https://wodolei.ru/catalog/akrilovye_vanny/
«Интригующий средневековый прелат». Сопротивление согласилось разоружиться, хотя это впоследствии не смогло помешать гражданской войне. И нельзя сказать, что послевоенная Греция явила собой яркий образец демократии. Часто осуждали советское иго в Восточной Европе. Но только Англия, последовав примеру немцев, предприняла военные действия против популярного народного движения, когда фактически война еще продолжалась.
Греция не была единственной заботой, одолевавшей союзников. Позиции союзников на море значительно улучшились, когда единственный остававшийся еще германский линкор «Тирпиц» был наконец потоплен в ноябре английским самолетом, атаковавшим его из шведского воздушного пространства. К концу войны германский надводный флот сократился до 3 крейсеров и 15 эсминцев. Новые подводные лодки угрожали судоходству союзников, но строились они медленно, к тому же американские бомбежки выводили их из строя. Но казалось, на суше все идет хорошо. 15 декабря Монтгомери сказал Эйзенхауэру, что хотел бы поехать домой на Рождество, и на следующий день объявил войскам: «В настоящее время враг ведет оборонительную кампанию на всех фронтах; он в таком положении, что предпринять крупные наступательные операции не может». Но Монтгомери ошибался. В то же утро немцы начали наступление, которое могло разрушить весь фронт союзников. Это декабрьское наступление было последним взлетом стратегического вдохновения Гитлера. Он и внешне уже был похож на мертвеца: левая половина парализована, глаза потускнели, медленная, шаркающая походка. Он держался только благодаря всевозрастающим дозам лекарств. Оставалась лишь его неукротимая воля. Приходя к нему в мрачном настроении, люди уходили, охваченные воодушевлением. Он по-прежнему был готов дерзать в уверенности, что его ловкость позволит преодолеть нехватку ресурсов.
Генералы говорили Гитлеру, что наступление немцам не под силу. Он отвечал: «Оборонительная борьба может лишь отсрочить решение, но не изменит всю ситуацию… Если Германия сумеет нанести несколько сильных ударов, эта искусственная коалиция рухнет со страшным треском. Судьбу мы одолеем наверняка». Наступать Гитлер опять решил в Арденнах, где четыре года назад в один день он победил Запад. Германские силы снова прорвутся. На этот раз они повернут на север и возьмут Антверпен. Британская армия будет отрезана, будет новый Дюнкерк, англичане и, может быть, даже американцы от отчаяния сдадутся.
Американцы, как и французы до них, про Арденны забыли. 16 декабря там они могли противопоставить лишь 4 дивизии 28 немецким, среди которых было 10 бронетанковых. Когда началось немецкое наступление, Эйзенхауэр отсутствовал: играл в гольф. Брэдли решил, что наступление – всего лишь «отвлекающий удар». Немцам помогал туман, из-за которого свыше недели нельзя было осуществлять воздушные операции. Немцам удалось прорваться и повести наступление. Но с самого начала операция провалилась. Одно дело с отлично подготовленными войсками рвануть вперед в прекрасное майское утро и совсем другое – с войсками наспех собранными сражаться, преодолевая туман и снег. Американские солдаты в отличие от французских продолжали сопротивление, когда их линии коммуникаций были отрезаны. Оба фланга стойко держались. Немцев загнали в узкий, длинный коридор, им не удалось взять Бастонь, пришлось идти обходными путями по проселочным дорогам. А когда командовавшему там американцу Маколифу предложили сдаться, он ответил: «Чокнутые!»
У немцев не хватало горючего, склады союзников поджигались до того, как туда доберется противник. Передовые части немцев уже были в 6 милях от реки Маас. Но дальше они не пошли. И даже при этом что-то вроде паники возникло на стороне союзников, В штабах за сотни миль от линии фронта прекращали работу, готовясь к эвакуации. Постепенно контрдействия союзников становились ожесточеннее. На юге Паттон повернул свою армию на 90° и двинул 133 тыс. машин на 75 миль для освобождения Бастони. Эйзенхауэр боялся, что Брэдли не сумеет в должной мере руководить американскими силами к северу и к югу от «клина», как стали называть передовую часть немцев. Поэтому он поручил Монтгомери командовать на севере. Это вызвало кое-какие тяжелые переживания. 20 декабря Монтгомери прибыл в штаб американского генерала Ходжеса, словно Христос, явившийся очистить храм. Впоследствии он поступил еще хуже, на пресс-конференции приписал всю победу себе.
Конечно, Монтгомери всегда способствовал согласованности частей, придавал битве эффективную форму. Но в этом сражении победили американцы, английские войска в нем участвовали мало. 24 декабря погода улучшилась, и самолеты союзников нанесли большой урон немецким танкам. Через два дня Паттон освободил Бастонь. Шансов на успех у немцев больше не было. Благодаря настойчивости Гитлера бои тянулись еще две недели. Немцы фактически потеряли все танки; американцы потеряли больше, но смогли восполнить потери, а немцы не смогли. Такова была последняя авантюра Гитлера – блестящая по замыслу, но неосуществимая. Бог войны не любит талантливых авантюристов, он любит крупные армии.
Наступление в Арденнах дало и побочный результат. В качестве отвлекающего маневра немцы предприняли наступление на Страсбург в первые дни января 1945 г. Эйзенхауэр, которому были нужны войска в Арденнах, отдал приказ оставить город, а де Голль вскочил в гневе и приказал французскому командиру не отступать. Страсбург удалось удержать, ссора между Эйзенхауэром и де Голлем была кое-как улажена. Эта ссора была предупреждением: в последний, победный год войны помимо прочих неприятностей произойдет раскол среди союзников.
10. 1945 г. Конец войны
В начале 1945 г. союзники, по иронии судьбы, усердно проявляли солидарность. Англо-американская высадка десанта во Франции обеспечила второй фронт и частично уменьшила для России напряжение борьбы. В январе 1945 г. западные союзники просили открыть советский второй фронт, чтобы снять с них часть напряжения. Когда шло немецкое наступление в Арденнах и в Страсбурге, Эйзенхауэр послал в Москву своего заместителя Теддера с просьбой о помощи. А Черчилль телеграфировал Сталину: «Бои на западе очень тяжелые. Считаю вопрос срочным». Сталин ответил вполне лояльно: обещал ускорить дату предстоящего советского наступления. Черчилль ответил, что «весьма благодарен за волнующее сообщение», а позднее писал: «Это был прекрасный подвиг со стороны русских – ускорить широкое наступление, несомненно, ценой человеческих жизней».
Сталин времени не терял. Советское наступление, которое планировалось на 20 января, началось 12 января. Русским противостояли 170 вражеских дивизий по сравнению с 70 на Западном фронте, из них 30 удерживали часть Балтийского побережья, где Гитлер еще надеялся подготовить новые подводные лодки, 28 сражались, отстаивая нефть и алюминиевую руду Венгрии. Лишь 75 дивизий защищали фронт протяженностью от Немана до Сана. У русских было людей больше в 5,5 раза, орудий – в 7,8, танков – в 5,7, самолетов – в 17,6 раза. И все же это была нелегкая операция. Падал густой снег, танки можно было различить лишь потому, что они двигались. Русские войска шли вперед со страшной скоростью. 17 января на центральном направлении Жуков занял Варшаву, южнее Конев ворвался в Силезию, второй по величине индустриальный район Германии, до этого фактически не знавший бомбежек. За 18 дней русские армии продвинулись на 300 с лишним миль – приблизительно на расстояние от Вислы до Одера. Там, возле Кюстрина, их передовые части были уже в 40 милях от Берлина.
Жуков приказал войскам закрепиться, а потом, «нанеся молниеносный удар, взять Берлин 15–16 февраля», 6 февраля Сталин позвонил ему из Ялты. Он спросил: «Где вы? Что делаете?» Жуков ответил: «Планируем Берлинскую операцию». Сталин сказал: «Зря теряете время» – и отменил наступление. По всей вероятности, остановка была сделана по сугубо военным соображениям. Сталин был осторожным командующим, русские всегда останавливали наступление, пройдя 200 или 300 миль. А теперь они оторвались от баз снабжения. Познань и Бреслау, находившиеся в руках противника, мешали коммуникациям. Стал действовать закон «чрезмерной протяженности», как именовал его Лиддел Гарт.
Более того, передовые силы Жукова образовали опасный выступ, по обе стороны от него – немецкие армии, численность которых не была известна. Сталин не хотел повторить ошибку Гитлера в Сталинграде или собственную, допущенную в феврале 1943 г., когда немцы опять захватили Харьков. Опасения его не были безосновательными. Гудериан, теперь начальник германского Генерального штаба, увидел возможность контрнаступления и после длительных споров с Гитлером сделал такую попытку, длившуюся с 10 по 14 февраля. Наступление оказалось неудачным, но продемонстрировало, что могло произойти, если бы Жуков устремился дальше на запад.
Впоследствии решение Сталина вызвало кое-какие споры. В 1964 г. Чуйков, командовавший одной из советских армий, заявил, что Берлин можно было взять за 10 дней: «Это был бы конец войны». А приказ Сталина прекратить наступление изображался как главная ошибка, которую можно сравнить с приказом Гитлера остановить немецкие танки у Дюнкерка в 1940 г. Аналогичным образом критиковали Эйзенхауэра за руководство операциями на западе, особенно критиковал его Монтгомери. Видимо, союзные армии были лучше обеспечены генералами, которые могли руководить успешнее, чем Сталин и Эйзенхауэр. К счастью, историкам не нужно решать такие вопросы.
Возможно, Сталин был слишком осторожен. Но нет ни малейших свидетельств, что он при этом руководствовался политическими мотивами, и его, конечно, не беспокоило, что взятие Берлина встревожит западных союзников. Как и следовало ожидать, остановив наступление в центре, он возобновил наступление на юге. 11 февраля русские взяли наконец Будапешт. Немцы еще оказывали упорное сопротивление. В середине марта последнее наступление немцев отбросило русских от границ Австрии. Но вскоре они опять двинулись вперед, освободили Словакию, а 13 апреля взяли Вену. И когда через три дня они начали наступление на Берлин, вся Центральная Европа и часть Австрии находились под их контролем.
За блестящим фасадом великого альянса таились, конечно, взаимные подозрения. Опасались и Восток, и Запад. Не слишком ли выигрывает другой? Не заключит ли он сепаратный мир с немцами, не заручится ли даже их помощью? У Советской России для этого было больше оснований. Возможность советского соглашения с немцами полностью исключалась. Как говорил в 1943 г. Бивербрук: «На пути стоят мертвые русские. Нельзя с легкостью перешагнуть через это кладбище». А на Западе Черчилль уже объявлял тревогу по поводу коммунистической опасности. Чуть позже он фактически приказал Монтгомери держать в сохранности немецкое оружие на случай, если его придется применить против русских. Но это – истолкование фактов в свете того, что произошло через месяцы и даже годы. Великий Ф.В. Мейтланд предостерегал других историков: «С трудом приходят на ум мысли о том, что события далекого прошлого некогда ожидались в будущем».
Что бы ни было в запасе у будущего, но когда три великих лидера в последний раз встретились в Ялте с 4 по 11 февраля, между ними не было раскола. Рузвельт и Сталин установили дружеские отношения, к большой досаде Черчилля. На этот раз состоялись серьезные переговоры, результатом которых было успешное сотрудничество. Сталин согласился с планами Рузвельта насчет Организации Объединенных Наций и с предложением Черчилля о предоставлении Франции оккупационной зоны в Германии. Черчилль и Рузвельт одобрили советские предложения об устройстве Польши, кроме ее западной границы. Рузвельт согласился, что Россия должна получать от Германии репарации натурой, хотя не дал согласия на их объем. Наиболее важным было соглашение о Дальнем Востоке. Американцы предвидели трудную борьбу против Японии и пришли в восторг, когда Сталин обещал вступить в войну на Дальнем Востоке в течение трех месяцев со времени окончания войны в Европе. В равной мере они были восхищены его заверением, что он полностью признает Чан Кайши и не имеет намерения содействовать победе китайских коммунистов, – заверение действительно правдивое, хотя причины были совсем не те, какие предполагали американцы.
Ялта была, говоря словами Меттерниха, «очень милым небольшим конгрессом», по видимости обещавшим, что на этот раз единство союзников сохранится и после победы. Американский госсекретарь Стеттиниус писал: «В Ялте уступки Советского Союза Соединенным Штатам и Англии были больше, чем их уступки Советам». Гарри Гопкинс, специальный советник Рузвельта, отозвался с еще большим энтузиазмом: «Мы действительно верили в душе, что это рассвет нового дня, о наступлении которого молились… русские доказали, что могут быть разумными и дальновидными. У Президента и у всех нас не было сомнений, что мы всегда в обозримом будущем сможем с ними жить мирно и сохранять хорошие отношения». Черчилль этот вывод разделял. 19 февраля он сообщил Военному кабинету: у него твердая уверенность, что Россия стремится к согласию с обеими англоязычными демократическими странами. Премьер Сталин – человек могущественный, которому он вполне доверяет.
Впоследствии Ялтинская конференция характеризовалась отрицательно. Сталин якобы обманул западные державы. Но вернее было бы сказать, что они сами себя обманули. Они воображали, что Советская Россия разгромит Германию для них, а затем отступит в пределы собственных границ – на худой конец тех, какие существовали в 1941, а не в 1939 г. Но у СССР были другие намерения. Когда рухнула власть немцев в Восточной Европе, в образовавшийся вакуум двинулась советская власть – это было неизбежным следствием победы. В политическом отношении русские во многом вели себя в Восточной Европе так же, как американцы и англичане на западе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Греция не была единственной заботой, одолевавшей союзников. Позиции союзников на море значительно улучшились, когда единственный остававшийся еще германский линкор «Тирпиц» был наконец потоплен в ноябре английским самолетом, атаковавшим его из шведского воздушного пространства. К концу войны германский надводный флот сократился до 3 крейсеров и 15 эсминцев. Новые подводные лодки угрожали судоходству союзников, но строились они медленно, к тому же американские бомбежки выводили их из строя. Но казалось, на суше все идет хорошо. 15 декабря Монтгомери сказал Эйзенхауэру, что хотел бы поехать домой на Рождество, и на следующий день объявил войскам: «В настоящее время враг ведет оборонительную кампанию на всех фронтах; он в таком положении, что предпринять крупные наступательные операции не может». Но Монтгомери ошибался. В то же утро немцы начали наступление, которое могло разрушить весь фронт союзников. Это декабрьское наступление было последним взлетом стратегического вдохновения Гитлера. Он и внешне уже был похож на мертвеца: левая половина парализована, глаза потускнели, медленная, шаркающая походка. Он держался только благодаря всевозрастающим дозам лекарств. Оставалась лишь его неукротимая воля. Приходя к нему в мрачном настроении, люди уходили, охваченные воодушевлением. Он по-прежнему был готов дерзать в уверенности, что его ловкость позволит преодолеть нехватку ресурсов.
Генералы говорили Гитлеру, что наступление немцам не под силу. Он отвечал: «Оборонительная борьба может лишь отсрочить решение, но не изменит всю ситуацию… Если Германия сумеет нанести несколько сильных ударов, эта искусственная коалиция рухнет со страшным треском. Судьбу мы одолеем наверняка». Наступать Гитлер опять решил в Арденнах, где четыре года назад в один день он победил Запад. Германские силы снова прорвутся. На этот раз они повернут на север и возьмут Антверпен. Британская армия будет отрезана, будет новый Дюнкерк, англичане и, может быть, даже американцы от отчаяния сдадутся.
Американцы, как и французы до них, про Арденны забыли. 16 декабря там они могли противопоставить лишь 4 дивизии 28 немецким, среди которых было 10 бронетанковых. Когда началось немецкое наступление, Эйзенхауэр отсутствовал: играл в гольф. Брэдли решил, что наступление – всего лишь «отвлекающий удар». Немцам помогал туман, из-за которого свыше недели нельзя было осуществлять воздушные операции. Немцам удалось прорваться и повести наступление. Но с самого начала операция провалилась. Одно дело с отлично подготовленными войсками рвануть вперед в прекрасное майское утро и совсем другое – с войсками наспех собранными сражаться, преодолевая туман и снег. Американские солдаты в отличие от французских продолжали сопротивление, когда их линии коммуникаций были отрезаны. Оба фланга стойко держались. Немцев загнали в узкий, длинный коридор, им не удалось взять Бастонь, пришлось идти обходными путями по проселочным дорогам. А когда командовавшему там американцу Маколифу предложили сдаться, он ответил: «Чокнутые!»
У немцев не хватало горючего, склады союзников поджигались до того, как туда доберется противник. Передовые части немцев уже были в 6 милях от реки Маас. Но дальше они не пошли. И даже при этом что-то вроде паники возникло на стороне союзников, В штабах за сотни миль от линии фронта прекращали работу, готовясь к эвакуации. Постепенно контрдействия союзников становились ожесточеннее. На юге Паттон повернул свою армию на 90° и двинул 133 тыс. машин на 75 миль для освобождения Бастони. Эйзенхауэр боялся, что Брэдли не сумеет в должной мере руководить американскими силами к северу и к югу от «клина», как стали называть передовую часть немцев. Поэтому он поручил Монтгомери командовать на севере. Это вызвало кое-какие тяжелые переживания. 20 декабря Монтгомери прибыл в штаб американского генерала Ходжеса, словно Христос, явившийся очистить храм. Впоследствии он поступил еще хуже, на пресс-конференции приписал всю победу себе.
Конечно, Монтгомери всегда способствовал согласованности частей, придавал битве эффективную форму. Но в этом сражении победили американцы, английские войска в нем участвовали мало. 24 декабря погода улучшилась, и самолеты союзников нанесли большой урон немецким танкам. Через два дня Паттон освободил Бастонь. Шансов на успех у немцев больше не было. Благодаря настойчивости Гитлера бои тянулись еще две недели. Немцы фактически потеряли все танки; американцы потеряли больше, но смогли восполнить потери, а немцы не смогли. Такова была последняя авантюра Гитлера – блестящая по замыслу, но неосуществимая. Бог войны не любит талантливых авантюристов, он любит крупные армии.
Наступление в Арденнах дало и побочный результат. В качестве отвлекающего маневра немцы предприняли наступление на Страсбург в первые дни января 1945 г. Эйзенхауэр, которому были нужны войска в Арденнах, отдал приказ оставить город, а де Голль вскочил в гневе и приказал французскому командиру не отступать. Страсбург удалось удержать, ссора между Эйзенхауэром и де Голлем была кое-как улажена. Эта ссора была предупреждением: в последний, победный год войны помимо прочих неприятностей произойдет раскол среди союзников.
10. 1945 г. Конец войны
В начале 1945 г. союзники, по иронии судьбы, усердно проявляли солидарность. Англо-американская высадка десанта во Франции обеспечила второй фронт и частично уменьшила для России напряжение борьбы. В январе 1945 г. западные союзники просили открыть советский второй фронт, чтобы снять с них часть напряжения. Когда шло немецкое наступление в Арденнах и в Страсбурге, Эйзенхауэр послал в Москву своего заместителя Теддера с просьбой о помощи. А Черчилль телеграфировал Сталину: «Бои на западе очень тяжелые. Считаю вопрос срочным». Сталин ответил вполне лояльно: обещал ускорить дату предстоящего советского наступления. Черчилль ответил, что «весьма благодарен за волнующее сообщение», а позднее писал: «Это был прекрасный подвиг со стороны русских – ускорить широкое наступление, несомненно, ценой человеческих жизней».
Сталин времени не терял. Советское наступление, которое планировалось на 20 января, началось 12 января. Русским противостояли 170 вражеских дивизий по сравнению с 70 на Западном фронте, из них 30 удерживали часть Балтийского побережья, где Гитлер еще надеялся подготовить новые подводные лодки, 28 сражались, отстаивая нефть и алюминиевую руду Венгрии. Лишь 75 дивизий защищали фронт протяженностью от Немана до Сана. У русских было людей больше в 5,5 раза, орудий – в 7,8, танков – в 5,7, самолетов – в 17,6 раза. И все же это была нелегкая операция. Падал густой снег, танки можно было различить лишь потому, что они двигались. Русские войска шли вперед со страшной скоростью. 17 января на центральном направлении Жуков занял Варшаву, южнее Конев ворвался в Силезию, второй по величине индустриальный район Германии, до этого фактически не знавший бомбежек. За 18 дней русские армии продвинулись на 300 с лишним миль – приблизительно на расстояние от Вислы до Одера. Там, возле Кюстрина, их передовые части были уже в 40 милях от Берлина.
Жуков приказал войскам закрепиться, а потом, «нанеся молниеносный удар, взять Берлин 15–16 февраля», 6 февраля Сталин позвонил ему из Ялты. Он спросил: «Где вы? Что делаете?» Жуков ответил: «Планируем Берлинскую операцию». Сталин сказал: «Зря теряете время» – и отменил наступление. По всей вероятности, остановка была сделана по сугубо военным соображениям. Сталин был осторожным командующим, русские всегда останавливали наступление, пройдя 200 или 300 миль. А теперь они оторвались от баз снабжения. Познань и Бреслау, находившиеся в руках противника, мешали коммуникациям. Стал действовать закон «чрезмерной протяженности», как именовал его Лиддел Гарт.
Более того, передовые силы Жукова образовали опасный выступ, по обе стороны от него – немецкие армии, численность которых не была известна. Сталин не хотел повторить ошибку Гитлера в Сталинграде или собственную, допущенную в феврале 1943 г., когда немцы опять захватили Харьков. Опасения его не были безосновательными. Гудериан, теперь начальник германского Генерального штаба, увидел возможность контрнаступления и после длительных споров с Гитлером сделал такую попытку, длившуюся с 10 по 14 февраля. Наступление оказалось неудачным, но продемонстрировало, что могло произойти, если бы Жуков устремился дальше на запад.
Впоследствии решение Сталина вызвало кое-какие споры. В 1964 г. Чуйков, командовавший одной из советских армий, заявил, что Берлин можно было взять за 10 дней: «Это был бы конец войны». А приказ Сталина прекратить наступление изображался как главная ошибка, которую можно сравнить с приказом Гитлера остановить немецкие танки у Дюнкерка в 1940 г. Аналогичным образом критиковали Эйзенхауэра за руководство операциями на западе, особенно критиковал его Монтгомери. Видимо, союзные армии были лучше обеспечены генералами, которые могли руководить успешнее, чем Сталин и Эйзенхауэр. К счастью, историкам не нужно решать такие вопросы.
Возможно, Сталин был слишком осторожен. Но нет ни малейших свидетельств, что он при этом руководствовался политическими мотивами, и его, конечно, не беспокоило, что взятие Берлина встревожит западных союзников. Как и следовало ожидать, остановив наступление в центре, он возобновил наступление на юге. 11 февраля русские взяли наконец Будапешт. Немцы еще оказывали упорное сопротивление. В середине марта последнее наступление немцев отбросило русских от границ Австрии. Но вскоре они опять двинулись вперед, освободили Словакию, а 13 апреля взяли Вену. И когда через три дня они начали наступление на Берлин, вся Центральная Европа и часть Австрии находились под их контролем.
За блестящим фасадом великого альянса таились, конечно, взаимные подозрения. Опасались и Восток, и Запад. Не слишком ли выигрывает другой? Не заключит ли он сепаратный мир с немцами, не заручится ли даже их помощью? У Советской России для этого было больше оснований. Возможность советского соглашения с немцами полностью исключалась. Как говорил в 1943 г. Бивербрук: «На пути стоят мертвые русские. Нельзя с легкостью перешагнуть через это кладбище». А на Западе Черчилль уже объявлял тревогу по поводу коммунистической опасности. Чуть позже он фактически приказал Монтгомери держать в сохранности немецкое оружие на случай, если его придется применить против русских. Но это – истолкование фактов в свете того, что произошло через месяцы и даже годы. Великий Ф.В. Мейтланд предостерегал других историков: «С трудом приходят на ум мысли о том, что события далекого прошлого некогда ожидались в будущем».
Что бы ни было в запасе у будущего, но когда три великих лидера в последний раз встретились в Ялте с 4 по 11 февраля, между ними не было раскола. Рузвельт и Сталин установили дружеские отношения, к большой досаде Черчилля. На этот раз состоялись серьезные переговоры, результатом которых было успешное сотрудничество. Сталин согласился с планами Рузвельта насчет Организации Объединенных Наций и с предложением Черчилля о предоставлении Франции оккупационной зоны в Германии. Черчилль и Рузвельт одобрили советские предложения об устройстве Польши, кроме ее западной границы. Рузвельт согласился, что Россия должна получать от Германии репарации натурой, хотя не дал согласия на их объем. Наиболее важным было соглашение о Дальнем Востоке. Американцы предвидели трудную борьбу против Японии и пришли в восторг, когда Сталин обещал вступить в войну на Дальнем Востоке в течение трех месяцев со времени окончания войны в Европе. В равной мере они были восхищены его заверением, что он полностью признает Чан Кайши и не имеет намерения содействовать победе китайских коммунистов, – заверение действительно правдивое, хотя причины были совсем не те, какие предполагали американцы.
Ялта была, говоря словами Меттерниха, «очень милым небольшим конгрессом», по видимости обещавшим, что на этот раз единство союзников сохранится и после победы. Американский госсекретарь Стеттиниус писал: «В Ялте уступки Советского Союза Соединенным Штатам и Англии были больше, чем их уступки Советам». Гарри Гопкинс, специальный советник Рузвельта, отозвался с еще большим энтузиазмом: «Мы действительно верили в душе, что это рассвет нового дня, о наступлении которого молились… русские доказали, что могут быть разумными и дальновидными. У Президента и у всех нас не было сомнений, что мы всегда в обозримом будущем сможем с ними жить мирно и сохранять хорошие отношения». Черчилль этот вывод разделял. 19 февраля он сообщил Военному кабинету: у него твердая уверенность, что Россия стремится к согласию с обеими англоязычными демократическими странами. Премьер Сталин – человек могущественный, которому он вполне доверяет.
Впоследствии Ялтинская конференция характеризовалась отрицательно. Сталин якобы обманул западные державы. Но вернее было бы сказать, что они сами себя обманули. Они воображали, что Советская Россия разгромит Германию для них, а затем отступит в пределы собственных границ – на худой конец тех, какие существовали в 1941, а не в 1939 г. Но у СССР были другие намерения. Когда рухнула власть немцев в Восточной Европе, в образовавшийся вакуум двинулась советская власть – это было неизбежным следствием победы. В политическом отношении русские во многом вели себя в Восточной Европе так же, как американцы и англичане на западе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34