Спальни там просторны, классные комнаты проветриваются, дворы обширны, домовая церковь убрана с большим вкусом. Монахини носят серо-голубые рясы, белые нагрудники, наплечники и клобук. Это особы почтенные, и некоторые из них, напр., г-жа де Грамадек, знатного происхождения. Среди них есть даже женщины образованные и способные обучать девиц. Что касается прочих, то пусть Бог помогает им! На их попечении находится около шестидесяти пансионерок, частью дворянок, частью из буржуазии, между которыми не допускается другого неравенства, кроме неравенства в успехах и добродетельном поведении. Их обучают правописанию, грамматике, истории, счету, обстоятельно – катехизису, шитью, немного – литературе, рисованию и музыке. Во время учения возбраняется всякое нерадение, на рекреациях допускается как можно меньше частных разговоров. Все должны принимать участие в играх. В известные дни воспитанницы могут принимать посетителей в особой комнате. Для преподавания танцев и манер у них есть приходящие учителя. Воспитание, которое дается им, превосходно, Дисциплина суровая, хотя и проникнутая духом сердечности. Они не отделены от внешнего мира. Слухи о том, что делается в обществе, постоянно доходят до них, и они с удовольствием думают о том, что займут в нем со временем подобающее место. Воспитанницы Вандмона удачно выходят замуж, и г-жа Грамадек большая искусница по части устройства свадеб. У нее богатая практика в этой области. Это единственная ее суетная черта. Под монашеским одеянием у нее еще благообразная внешность. Она приняла меня с изысканной учтивостью, извинившись, что ей приходится быть расчетливой, но я оборвала все эти предисловия и перешла к изложению цели моего визита и изумления, которым он был вызван. Г-жа де Грамадек выслушала меня с большим благожелательством и вниманием и начала, с выражения своего соболезнования по поводу смерти г-на де Шомюзи. Для внесения большей ясности в наш разговор я сочла благоразумным не скрывать от нее прискорбных обстоятельств, при которых произошла эта смерть. Я вкратце обрисовала также образ жизни, который вел г-н де Шомюзи. Мой рассказ, по-видимому, не слишком изумил г-жу де Грамадек и не помешал ей произнести апологию г-на де Шомюзи, в которой она расхвалила добродушие, разлитое по всей его внешности, и приятность его разговора. Я не возражала ей, но сгорала от нетерпения перейти к сути дела. Откуда г-н де Шомюзи извлек эту питомицу, когда и при каких обстоятельствах привел ее в Вандмон? Словом, что было известно г-же де Грамадек об истинном положении ее пансионерки? Г-жа де Грамадек с большой готовностью согласилась ответить на все эти вопросы, и вот что я узнала от нее. У г-жи де Грамадек есть двоюродный брат, который зовется г-н де Шаландр. Хлопоты, причиненные беспорядочным поведением и распутным образом жизни этого Шаландра, пробудили в г-же де Грамадек большую участливость к семьям, на долю которых они выпадают по вине такого рода личностей. В этом отношении ее Шаландр был не лучше нашего Шомюзи. Испорченный дурными знакомствами, пристрастившийся к карточной игре и посещению притонов, он даже бывал не в ладах с правосудием. О нем постоянно ходили дурные слухи, но он еще не совершил никаких серьезных преступлений, когда пришел однажды повидать г-жу де Грамадек в обществе г-на де Шомюзи. Во время этого визита, который состоялся более шести лет тому назад, г-н де Шомюзи попросил г-жу де Грамадек принять в Вандмон одну сиротку, к судьбе которой он проявлял интерес, и которую изобразил как дочь одного из своих друзей. Девочка выросла в деревне у одних добрых людей, которые не были, однако, в состоянии дать ей приличное воспитание. Она называлась Анной-Клавдией де Фреваль. Она была мила и красива, и было бы жаль не дать развития заложенным в ней возможностям. Все эти объяснения г-на де Шомюзи были немного путаными, и г-жа де Грамадек поняла, что если она желает дать ход этому делу, то ей следует удовлетвориться довольно-таки сбивчивыми сведениями, сообщенными ей г-ном де Шомюзи. Послушать его, так выходило, что отец Анны-Клавдии был мелкий дворянин, весьма почтенный. Что касается матери, то Шомюзи умалчивал о ней. Г-жа де Грамадек не придала большого значения этой болтовне, и существование мнимого сьера де Фреваль показалось ей подозрительным, так что у нее были некоторые сомнения, следует ли удовлетворять просьбу г-на де Шомюзи, но ее двоюродный брат, г-н де Шаландр, которому она в тот момент ни в чем не хотела отказывать по причине одного процесса о наследстве, в котором он мог быть очень полезен ей, по-видимому, очень стоял за то, чтобы в этом деле было достигнуто соглашение между г-жей де Грамадек и г-ном де Шомюзи. Больше того, тут речь шла, может быть, о спасении человеческой души, потому что г-ну де Шомюзи плохо подходила роль воспитателя молодых девиц. Анне-Клавдии де Фреваль будет лучше в монастыре, чем в любом другом месте, и поэтому было решено, что на другой день г-н де Шомюзи приведет девочку в монастырь.
Как только г-жа де Грамадек вошла – рассказывала она мне – в приемную, где ожидал ее г-н де Шомюзи со своею питомицей, у нее исчезли все сомнения насчет причин интереса, проявляемого г-ном де Шомюзи к этой девочке. Правда, между нею и им не было никакого явного сходства, но какая-то неуловимая черточка с самого начала убеждала, что Анна-Клавдия была дочерью г-на де Шомюзи. Г-жа де Грамадек описала мне, как она выглядела в момент, когда она была вверена ее попечению: невысокая, но хорошо сложенная и крепкая, черты лица тонкие, слегка в веснушках; что-то деревенское сочеталось в этой маленькой особе с природной грацией. Она казалась робкой и сдержанной, но в глазах у нее вспыхивал по временам живой огонек. Одета она была скромно и очень чистенько. В общем, простота и невинность. По первому впечатлению она понравилась г-же де Грамадек, и после того, как г-н де Шомюзи с родительской нежностью попрощался с девочкой, настоятельница велела, чтобы ее отвели в гардеробную и снабдили необходимыми вещами. Оставшись один с г-жей де Грамадек, г-н де Шомюзи горячо поблагодарил ее, как человек, с плеч которого спала тяжелая обуза. Затем, сговорившись относительно необходимых условий, он пропал. Больше его не видели. Платежи он производил аккуратно до самого последнего времени, когда неполучение от него денег заставило г-жу де Грамадек обратиться ко мне с известным письмом.
Получив эти объяснения, я продолжала распрашивать г-жу де Грамадек об Анне-Клавдии де Фреваль, которую мы так и будем называть, чтобы не давать ей другой фамилии, и вот что я узнала о ней. С самого своего поступления в монастырь она послушно исполняла все, что от нее требовали. Она оказалась девочкой точной и исполнительной, и ее подруги скоро полюбили ее. Характер у нее был прекрасный, она казалась откровенной, не будучи нескромной, настойчивой, не будучи упрямой, гордой, не будучи надменной, живой, не будучи взбалмошной. Она обладала большой сдержанностью, и хотя у нее и наблюдались иногда признаки нетерпения и приступы гнева, она быстро подавляла их. Ее отличное уменье владеть собой сделало ее крайне скрытною, так что ни ее подругам, ни монахиням, ни даже г-же де Грамадек, которую она любила, никогда не удалось добиться от нее ни слова об образе жизни, который она вела до Вандмона, словно этой части ее жизни никогда не существовало… Когда дело не касалось этой темы, ее нельзя было назвать ни притворщицей, ни скрытницей. У нее был вкус к учению, скорее привитый ей разумом, чем рожденный естественной склонностью. Она прекрасно делала все, что ей приказывали, но никогда не заходила дальше исполнения требований. В общем, ею довольны. Она в большей мере религиозна, чем набожна или благочестива. Она серьезна, но любит поиграть и отдается игре с некоторой страстностью. Она вкладывает страстность также в свои симпатии и антипатии. В тринадцать лет она горячо повздорила со «старшей» и сильно избила ее. В этом возрасте ею был совершен также единственный серьезный проступок, который ей можно поставить в вину. Чья-то неизвестная рука пустила среди учениц рукопись, рассказывающую о похождениях знаменитого вора Вадона, колесованного на Гревской площади, и Анну-Клавдию однажды застали за чтением этого произведения, В наказание ее заперли в ризнице. Она удрала оттуда неизвестно каким образом, переоделась в платье садовника и в таком наряде взбиралась уже на ограду но тут ее поймали. Этот припадок своеволия и буйства никогда, впрочем, не возобновлялся. Она со слезами испросила прощение у г-жи де Грамадек и смягчила ее. Начиная с этого момента все детское умерло в ней, и она стала настоящей барышней. Теперь она в старшем классе и блещет всеми совершенствами.
После этого повествования г-жа де Грамадек предложила мне привести Анну-Клавдию в приемную. Я отклонила это предложение. Я не хотела оказаться в присутствии этой малютки, пока у меня еще не были выработаны решения на ее счет. За отсутствием г-на де Морамбер я хочу спросить совета у президента де Рувиль. Он очень полезен в этом отношении. Если при посредстве г-на лейтенанта полиции нам удастся найти мать этой барышни, мы охотно передадим ее ей, потому что г-жа де Грамадек не может дольше держать ее у себя. Этого не разрешает устав Вандмона, так как Анна-Клавдия уже достигла возраста, когда нужно уходить. Она не может также оставаться там в качестве послушницы, ибо это грозило бы опасностью сделать из нее дурную монахиню. Узнав таким образом, что в данный момент я не хочу иметь свидания с этой неожиданной племянницей, г-жа де Грамадек предложила мне показать ее, так что я останусь незамеченной ею. С этой целью она повела меня по коридорам к окну, выходившему в сад.
Он очень красив, этот сад со своими длинными аллеями, маленькими жертвенниками, стоящими по краям аллей и достаточно обширной площадкой для игр. Был как раз рекреационный час, и воспитанницы находились в саду, причем одни из них играли, другие разговаривали и прогуливались по трое, потому что им запрещено составлять дружественные парочки. Весь этот маленький мирок представлял собой зрелище чрезвычайно приятное. В толпе воспитанниц виднелись кое-где монахини, которых они тесно окружали. Г-жа де Грамадек некоторое время искала главами Анну-Клавдию де Фреваль. Наконец, она показала мне ее: Анна-Клавдия шла по центральной аллее между двух подруг, обняв их за талию. Эти две воспитанницы были м-ль де Виллабон и м-ль де Керили, которые обе принадлежали к числу лучших и наиболее заметных учениц. Дойдя до конца аллеи, они повернули обратно, и когда проходили мимо нас, я успела внимательно разглядеть эту неожиданную племянницу, которую подарил нам г-н де Шомюзи. Она в самом деле прекрасно сложена, очень приятна лицом и вся полна той грации, о которой говорила мне г-жа де Грамадек. Глаза очень красивы и волосы великолепны. Если снять с нее форму и одеть по моде, то эта малютка всюду будет заметной фигурой. Да, она пригожа и располагает к себе, но что таится под этой наружностью, и что откроется за этой внешностью? В женщинах все так обманчиво, и это утверждение справедливо также и по отношению к молодым девушкам! Человеческое сердце преподносит нам столько неожиданностей! Конечно, Анна-Клавдия де Фреваль ласкова, терпелива, покорна, умна, но что знаем мы об этом сердце и об этой душе? И я не могу удержаться от дрожи при мысли, что в жилах этой малютки течет слишком жгучая кровь Шомюзи, т. е. кровь развратника и бесстыдника, который всю свою жизнь только и предавался, что самой материальной любви и самому низменному наслаждению. Кто поручится нам, что она не унаследовала этот пагубный темперамент? Но это еще не все. Если одной половиной своего существа она обязана Шомюзи, то кому обязана она другой половиной? К одной горячей крови какая примешалась другая, еще более опасная кровь, берущая свое начало, может быть, из самых грязных источников? Не было ли это дитя зачато среди самых низменных плотских наслаждений, и что носит в себе она от этого несчастного наследства?
Вот каковы размышления, мой дорогой Вердло, которым я предалась, покинув монастырь Вандмон, и согласитесь, что они не неуместны перед прекрасным подарком, который там сделан. Я знаю, что многие семьи озабочены такими проблемами, и проблему, которую ставит перед нами эта маленькая Фреваль, разрешить не легче, чем проблему, поставленную перед бедной Грамадек ее кузеном, о котором она говорила мне и на которого горько жаловалась в конце нашей беседы. Из ее слов я заключила, что этот молодец на пути к виселице или плахе. Значит, мы с вами еще счастливы; во всяком случае, не сомневайтесь, что я счастлива быть Вашей любящей сестрой.
Маркиза де Морамбер.

Париж, 9 января, 1739.
Со времени моего последнего письма я неустанно размышляла, дорогой братец, о занимающем нас вопросе и в заключение пришла к выводам, с которыми, я уверена, Вы не преминете согласиться, когда я изложу Вам их. Как я уже сообщала Вам, наша барышня Фреваль не может дальше оставаться в монастыре Вандмон; нам необходимо поэтому подыскать место, где она могла бы быть поселена. Я прекрасно сознаю, что она для нас ничто, и что мы отлично могли бы не принимать в ней никакого участия. Это было моим первым движением, потому что, в конце концов, мы вовсе не ответственны за судьбу этого дитяти греха. Однако, после некоторого размышления я стала думать иначе. Эта малютка более, чем вероятно, является дочерью г-на де Шомюзи, и она может когда-нибудь использовать против нас это обстоятельство. А между тем в благородных семьях существует обычай обеспечивать положение всех их членов, даже незаконных. Иной образ действия отдавал бы мещанством и мелочностью, что было бы недостойно нас. Как бы ни был обесславлен Шомюзи благодаря своим порокам и беспутству, он все же принадлежал к членам нашей семьи. Своим контрастом с нами он только подчеркивал наши достоинства, к которым прибавляет новый блеск путешествие г-на Де Морамбер ко двору владетельного герцога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25