https://wodolei.ru/catalog/vanny/150na70cm/
При этом следует еще учитывать, что немалую часть урожая было необходимо отдавать на корм имевшимся в 1946 году 14 млн. лошадей (необходимых тогда для сельскохозяйственных работ) и 23 млн. дающим молоко коров240, ибо без определенной зерновой прибавки к траве и сену эти существа едва ли выжили бы и животноводство в стране вообще бы погибло … Поэтому и 488 г хлеба в среднем на душу населения в день — существенно завышенная цифра, из которой следует вычесть зерно, потребленное домашними животными, а также птицей…Выше была ссылка на сведения о распределении хлеба в 1945 году в Пензенской области, и в этих сведениях указано, что 3600 тонн зерна пошло на корм скоту (Попов В. П., цит. соч., с. 135). Особенно много зерна требовалось для прокорма свиней и домашней птицы, которые никак не могли обойтись травяной пищей. Согласно уже упоминавшимся сведениям 1945 года по Пензенской области, одна свинья потребляла за год 80,4 кг зерна — то есть почти столько же, сколько отпускалось людям! И вот очень выразительные цифры: с 1941 по 1946 год количество питавшихся, в основном, травой и сеном коров сократилось не столь уж значительно: с 27,8 млн. до 22,9 млн. голов, а свиней — с 27,5 до 10,6 млн. (там же), то есть более чем в два с половиной раза, — ибо невозможно было тратить потребное им значительное количество зерна (между тем количество неприхотливых коз осталось почти прежним — 11,7 млн. в 1941-м, 11,5 млн. в 1945-м). Не менее характерно и резкое сокращение количества домашней птицы, что ясно из уменьшившейся в два с половиной раза яйцепродукции: 12,2 млрд. в 1940 году и всего 4,9 млрд. в 1945-м…241Возможно, найдутся читатели, которым эти подсчеты количества собранного зерна, а также свиней, коз, кур и соображения об их «рационе» представятся чем-то слишком «мелким», не соответствующим размышлению о ходе Истории; однако тогда, в 1946-1947-м годах, от всего этого прямо и непосредственно зависело само существование народа, и я уверен, что те из моих читателей, которые жили в то время, ясно понимают первостепенное значение приведенных мной «прозаических» цифр и их истолкования…
* * *
Только что изложенные факты и выводы, как нетрудно предвидеть, будут восприняты в качестве попытки «обелить», «реабилитировать» правителей послевоенного времени (прежде всего, понятно, Сталина), притом одни воспримут это с недовольством или даже негодованием, а другие, напротив, одобрительно либо с восхищением, — ибо в последние годы количество «поклонников» Сталина явно растет.Но обе эти вероятные реакции будут неоправданными, ибо я исхожу из убеждения (которое не раз высказывал на протяжении своего сочинения), что роль Сталина крайне преувеличивается как его поклонниками, так и — в равной мере — ненавистниками.Уж если на то пошло, действительно громадное значение имел не сам Сталин, а миф о Сталине , который играл особенно большую роль во время войны, ибо миллионы людей верили, что во главе страны — всезнающий и всесильный человек, ведущий их к Победе. Это со всей ясностью выразилось, например, в последних словах восемнадцатилетней девушки из священнического рода Зои Космодемьянской, бесстрашно отправившейся в тыл врага и повешенной 29 ноября 1941 года в деревне Петрищево, расположенной в 85 км к западу от Москвы: «Сталин придет!» И суть дела здесь, конечно же, не в самом вожде, но в вере и опиравшемся на нее поведении множества людей (разумеется, не все разделяли эту веру, но она все же была достоянием миллионов). И, повторюсь, эта жившая в людях вера, этот миф, «объективированный» в их действиях, имел гораздо большее значение, чем сам Сталин.Вообще, все основное, что совершалось в стране, было порождено объективным — в конечном счете, необходимым, неизбежным — ходом истории , а не личной мыслью и волей Сталина. И, говоря о том, что голодная жизнь послевоенного времен и была обусловлена тогдашним состоянием сельского хозяйства, а не абсурдным намерением власти «выморить» крестьянство, я стремился не «оправдать» власть, а уяснить историческую реальность тех лет.Но проблема имеет и другой — и очень существенный — аспект: в последнее время достаточно настойчиво высказывалось мнение, согласно которому Сталин и режим в целом поступили совершенно неразумно и просто преступно, заставив страну, находившуюся после войны в столь тяжелом положении, играть заведомо непосильную для нее роль на мировой арене. Утверждают даже, что не следовало переступать государственную границу СССР, удовлетворившись изгнанием врага из пределов страны.В высшей степени характерный пример: в 1996 году широко известный литературный критик и публицист Лев Аннинский в своей тогдашней телепрограмме «Уходящая натура» беседовал с очень популярным в 1960-1970-х годах писателем Георгием Владимовым (Волосевичем), который в 1983 году эмигрировал в ФРГ, и последний заявил, что СССР надо было в конце войны остановиться на границе. Важно не само это заявление нынешнего жителя ФРГ, а тот факт, что Лев Аннинский, как он мне сообщил, твердо возразил Владимову, однако его слова не были допущены хозяевами телеканала в передачу!Рассуждения, согласно которым остановка на границе была бы гораздо более «позитивным» решением, — типичный образчик подмены понимания реальной истории пресловутым «если бы… то…» и, в конечном счете, — совершенно бесплодного умствования. В частности, в СССР имелось в 1945 году очень мало людей, готовых «удовлетвориться» изгнанием врага; лозунг «На Берлин!» был непререкаемым в умах и душах людей самых разных социальных слоев и убеждений.Александр Твардовский в глубоко лирическом стихотворении, написанном в 1947 году, выразил, без сомнения, общенародное восприятие конца войны: …Ехал я под Берлином В сорок пятом году. Фронт катился на запад, Спал и ел на ходу. В шесть рядов магистралью — Не вмещает, узка! — Громыхаючи сталью, Шли на запад войска. Шла несметная сила, Разрастаясь в пути, И мосты наводила По себе впереди. Шла, исполнена гнева, В тот, в решающий бой… И гудящее небо, Точно щит, над собой Высоко проносила… "Погляди, какова Мать родная, Россия, Москва, Москва!.." Но наиболее глубокая суть проблемы, которую вообще не осознают авторы, пытающиеся сегодня предлагать «правильное» решение (надо было, мол, в 1945 году не ввязываться в судьбы целого мира, а заботиться о своей разоренной и голодающей стране), в другом. Приверженцы «сослагательных», «альтернативных» рассуждений об истории основываются в конечном счете на заведомо ложном — и в сущности примитивном — «прогрессистском» мышлении (о котором уже неоднократно говорилось в моем сочинении). В таком мышлении, помимо прочего, «позитивные» последствия какого-либо события изолируются от его неизбежных негативных последствий, — что с особенной ясностью видно в рассуждениях, превозносящих то или иное достижение в сфере техники, но не касающихся его неизбежных негативных для природы и человека последствий.Победа 1945 года была многогранной , слагалась из побед военной, политической, идеологической и т. д. — но каждая из этих побед вела и к определенным бедам … Начнем хотя бы с того, что после 9 мая культ вождя стал уже поистине безграничным и в количественном, ибо он охватил теперь подавляющее большинство населения, и в качественном отношении, превратившись в своего рода идолопоклонство, которое, так сказать, вполне закономерно «увенчалось» фактическим жертвоприношением идолу — гибелью множества людей в ходе сталинских похорон 9 марта 1953 года…Но, пожалуй, еще более существенные последствия имел другой результат Победы — полное «оправдание» всего того, что свершалось в стране с 1917 года. Часто и правильно говорится о том, что Сталин и власть в целом во время войны стремились опереться не столько на советский период истории страны и коммунистическую идеологию, сколько на всю многовековую Россию и патриотизм как таковой, без конкретной политической окраски. Но почти не говорится о том, что вскоре же после Победы, 9 февраля 1946 года, Сталин произнес речь, в которой заявил:"Война устроила нечто вроде экзамена нашему советскому строю, нашему государству, нашему правительству, нашей Коммунистической партии и подвела итоги их работы… Наша победа означает прежде всего, что победил наш советский общественный строй…"242 и т. д.И такое толкование причин Победы было чрезвычайно широко распространено в то время. Крупнейший писатель и мыслитель М. М. Пришвин 18 ноября 1941 года, после начала непосредственного наступления врага на Москву, писал: «…ближе и ближе подступает к нам та настоящая тотальная война, в которой встанут на борьбу священную действительно все, как живые, так и мертвые. Ну-ка, ну-ка вставай, Лев Николаевич, много ты нам всего наговорил». И 19 ноября: «Теперь даже один наступающий день нужно считать как всё время… эти дни Суда всего нашего народа, всей нашей культуры, нашего Пушкина, нашего Достоевского, Толстого, Гоголя, Петра Первого…»243Однако впоследствии, 18 марта 1951-го, Пришвин записал: «После разгрома немцев какое может быть сомнение в правоте Ленина…»244, — то есть, значит, победила врага не Россия, а Революция…Между прочим, Сталин утверждал в цитированной речи 1946 года, что благодаря советскому периоду истории положение страны "перед второй мировой войной, в 1940 году, было в несколько раз лучше , чем перед первой мировой войной — в 1913 году" (с. 10. Выделено мною. — В.К. ). Однако в 1914 — начале 1917 года враг не смог продвинуться далее западных — пограничных — губерний Украины и Белоруссии, а в 1941-1942-м дошел до пригородов Москвы, а затем до Сталинграда и Кавказского хребта…Впрочем, задача состоит не в том, чтобы полемизировать со Сталиным о причинах Победы; в данном случае гораздо важнее оспорить множество нынешних сочинений, утверждающих, что и в послевоенное время политическая линия Сталина определялась-де «русским патриотизмом» или даже «национализмом». В 1941-1945 годах Сталин действительно не раз взывал к русскому патриотизму, но начиная с его процитированной речи начала 1946 года ни в одном его опубликованном тексте на это нельзя найти хотя бы намека!Могут сказать, что Сталин после войны насаждал русский патриотизм или национализм «тайно», подспудно, — и в таком мнении есть свой резон. Но, во-первых, уже сама эта подспудность многозначительна, а во-вторых (о чем мы еще будем подробно говорить), по обвинению в «русском национализме» в 1949-1950 годах было репрессировано минимум 2000 видных партийных и государственных деятелей страны!Контраст совершенно ясен: подспудно, «неофициально» поощряя те или иные «русские» начала (с очень существенными ограничениями, — о чем ниже), Сталин вместе с тем в сентябре 1947 года фактически — и вполне «официально» — восстановил распущенный в мае 1943-го Коминтерн, называвшийся теперь, правда, Информационным бюро коммунистических и рабочих партий (в разговорном языке — Коминформ…).Выше отмечалось, что демонтаж Коминтерна был начат еще до войны. Чрезвычайно показательно, например, что сталинский «отчетный доклад» на ХVII съезде партии, 26 января 1934 года, завершался следующим утверждением: «Рабочий класс СССР есть часть мирового пролетариата… наша республика — детище мирового пролетариата»245; между тем его доклад на ХVIII съезде, 10 марта 1939 года (до начала Второй мировой войны оставалось около шести месяцев), заключали рассуждения о советском государстве , которое полновластно осуществляет «хозяйственно-организаторскую и культурно-воспитательную работу» в стране (там же, с. 646). Что же касается «мирового пролетариата», то Сталин тогда заявил: «… буржуазии… удалось в известной мере отравить душу рабочего класса ядом сомнений и неверия». И надеяться, по его словам, можно только на то, что "успехи рабочего класса нашей страны … послужат к тому, чтобы поднять дух рабочего класса капиталистических стран" (с. 650), — то есть на зарубежный рабочий класс как таковой надежд нет… Естественно, роль иностранных компартий представлялась при этом не столь уж значительной, и Коминтерн, который всего несколько лет назад находился в центре внимания правителей СССР и на который расходовались немалые средства, оказывался не очень нужным, и состоявшийся летом 1935 года VII конгресс Коминтерна стал последним…Но созданный после войны Коминформ являл собой в определенной степени преемника Коминтерна, — правда, главное положение в нем заняли партии восточноевропейских стран, находившихся в «советской зоне».В связи с этим необходимо разграничивать два существенно различных аспекта проблемы: «контроль» СССР над Восточной Европой и, с другой стороны, фактическое «присоединение» ее к СССР.В уже упомянутой речи, произнесенной 5 марта 1946 года, Черчилль выразил резкий протест по поводу того, что страны Восточной Европы «в той или иной форме подчиняются… все возрастающему контролю Москвы»246. 14 марта Сталин столь же резко возразил Черчиллю на страницах «Правды». Отвергая определение «контроль», Иосиф Виссарионович вместе с тем сказал, что в восточноевропейских странах перед войной были «правительства, враждебные Советскому Союзу», и враг смог беспрепятственно «произвести вторжение через эти страны… что же может быть удивительного в том, — заключал Сталин, — что Советский Союз, желая обезопасить себя на будущее время, старается добиться того, чтобы в этих странах существовали правительства, лояльно относящиеся к Советскому Союзу»247.В первом своем утверждении Сталин был не очень точен: не желая, по-видимому, напоминать о том, что к 1941 году Словакия, Венгрия, Румыния, Хорватия, даже Болгария и т. д. фактически влились в Третий рейх , он сказал только о «враждебности» их тогдашних правительств. Но его «оправдание» политики СССР, стремившегося «добиться» наличия в этих странах «лояльных» правительств (для чего, в сущности, был необходим определенный «контроль» над этими странами), являлось всецело обоснованным и вполне естественным, — хотя сегодня множество авторов твердит обратное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
* * *
Только что изложенные факты и выводы, как нетрудно предвидеть, будут восприняты в качестве попытки «обелить», «реабилитировать» правителей послевоенного времени (прежде всего, понятно, Сталина), притом одни воспримут это с недовольством или даже негодованием, а другие, напротив, одобрительно либо с восхищением, — ибо в последние годы количество «поклонников» Сталина явно растет.Но обе эти вероятные реакции будут неоправданными, ибо я исхожу из убеждения (которое не раз высказывал на протяжении своего сочинения), что роль Сталина крайне преувеличивается как его поклонниками, так и — в равной мере — ненавистниками.Уж если на то пошло, действительно громадное значение имел не сам Сталин, а миф о Сталине , который играл особенно большую роль во время войны, ибо миллионы людей верили, что во главе страны — всезнающий и всесильный человек, ведущий их к Победе. Это со всей ясностью выразилось, например, в последних словах восемнадцатилетней девушки из священнического рода Зои Космодемьянской, бесстрашно отправившейся в тыл врага и повешенной 29 ноября 1941 года в деревне Петрищево, расположенной в 85 км к западу от Москвы: «Сталин придет!» И суть дела здесь, конечно же, не в самом вожде, но в вере и опиравшемся на нее поведении множества людей (разумеется, не все разделяли эту веру, но она все же была достоянием миллионов). И, повторюсь, эта жившая в людях вера, этот миф, «объективированный» в их действиях, имел гораздо большее значение, чем сам Сталин.Вообще, все основное, что совершалось в стране, было порождено объективным — в конечном счете, необходимым, неизбежным — ходом истории , а не личной мыслью и волей Сталина. И, говоря о том, что голодная жизнь послевоенного времен и была обусловлена тогдашним состоянием сельского хозяйства, а не абсурдным намерением власти «выморить» крестьянство, я стремился не «оправдать» власть, а уяснить историческую реальность тех лет.Но проблема имеет и другой — и очень существенный — аспект: в последнее время достаточно настойчиво высказывалось мнение, согласно которому Сталин и режим в целом поступили совершенно неразумно и просто преступно, заставив страну, находившуюся после войны в столь тяжелом положении, играть заведомо непосильную для нее роль на мировой арене. Утверждают даже, что не следовало переступать государственную границу СССР, удовлетворившись изгнанием врага из пределов страны.В высшей степени характерный пример: в 1996 году широко известный литературный критик и публицист Лев Аннинский в своей тогдашней телепрограмме «Уходящая натура» беседовал с очень популярным в 1960-1970-х годах писателем Георгием Владимовым (Волосевичем), который в 1983 году эмигрировал в ФРГ, и последний заявил, что СССР надо было в конце войны остановиться на границе. Важно не само это заявление нынешнего жителя ФРГ, а тот факт, что Лев Аннинский, как он мне сообщил, твердо возразил Владимову, однако его слова не были допущены хозяевами телеканала в передачу!Рассуждения, согласно которым остановка на границе была бы гораздо более «позитивным» решением, — типичный образчик подмены понимания реальной истории пресловутым «если бы… то…» и, в конечном счете, — совершенно бесплодного умствования. В частности, в СССР имелось в 1945 году очень мало людей, готовых «удовлетвориться» изгнанием врага; лозунг «На Берлин!» был непререкаемым в умах и душах людей самых разных социальных слоев и убеждений.Александр Твардовский в глубоко лирическом стихотворении, написанном в 1947 году, выразил, без сомнения, общенародное восприятие конца войны: …Ехал я под Берлином В сорок пятом году. Фронт катился на запад, Спал и ел на ходу. В шесть рядов магистралью — Не вмещает, узка! — Громыхаючи сталью, Шли на запад войска. Шла несметная сила, Разрастаясь в пути, И мосты наводила По себе впереди. Шла, исполнена гнева, В тот, в решающий бой… И гудящее небо, Точно щит, над собой Высоко проносила… "Погляди, какова Мать родная, Россия, Москва, Москва!.." Но наиболее глубокая суть проблемы, которую вообще не осознают авторы, пытающиеся сегодня предлагать «правильное» решение (надо было, мол, в 1945 году не ввязываться в судьбы целого мира, а заботиться о своей разоренной и голодающей стране), в другом. Приверженцы «сослагательных», «альтернативных» рассуждений об истории основываются в конечном счете на заведомо ложном — и в сущности примитивном — «прогрессистском» мышлении (о котором уже неоднократно говорилось в моем сочинении). В таком мышлении, помимо прочего, «позитивные» последствия какого-либо события изолируются от его неизбежных негативных последствий, — что с особенной ясностью видно в рассуждениях, превозносящих то или иное достижение в сфере техники, но не касающихся его неизбежных негативных для природы и человека последствий.Победа 1945 года была многогранной , слагалась из побед военной, политической, идеологической и т. д. — но каждая из этих побед вела и к определенным бедам … Начнем хотя бы с того, что после 9 мая культ вождя стал уже поистине безграничным и в количественном, ибо он охватил теперь подавляющее большинство населения, и в качественном отношении, превратившись в своего рода идолопоклонство, которое, так сказать, вполне закономерно «увенчалось» фактическим жертвоприношением идолу — гибелью множества людей в ходе сталинских похорон 9 марта 1953 года…Но, пожалуй, еще более существенные последствия имел другой результат Победы — полное «оправдание» всего того, что свершалось в стране с 1917 года. Часто и правильно говорится о том, что Сталин и власть в целом во время войны стремились опереться не столько на советский период истории страны и коммунистическую идеологию, сколько на всю многовековую Россию и патриотизм как таковой, без конкретной политической окраски. Но почти не говорится о том, что вскоре же после Победы, 9 февраля 1946 года, Сталин произнес речь, в которой заявил:"Война устроила нечто вроде экзамена нашему советскому строю, нашему государству, нашему правительству, нашей Коммунистической партии и подвела итоги их работы… Наша победа означает прежде всего, что победил наш советский общественный строй…"242 и т. д.И такое толкование причин Победы было чрезвычайно широко распространено в то время. Крупнейший писатель и мыслитель М. М. Пришвин 18 ноября 1941 года, после начала непосредственного наступления врага на Москву, писал: «…ближе и ближе подступает к нам та настоящая тотальная война, в которой встанут на борьбу священную действительно все, как живые, так и мертвые. Ну-ка, ну-ка вставай, Лев Николаевич, много ты нам всего наговорил». И 19 ноября: «Теперь даже один наступающий день нужно считать как всё время… эти дни Суда всего нашего народа, всей нашей культуры, нашего Пушкина, нашего Достоевского, Толстого, Гоголя, Петра Первого…»243Однако впоследствии, 18 марта 1951-го, Пришвин записал: «После разгрома немцев какое может быть сомнение в правоте Ленина…»244, — то есть, значит, победила врага не Россия, а Революция…Между прочим, Сталин утверждал в цитированной речи 1946 года, что благодаря советскому периоду истории положение страны "перед второй мировой войной, в 1940 году, было в несколько раз лучше , чем перед первой мировой войной — в 1913 году" (с. 10. Выделено мною. — В.К. ). Однако в 1914 — начале 1917 года враг не смог продвинуться далее западных — пограничных — губерний Украины и Белоруссии, а в 1941-1942-м дошел до пригородов Москвы, а затем до Сталинграда и Кавказского хребта…Впрочем, задача состоит не в том, чтобы полемизировать со Сталиным о причинах Победы; в данном случае гораздо важнее оспорить множество нынешних сочинений, утверждающих, что и в послевоенное время политическая линия Сталина определялась-де «русским патриотизмом» или даже «национализмом». В 1941-1945 годах Сталин действительно не раз взывал к русскому патриотизму, но начиная с его процитированной речи начала 1946 года ни в одном его опубликованном тексте на это нельзя найти хотя бы намека!Могут сказать, что Сталин после войны насаждал русский патриотизм или национализм «тайно», подспудно, — и в таком мнении есть свой резон. Но, во-первых, уже сама эта подспудность многозначительна, а во-вторых (о чем мы еще будем подробно говорить), по обвинению в «русском национализме» в 1949-1950 годах было репрессировано минимум 2000 видных партийных и государственных деятелей страны!Контраст совершенно ясен: подспудно, «неофициально» поощряя те или иные «русские» начала (с очень существенными ограничениями, — о чем ниже), Сталин вместе с тем в сентябре 1947 года фактически — и вполне «официально» — восстановил распущенный в мае 1943-го Коминтерн, называвшийся теперь, правда, Информационным бюро коммунистических и рабочих партий (в разговорном языке — Коминформ…).Выше отмечалось, что демонтаж Коминтерна был начат еще до войны. Чрезвычайно показательно, например, что сталинский «отчетный доклад» на ХVII съезде партии, 26 января 1934 года, завершался следующим утверждением: «Рабочий класс СССР есть часть мирового пролетариата… наша республика — детище мирового пролетариата»245; между тем его доклад на ХVIII съезде, 10 марта 1939 года (до начала Второй мировой войны оставалось около шести месяцев), заключали рассуждения о советском государстве , которое полновластно осуществляет «хозяйственно-организаторскую и культурно-воспитательную работу» в стране (там же, с. 646). Что же касается «мирового пролетариата», то Сталин тогда заявил: «… буржуазии… удалось в известной мере отравить душу рабочего класса ядом сомнений и неверия». И надеяться, по его словам, можно только на то, что "успехи рабочего класса нашей страны … послужат к тому, чтобы поднять дух рабочего класса капиталистических стран" (с. 650), — то есть на зарубежный рабочий класс как таковой надежд нет… Естественно, роль иностранных компартий представлялась при этом не столь уж значительной, и Коминтерн, который всего несколько лет назад находился в центре внимания правителей СССР и на который расходовались немалые средства, оказывался не очень нужным, и состоявшийся летом 1935 года VII конгресс Коминтерна стал последним…Но созданный после войны Коминформ являл собой в определенной степени преемника Коминтерна, — правда, главное положение в нем заняли партии восточноевропейских стран, находившихся в «советской зоне».В связи с этим необходимо разграничивать два существенно различных аспекта проблемы: «контроль» СССР над Восточной Европой и, с другой стороны, фактическое «присоединение» ее к СССР.В уже упомянутой речи, произнесенной 5 марта 1946 года, Черчилль выразил резкий протест по поводу того, что страны Восточной Европы «в той или иной форме подчиняются… все возрастающему контролю Москвы»246. 14 марта Сталин столь же резко возразил Черчиллю на страницах «Правды». Отвергая определение «контроль», Иосиф Виссарионович вместе с тем сказал, что в восточноевропейских странах перед войной были «правительства, враждебные Советскому Союзу», и враг смог беспрепятственно «произвести вторжение через эти страны… что же может быть удивительного в том, — заключал Сталин, — что Советский Союз, желая обезопасить себя на будущее время, старается добиться того, чтобы в этих странах существовали правительства, лояльно относящиеся к Советскому Союзу»247.В первом своем утверждении Сталин был не очень точен: не желая, по-видимому, напоминать о том, что к 1941 году Словакия, Венгрия, Румыния, Хорватия, даже Болгария и т. д. фактически влились в Третий рейх , он сказал только о «враждебности» их тогдашних правительств. Но его «оправдание» политики СССР, стремившегося «добиться» наличия в этих странах «лояльных» правительств (для чего, в сущности, был необходим определенный «контроль» над этими странами), являлось всецело обоснованным и вполне естественным, — хотя сегодня множество авторов твердит обратное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66