Он чувствовал, что скоро будет крупнейшим авторитетом в этом деле; и все покупал и покупал. Сами по себе картины его ничуть не интересовали; у него не было на это ни времени, ни сил, важно было только стать первым и тут! Но он лелеял мечту передать свою коллекцию Национальной галерее, как памятник своему вкусу и последнее доказательство своего превосходства над другом Z после того, как их обоих уже не станет.
Как раз к этому времени он облачился в адвокатскую мантию, на что ушла почти половина его капитала. Он, конечно, предпочел бы подождать с этим, если бы не понял, что, не поторопись он, его друзья X, У и Z его опередят. Этого надо было остерегаться, ведь он намеревался первым занять должность судьи. Проявив такой размах и решительность, он понял, как далеко шагнул вперед, и на радостях нашел время вступить в брак, благо наступили летние каникулы. Полтора месяца он почти не думал о своих друзьях X, У и Z. Но к концу сентября он узнал, что и они получили соответствующие предложения и тоже облачились в адвокатские мантии, и это разом вернуло его в нормальное состояние духа. Пришлось отставить жену на второй план и снова надеть хомут. Эти молодчики уж, конечно, постараются обогнать его при первой возможности, - и он на три недели урезал свой медовый месяц. Не прошло и двух лет, как стало ясно, что, если он хочет сохранить ведущее положение, нужно пройти в парламент. И вот вопреки собственным врожденным склонностям и даже вопреки склонностям избирателей он обеспечил себе место в парламенте. Каково же было его огорчение, когда, впервые вступив в парламент, он увидел там своих друзей X, У и даже Z. Не мудрено, что теперь, когда ему приходилось заседать в суде и в парламенте, он осунулся и очень пожелтел; а его жена стала выражать недовольство. Чтобы ее утихомирить, он решил дарить ей ежегодно по младенцу: если он хочет удержать свое место в начатом большом состязании, ему необходимо полное спокойствие в семейной жизни; ведь милые друзья X, У и Z не преминут воспользоваться его слабым здоровьем. Ни у одного из его ненавистных конкурентов не было столько детей. К своим обязанностям в парламенте он относился формально; он был слишком занят собой и своей карьерой, и в его сознании никак не укладывалось, что все мелкие мероприятия, которые ему непрерывно приходилось обсуждать, могут принести пользу людям, с жизнью которых он не имел ни времени, ни охоты ближе познакомиться. Когда тебе приходится ежедневно, чуть вставши, подготовиться к двум процессам, позавтракать, отправиться в суд, просидеть там с половины одиннадцатого до четырех, после этого идти в Палату и сидеть там, пока не уйдет твой друг Z (самый ненавистный из всех), и выступать, если выступил твой друг X или если тебе кажется, что твой друг У намеревается выступить; затем пообедать, подготовиться к двум процессам, поцеловать жену, мысленно сравнить свою только что приобретенную картину с последней покупкой друга, выпить стакан ячменного отвара и лечь в постель, - то после всего этого у тебя просто не останется времени подумать о собственной жизни, тем более о жизни своего ближнего. Иной раз он понимал, что следовало бы от чего-нибудь отказаться, но об этом, конечно, не могло быть и речи, ведь его друзья тотчас же вырвались бы вперед. Вместо этого он стал принимать патентованное средство "Витоген". Тогда фирма воспользовалась для рекламы его фотографией с вылетающими изо рта словами: "Витоген творит со мной чудеса!" Но на соседней странице была помещена фотография его друга Z со словами: "Я ежедневно упиваюсь стаканом Витогена", - вылетающими из его рта. После этого наш герой решил, не без некоторого риска, увеличить дозу до двух стаканов, лишь бы опередить соперника.
Порой ему казалось, что, выбери он себе военную или духовную карьеру, сделайся биржевиком или литератором, его жизнь была бы куда спокойнее: не мог же он признать, что в самом себе вынашивает микроба собственной судьбы.
Так, когда ему случалось заметить закат солнца, горы или даже море, врожденное чувство красоты подсказывало ему: "Хорошо бы этим полюбоваться!" Но какое там, разве он мог себе это позволить. Однако если бы ему стало известно, что друг Z нашел-таки время понаслаждаться красотами природы, он уж, конечно, выкроил бы время и для этого.
Приближался день вступления в судейские обязанности, и он все пристальнее вглядывался в своих друзей X, У и Z; если они будут назначены раньше него, это может помешать его окончательной победе. Поэтому, когда однажды летним утром ему сообщили, что его друг X тяжело заболел и вряд ли поправится, он вздохнул с облегчением, хотя и огорчился. Он непрестанно интересовался здоровьем друга, и его интерес был вполне искренен. Друг его скончался перед закрытием судебной сессии. В продолжение летних каникул он непрестанно думал о несчастном и о том, как преждевременно оборвалась его карьера. Тут его осенила мысль превзойти самого себя, написав книгу. Он выбрал тему "Вред соревновательства в современном государстве" и трудился над книгой всю осень, посвящая ей каждую минуту, которую только мог урвать, благо он в это время был свободен от парламентских обязанностей. Книга поможет ему выделиться среди своих друзей У и Z в глазах правительства, покровительствующего литераторам. Он завершил свой труд к рождеству и позаботился, чтобы его поскорее напечатали. Какова же была его досада, когда через два дня после того, как он кончил свое произведение, он узнал о предстоящем выходе в свет книги его друга Z под заглавием "Радость жизни или наслаждение минутой". И дернуло же этого господина выступать в печати, да еще на тему, в которой он ничего не смыслит! Эта книга появилась за неделю до книги нашего героя. Он с беспокойством проглядывал отзывы, так как все они были благожелательные. Как же теперь вернуть себе первенство? Не будь он женат, можно было бы жениться, скажем, на дочери какого-нибудь важного лица, но теперь это было невозможно - и поэтому ему оставалось только передать свое собрание картин во временное пользование Национальной галереи. Так он и сделал примерно в середине мая, к немалому огорчению жены. А в воскресенье, 1 июня, он прочитал в газете, что его друг Z пожертвовал Британскому музею свою библиотеку. Зато в июле его друг У неожиданно получил пэрство после смерти двоюродного брата, и дышать стало легче. С пэрством к У перешло значительное поместье; уж этот-то, во всяком случае, теперь выйдет из борьбы; ему, в сущности, больше некуда рваться. Эти предположения оправдались; и теперь поле битвы оставалось только за ним и его другом Z.
В конце первого месяца летних каникул судья, ухода которого так долго ждали, оставил наконец свою должность, перейдя в иной мир.
Наш герой немедленно вернулся в город. Это был один из напряженнейших моментов всей его трудной карьеры. Если его назначат на освободившееся место, он будет самым молодым из судей. Но его друг Z был того же возраста, тех же политических взглядов и того же во всех отношениях калибра, что и он, да к тому, же еще отменно крепок и здоров. Не удивительно, что за неделю ожидания наш герой заметно поседел. Когда в начале октября его назначили членом Верховного суда, ему стоило больших усилий сдержать радость; но уже на следующее утро он узнал, что его друг Z получил точно такое же назначение, ибо правительство решило увеличить состав Королевского Верховного суда на одного человека. Кто именно - он или его друг - был назначен на дополнительную должность, он не отваживался да и не хотел выяснять; стиснув зубы, он немедленно приступил к исполнению своих обязанностей.
Не станем уверять, что он любил свое дело: чтобы любить дело, человек должен искренне и непрофессионально стремиться к справедливости и сочувствовать своим ближним, а у него для этого времени, конечно, не было: все свои силы он сосредоточил на том, чтобы не допускать отмены вынесенных им приговоров и следить за судьбой приговоров его друга Z. За первый год приговоры его друга отменялись Апелляционным судом в три раза чаще, чем его собственные, и он был потрясен, когда Палата лордов утвердила первоначальные приговоры друга, и они, таким образом, снова пошли голова в голову. В других отношениях его жизнь стала, конечно, гораздо спокойнее, чем до сих пор, и он строго следил за здоровьем, чтобы не сдать раньше времени и не уйти в личную жизнь; он упорно отклонял все попытки родных и друзей втянуть его в какие-либо развлечения, сверх неизбежных званых обедов, игры в гольф и еще более углубленного изучения законов, которыми он должен в совершенстве овладеть к тому времени, когда станет лордом-канцлером. Он никак не мог решить, радоваться ему или жалеть, что его друг Z не ограничил своей жизни таким же узким кругом интересов.
К этому времени он стал настолько умеренным в своих политических взглядах, что ни одна партия не могла бы решить, к которой из них он принадлежит. Это был период полной неопределенности, когда никто не взялся бы предсказать, в чьих руках окажется власть, скажем, лет через пять-десять, но он инстинктивно понимал, что надо смотреть вперед. А у человека умеренных взглядов всегда больше шансов на постоянное и неуклонное продвижение; поэтому теперь, когда незачем было активно заниматься политикой, он стал умеренным. Вечным источником беспокойства была позиция его друга Z, превратившегося в такую темную лошадку, что никто не мог бы разобраться в его политических убеждениях; иные даже утверждали, что у бедняги их вовсе нет.
Он не пробыл на посту судьи и четырех лет, как эпидемия инфлуэнцы унесла в могилу трех судей его величества, а четвертого довела до умопомешательства; так почти незаметно он оказался вместе со своим другом Z в Апелляционном суде. Теперь, когда он ежедневно виделся с этим человеком, он смог поближе его узнать, и с удовлетворением заметил, - что хоть тот был крепче его, но зато явно обладал холерическим темпераментом и слишком мало следил за своим здоровьем. Он тут же удвоил заботу о собственном здоровье: бросил пить, курить и отказался от всех радостей жизни, ему еще доступных. Три года просидели они бок о бок, почти механически вынося противоположные приговоры. И вот в одно прекрасное утро распоряжением премьер-министра его друг был назначен Верховным судьей, а он сам всего лишь хранителем судебного архива. Это был большой удар. После недельного недомогания он, однако, снова стиснул зубы и решил продолжать борьбу: как-никак его друг еще не лорд-канцлер! Прошло еще два года; за это время он поневоле расшатывал свое здоровье, постоянно посещая званые обеды в высших светских и политических кругах и вынося каждый день все более суровые и долгосрочные приговоры. Его жена и дети, которые иногда еще допускались к нему, с тревогой за ним наблюдали.
Однажды утром они застали его шагающим взад и вперед по столовой с номером "Таймса" в руках; сразу видно было, что он до крайности взволнован. Его друг Z выступил на некоем банкете с речью, которой нанес сокрушительный удар правительству. Вопрос теперь, конечно, был только в том, продержатся ли они до смерти уже очень старого лорда-канцлера. Он скончался в июне, и его похоронили в Вестминстерском аббатстве; наш герой и его друг Z были самыми ревностными плакальщиками на похоронах. На той же неделе правительство потерпело поражение. Трудно представить себе душевное состояние нашего героя в те дни. За несколько дней он похудел на пять фунтов, которые отнюдь не были лишними. Он перестал терять в весе, лишь когда правительство объявило о своем решении не подавать в отставку до конца сессии; пятнадцатого июля премьер пригласил его к себе и предложил ему пост лорда-канцлера. Он согласился принять этот пост, обратив внимание премьера на права первенства своего друга Z. В этот вечер, сидя в кругу семьи, он хранил молчание. Раза три на его выцветших губах появлялась слабая улыбка, да время от времени он разглаживал старческой рукой глубокие параллельные складки на щеках. Его младшая дочь, наклонившись к колокольчику за спиной этой высокопоставленной и досточтимой особы, услышала невнятное бормотание; она быстро придвинулась и разобрала следующие бесценные слова: "Обскакал-таки его, черт возьми!"
Он принял эту высшую последнюю почесть со всеми подобающими церемониями. И с этой минуты силы заметно начали ему изменять. Словно после того как он выиграл состязание, ему уже не для чего было жить. В самом деле, ему оставалось только дождаться, чтобы с его другом случился небольшой удар, - после этого он, по предписанию врача, удалился от дел. Он протянул еще несколько лет, занялся писанием мемуаров, но уже без всякого интереса к жизни. Но в один прекрасный день, когда его катили в кресле по аллее в Маргете, он столкнулся с другим точно таким же креслом. Обрати свой усталый взгляд на человека в кресле, он узнал друга Z. Как же он изменился, однако только внешне, потому что сейчас же не преминул дрожащим голосом воскликнуть: "Ба, да это ты, черт возьми! Ты прескверно выглядишь!" Когда наш герой услышал эти слова и увидел слабую улыбку паралитика, в нем с прежней силой разгорелся былой огонь. Поджав губы, он ничего не ответил и ткнул в спину человека, катившего его кресло. С этой минуты он снова обрел интерес к жизни. Неужели ему не удастся пережить друга? И он отдался этой новой цели, день и ночь только о том и помышляя и ежедневно посылая справляться о здоровье друга. Тот прожил до нового года и скончался первого января в два часа ночи. Ему стало об этом известно в девять утра. Его высохшее, словно пергаментом обтянутое лицо осветилось слабой улыбкой, старческие руки, державшие поильник, разжались, и он замертво откинулся назад. Смерть старого друга, как говорили, оказалась для него слишком сильным потрясением.
1915 г.

1 2 3 4 5 6 7 8 9