал. Затем Лиутар отбыл.
После этого Сегерих еще больше в вере своей укрепился.
И вот однажды земля опять затряслась. А Лантхильда все рвалась в овраг, только не пускали ее, ибо аттила не велел. Она говорила: “Это Сигисмундс меня зовет, так зовет, аж земля содрогается”. Сегерих же пошел в овраг.
— Ну, и куда он делся, этот Сегерих? — скучно осведомился Сигизмунд. Его уже изрядно утомила эта бесконечная повесть.
— Сгинул! — поведал Вамба. — Не видели его с тех самых пор.
— Спроси, Виктория, почему они не стали бояться оврага? Ну, после того, как этот Сегерих сгинул… Что их в овраг-то всех понесло? Медом там намазано, что ли?
Вика переговорила с Вамбой и сообщила:
— По понятиям аттилы Валамира, Сегерих — самый правильный человек во всем селе. Уж коли Сегерих что считает, значит, мол, так оно и есть. Сегерих зря не скажет и не сделает. Вот почему Вамба без опаски пошел в овраг, когда земля затряслась.
— А Вавила-то откуда взялся?
О, с Вавилой глупо вышло. Да и когда с Вавилой по-умному выходило? Вот земля в очередной раз задрожала, и решено было в хузе у Валамира, что негоже столь настойчивым зовом Сигисмундса, родича их нового, долее пренебрегать. Отправился он, Вамба, к оврагу, к убилстайне. А когда подходил уже, то заметил, как несется, сломя голову, Вавила. Благами решил попользоваться, к роду валамирову примкнуть и через то проникнуть в милость к Сигисмундсу. Следом за Вавилой раб его бежал и мешок на шее нес. Дары, видать, какие-то. Вавила так спешил, что даже Вамбу обогнал. А раб его споткнулся и растянулся на тропинке. И мешок уронил.
Совсем уже в овраг спустились, к убилстайне приблизились — и тут видит Вамба, как Лантхильда поспешает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57


А-П

П-Я