Но оставим это; вы останетесь некоторое время у нас, дон Густавио, не правда ли?
— Два или три дня, — отвечал я.
При этих словах лицо моего хозяина потеряло веселое выражение.
— Вы очень спешите? — спросил он меня.
— Нисколько; напротив, я могу располагать своим временем, как желаю.
— В таком случае зачем же так скоро покидать нас?
Я не знал, что ответить, и наконец выразил откровенно, что боялся стеснить хозяина.
Дон Зено Кабраль положил мне дружески руку на плечо и, пристально посмотрев на меня, сказал: «Дон Густавио, бросьте все подобные европейские церемонии, которые здесь вовсе неуместны; нельзя стеснять человека, которому принадлежит, после Бога, более тридцати квадратных лье и который повелевает двумя тысячами душ белых, краснокожих и черных; смело принимая приют, который человек этот честно предлагает вам как другу и брату, вы сделаете ему честь.
— Боже мой, — отвечал я, — вы, любезный хозяин, умеете так объяснить вещи, что отказ становится вполне невозможным; я совершенно полагаюсь на вашу откровенность, делайте со мною, что хотите.
— Давно бы так, вот это сказано во французском духе, коротко и ясно; но успокойтесь, я не употреблю во зло вашей доверенности; даже, может быть, если бродяжнические наклонности все еще владеют вашим сердцем, я через несколько дней сделаю вам приятное предложение.
— Какое? — воскликнул я с живостью.
— Увидите. Но тише! Мы приехали.
В самом деле, через пять минут мы въехали в фазенду между двойным рядом служителей, выстроенных для того, чтобы принять нас и отдать нам честь. Я не буду распространяться на счет гостеприимства, предложенного мне в этом чисто княжеском доме.
Прошло несколько дней, в продолжение которых мой хозяин старался всеми силами развлечь меня.
Однако, несмотря на все его усилия казаться веселым, я заметил, что серьезная мысль озабочивала его; я не смел его расспрашивать, боясь показаться нескромным; я ждал с нетерпением объяснения, которое удовлетворило бы мое любопытство, и с трудом сдерживал вопросы, которые постоянно готов был предложить.
Наконец, под вечер он вошел в мою комнату; лакей, сопровождавший его, нес несколько огромных связок бумаг.
Положив эти связки на стол и отослав человека, дон Зено сел возле меня и, подумавши с минуту, сказал:
— Дон Густавио, я вам говорил об экспедиции, в которой просил вас принять участие, не так ли?
— Действительно, дон Зено, — отвечал я, — и готов следовать за вами.
— Очень вам благодарен, мой друг, но прежде чем принять ваше согласие, позвольте мне высказать несколько объяснительных слов.
— Сделайте одолжение.
— Экспедиция, о которой здесь идет речь, одна из самых важных; она направлена к неизвестным странам, куда весьма редко проникала нога белых; нас встретят почти непреодолимые препятствия, нам станут угрожать ужасные опасности; несмотря на предосторожности, взятые мною для устранения их, я должен вам признаться, что мы рискуем умереть среди диких племен, с которыми придется воевать; я зрело обдумал и тщательно обсудил все шансы на успех или на неудачу, которые мы должны встретить.
— И вы едете?
— Да, еду, потому что имею на это очень важные причины; но вы, ваше положение совсем другое, я не признаю за собой права увлекать вас в отчаянную попытку, последний шаг предприятия, начавшегося несколько лет тому назад, результат которого, помимо вашей дружбы ко мне, нисколько не может интересовать вас.
— Я отправлюсь с вами, дон Зено, что бы ни случилось; я решился и не изменю своему намерению.
Он помолчал с минуту.
— Хорошо, — сказал дон Кабраль несколько взволнованным голосом, — я не буду далее настаивать. Несколько раз мы разговаривали между собой о павлистах, вы меня расспрашивали о них; вы найдете в заметках, которые я оставляю вам, много подробностей; прочтите их внимательно, они вам объяснят причину экспедиции, которую я хочу теперь предпринять; если вы, прочитав их, найдете причину все еще справедливой и согласитесь содействовать мне, я буду очень рад. Прощайте; перед вами три дня, чтобы узнать, что нужно; по прошествии этого времени мы или расстанемся навсегда, или отправимся вместе.
Дон Зено Кабраль встал, пожал мне руку и вышел из моей комнаты.
Три дня спустя я отправился с ним.
Записки, приведенные мною в порядок и связанные с экспедицией, в которой я принял участие, предлагаю теперь читателю; я только употребил предосторожность переменить некоторые имена и числа, чтобы не задеть щекотливости людей, еще существующих и во всяком случае достойных уважения, которым они окружены в Бразилии; но кроме этих незначительных изменений, самая суть неоспоримо верна; я могу представить доказательства в подтверждение ее правдоподобия.
Я нашел нужным совершенно вычеркнуть себя из последней части, чтобы оставить этому рассказу всю красоту и весь отпечаток дикого, естественного величия.
Искренне желаю занять читателя описанием нравов, столь различных от наших; в настоящее время они с каждым днем уступают неудержимому влиянию цивилизации и скоро будут существовать только в памяти некоторых стариков — так скоро распространяется прогресс даже в самых отдаленных странах.

1 2 3 4 5 6