https://wodolei.ru/catalog/dushevie_poddony/900x900/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

акций японских голубых фишек); определяется как невзве-шенное арифметическое среднее курсов ценных бумаг; базовый период – 16 мая 1949 г. (1949 = 100); в мае 1985 г. индекс переименован в "фондовый индекс Никкей".

слегка корректирует падение («отскок дохлого кота»), акции «Софтджоя» упали еще на 5 %. Быстрый подсчет: рыночная капитализация компании сократилась на 400 миллиардов иен с тех пор, как Митчелл осенью присвоил ее акциям рекомендацию «покупать». Что можно сделать с 400 миллиардами иен? Можно купить 6000 «роллс-ройсов», построить и оборудовать 300 больниц в странах третьего мира, космический корабль может пролететь на эти деньги полпути до Юпитера. И все это богатство исчезло, просочилось сквозь экран терминала в параллельную вселенную.
Митчелл стучит по клавиатуре, открывает график акций «Софтджоя». Изучает цены закрытий дня, разглядывает дневные графики «крестики-нолики», График «крестики-нолики» используется в техническом анализе, не отображает временную шкалу; по графику кривая цен строится после появления другого направления тренда; крестик рисуется, если цены снизились на определенное количество пунктов, если цены повысились на определенное количество пунктов, то рисуется нолик.

скользящую среднюю, осцилляторы. Индикаторы говорят ему: цена акций накануне падения. Он применяет другие, более японские системы. Его прежний босс, Яд-зава – как бы он оценил вот эту формацию? Этот зигзаг на пике прошлого ноября: вылитый «храм трех Будд». А это резкое падение два месяца назад, с которого началась последняя распродажа – это разве не «прыжок гейши-самоубийцы»? Если так, то снижение акций «Софтджоя» должно вскоре прекратиться. Проблема в том, что единственный человек, понимающий в системе технического анализа Ядзавы, – сам Ядзава. А прежний босс Митчелла до сих пор не лезет на поверхность, перемещая сферу своей деятельности на «отсталые рынки» стран, где нет законов об экстрадиции.
Звонок телефона. Женский голос с калифорнийским акцентом.
– Спасибо, что пригласили выпить чая вчера, Митчелл-сан. Простите, что я так убежала от вас.
– Ничего, я привык, – говорит Митчелл. Рэйко Танака смеется:
– Правда? А я думала, на такого преуспевающего и привлекательного парня девушки просто гроздьями вешаются.
– Не совсем, – говорит Митчелл с тихим смехом. Преуспевающий? Да его сейчас уволят в пятый раз за шесть лет. Привлекательный? Она не знает, какие клоки волос каждое утро повисают на его расческе. И как неудержимо, генетически предопределенно удлиняется ремень в его брюках. Рэйко продолжает.
– Я упомянула ваши слова в разговоре с некой важной персоной. Эта персона хотела бы обсудить данный вопрос с вами напрямую.
– Важная персона? – Митчелл озадачен.
– Президент Сонода. Он приглашает вас прийти к нему домой сегодня в одиннадцать вечера.
– Прекрасно, – говорит Митчелл.
Он кладет трубку и растерянно глядит на экран компьютера. Сонода известен тем, что не любит саморекламу, отказывается говорить с журналистами и финансовыми аналитиками. То, что он приглашает Митчелла, – громадная удача, возможный поворот в его карьере. Но Митчелл не чувствует особых восторгов по поводу своих перспектив. Присутствие Саши де Глазье в офисе означает, что его карьере на финансовых рынках осталось длиться недолго. Чтобы напомнить ему об этом, терминал издает длинный звуковой сигнал – где-то прошла важная сделка, – и акции «Софтджоя» проваливаются еще на полпроцента.
Саша все еще в офисе Хауптмана, оба стоят у окна. Митчелл подходит, притворяясь, что вглядывается в дисплей на противоположной стене. Он едва слышит их голоса сквозь бормотание торгового зала. Школьный французский Митчелла едва справляется с потоком слов Саши, но Хауптмана понять достаточно просто.
Хауптман: Mais cet homme coute tres cher, n'est ce pas?
Саша: Non. C'est un type comme Mitchell qui nous coute le plus cher. II est completement foutu!
Хауптман: Compris. Et le rendezvous est quand?
Саша: A six heures ce soir. Au restaurant Yamato de Ginza. Но этот человек очень дорого нам обойдется, нет?… – Нет. Митчелл – вот кто нам дороже всех обходится. Абсолютно безнадежен… – Ясно. А когда встреча? – В шесть вечера в ресторане «Ямато» в Гиндзе (фр.).


«Completementfoutu» – тоже надо посмотреть во французском словаре. Но по тому, как Саша выплюнула эти слова, их значение вполне ясно. Она думает о богатстве, сдувающемся вместе с акциями «Софтджоя», о тысячах «роллс-ройсов», которые никогда не будут куплены, о спутнике Юпитера, который никогда не будет запущен.
Потом голоса отдаляются от окна. Краем глаза Митчелл видит, что Саша берет сумочку с софы.
– Чао, – воркует она.
Хауптман слегка кланяется, потом прикладывает ладонь к губам и одаряет Сашу воздушным поцелуем. Безобразное зрелище. Митчелл содрогается и быстро выходит из торгового зала.

В три часа Мори прислоняет «хонду» к боковой стене ветхого, увитого плющом строения, в котором проживает Танигути. Он не позвонил, чтобы предупредить о приходе, рассудив, что неожиданность может быть тактически правильной. В маленькой якитории свет не горит. Раздвижная дверь приоткрыта на несколько сантиметров, из кухни плывут звуки баллады. Появляется хозяин со шваброй в руках, смотрит, как Мори снимает шлем.
– Не вовремя, – говорит он. – Ваш друг только что ушел и сказал, что какое-то время не появится.
– Правда? – говорит Мори. – А можно, я зайду на минутку?
– Конечно.
Хозяин исчезает в кухне, потом появляется со стаканом ячменного чая и тарелкой клубники.
Мори благодарит его. Он не любит клубнику – слишком сладко, – но из любезности кладет в рот большую ягоду.
– Вам удалось поговорить с Танигути-сан в прошлый раз? – спрашивает хозяин, зажигая «Майлд Севен». – Я имею в виду – про лечение.
Мори качает головой:
– Эта мысль его не особенно заинтересовала.
– Я так и думал. Его вообще сейчас мало что интересует. Кроме игры «Гигантов», конечно.
Мори берет зубочистку, принимается выковыривать клубничное семечко из дырки в зубе. В его уме зарождаются подозрения и оформляются вопросы.
– Вы сказали, Танигути какое-то время не будет. А такое часто бывает? Я хочу сказать, я думал, он, по большей части, сидит дома.
Хозяин задумчиво попыхивает «Майлд Севен».
– Иногда он днем где-то ходит – говорит, проводит расследования для своих статей.
– Но я думал, эту работу за него теперь делают ассистенты.
Хозяин пожимает плечами:
– Сегодня он вам скажет одно, завтра другое. В этом как раз его проблема, так? – Он стучит пальцем по виску.
– А Танигути-сан когда-нибудь задерживался до поздней ночи? – спрашивает Мори. – Я имею в виду – действительно до поздней, после полуночи?
Клубничное семечко попалось удивительно упрямое. Конец зубочистки ломается, и Мори приходится взять другую.
– Так поздно? – раздумчиво говорит мастер. – Нет, думаю, нечасто.
– Нечасто? То есть, раз или два в этом году? Хозяин, похоже, – в сомнении.
– Раз или два – может быть.
– А как насчет 15 марта, ночь с пятницы на субботу?
Хозяин качает головой.
– Понятия не имею, – говорит он. – Я такие вещи не записываю. Я думал, вы старые друзья.
– Это правда, я его старый друг.
– Который к тому же по чистой случайности еще и частный детектив.
Хозяин едко смотрит на него. Мори думает, не соврать ли. В кошельке у него – целая коллекция визиток, на всех разные профессии. В конце концов он решает сказать правду.
– Это так очевидно? – спрашивает он.
– Абсолютно, – говорит хозяин.
– Ладно, вот в чем дело. В первый раз я приходил получить совет Танигути-сан о деле, над которым я работаю. А теперь мне начинает казаться, что он как-то в это дело замешан.
Хозяин фыркает, будто и сам подозревал что-то подобное.
– А если да, что вы будете делать?
– Не знаю, – говорит Мори. – Что бы сделали вы?
Хозяин запрокидывает голову, выдувает кольцо табачного дыма, и оно плывет к вентиляционному отверстию.
– По обстоятельствам, – говорит он. – Все зависит от обстоятельств, верно?
Мори кивает. Не бог весть какой ответ, но единственный имеющий смысл. Верность, дружба, справедливость, правда – все условно. Он допивает ячменный чай и говорит хозяину, что подождет Танигути наверху. Хозяин кивает и отворачивается, не говоря больше ни слова.
Здание старое, растрескавшееся. Дешевые материалы залатаны очень дешевыми, так что отремонтированные места – в худшем состоянии чем неотремонтированные. Как и многие вещи в этом городе, дом построен без расчета на долгую жизнь, но как-то живет. Мори без труда проникает в комнату Танигути. Стальную расческу – в косяк, поднажать – и дверь распахивается. Мори стоит посреди комнаты, озирается. Такой же беспорядок, как и прежде: стопки ксерокопированных документов; журнальные статьи; разбросанные рукописные листки с изысканным почерком Танигути. Мори подбирает пару, вглядывается. То, чего он ожидает: обычный тщательный анализ грязных сделок между «железным треугольником» боссов большого бизнеса, высокопоставленных чиновников и политических лидеров. Что он видит: беглые, беспорядочные наброски мыслей, без логики, без остроумия и аллюзий на классику.

Этой стране лучше бы не делаться такой богатой. У бедных, трудолюбивых крестьян было и благородство, и человечность, но богатые крестьяне высокомерны и презренны. Приливная волна денег всегда топит все хорошее в человеке. Никому в наше время нельзя верить, ни богатым и власть имущим, ни также обычным людям. Они знают все о коррупции, об эксплуатации бедных, о духовном отравлении. Это их не колышет, лишь бы рис по зернышку к ним падал. Что можно сделать? Я помню молодых офицеров, которые преследовали коррупционеров 60 лет назад. В свое время их казнили как предателей, но вскоре стали относиться к ним как к героям с чистыми сердцами. В современном мире так же: наверное, только шокирующие деяния могут прорвать всеобщее равнодушие.

Мори кладет страницы обратно на пол. Он припоминает ту странную тираду Танигути две недели назад. Его старый друг в еще худшей форме, чем думал Мори; может, он и способен на что-то такое. Некогда Танигути был пацифистом и резко протестовал против того, чтобы в Японии была хотя бы какая-то военная сила. Теперь он реакционер, ностальгирующий по эпохе милитаризма, которая закончилась за много лет до его рождения. Что могло заставить его так перемениться – не просто смена политического курса, но полное перерождение личности? Алкоголь, развод, потеря дочери – очевидные ответы, но они не объясняют происходящего у него в голове.
А что до тех молодых офицеров – может, они были и чистосердечны, но их действия помогли стране прийти к полному саморазрушению. Чистосердечный – значит, простой. А мир не прост, ни тогда, ни сейчас. Как сказал хозяин якитории, все всегда зависит от обстоятельств.
Мори проверяет шкаф с папками у окна. Там есть папка, подписанная «Здравоохранение», но в ней нет ничего ни о Миуре, ни о Наканиси. Это странно, ведь Танигути проводил расследование для журнальной статьи. Догадка: у Танигути есть другое место для хранения документов. Мори методично ищет – за книгами в шкафу, в буфете, где стоят бутылки из-под сётю, под матрасом незаправленной постели. Наконец, в нижнем шкафчике тумбочки у кровати, под стопкой полотенец, он находит старый кожаный портфель, бесцветный, потрепанный. Мори берет его. Легкий, почти пустой. Мори ножницами отрезает замок, вытаскивает одну-единственную папку без подписи. Садится на постель и углубляется в чтение полудюжины страниц, что лежат внутри.
Все они исписаны почерком Танигути. Первая – анонимная статья о фармацевтической компании «Наканиси», потом несколько страниц заметок. На одном из листов – интервью с самим Миурой, вероятно, расшифрованное с диктофона. Начинается с вежливых вопросов о процедурах, используемых при испытании новых лекарств. Потом речь заходит о политике министерства в области ценообразования на лекарства. Наконец, вопросы становятся более сфокусированными.

ВОПРОС. То есть, новый препарат только тогда будет дороже старого аналога, если есть доказательство «существенно лучшего воздействия»?
МИУРА. Да, это так. Мы стремимся к тому, чтобы наиболее эффективным образом использовать средства налогоплательщиков.
ВОПРОСАкак же новая пищевая добавка, которую производит «Наканиси»? Она продается по цене, более чем вдвое превышающей иностранные аналоги, несмотря на то, что Управление по контролю за продуктами и лекарствами США утверждает, что разницы в воздействии нет.
МИУРА. Мы не подчиняемся американскому Управлению. Япония давно уже вышла из-под американской оккупации.
ВОПРОС. Говорят, члены Комитета по одобрению лекарственных препаратов получили значительные дотации на исследования от фонда «Наканиси». Не противоречит ли это директивам, выработанным министерством пятнадцать лет назад?
МИУРА. Пятнадцать лет назад? Наши директивы с тех пор изменились не один раз. Мы не обязаны объявлять о них публично.
ВОПРОС. Существуют ли директивы, позволяющие работникам министерства получать из того же источника займы без гарантии и поручительства?
МИУРА. О чем вы говорите? Интервью посвящено политике здравоохранения в XXI веке. Позвольте заметить, что этим вопросом вы посягаете на личные права людей, о которых идет речь!
ВОПРОС. Является ли ваша супруга основным владельцем компании «Услуги по здравоохранению Азии», зарегистрированной в Гонконге?
МИУРА. Это возмутительно! Я не намерен отвечать на подобные вопросы. Если вы будете продолжать в том же духе, я распоряжусь, чтобы вас арестовали.

Читая, Мори не может удержаться от улыбки. Он прямо-таки слышит вкрадчивый тон Танигути, видит разъяренное лицо чиновника. Но, возможно, не так уж это и забавно, в конце концов. В итоге произошло убийство.
На последней странице – несколько небрежных записей, которые непросто расшифровать. Содержимое загадочно.

19 января: ресторан «Киндзё», Акасака 7. 15: Миура пешком. 7. 30: Наканиси на «тойоте-краун». 7. 35: Торияма на «Мерседесе».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45


А-П

П-Я