Тряпка нужна, — сказал Игорь.
Тряпка у санитарки. Не даст. Ты вот что, ты про бутылку не говори. Лучше скажи, что описался. Это вы сами скажите. Значит, не скажешь? Нет. Видно, мне придется врать. Ладно.
Николай Егорович удобно уселся на койку. Он был похож на обветшалого скрипача, полуглухого и полусумасшедшего в своей неразделенной любви к музыке, открывающего на склоне своих лет миру молодое дарование. Да, примерно так он и выглядел.
Так вот, теперь я скажу какое отношение к тебе имеют разговоры о берсерках. Самое прямое. Ибо ты и есть берсерк.
Игоря потянуло на улыбку. Однако отставной слесарь вовсе и не думал шутить. Он продолжил свою мысль:
В тебе есть задатки. Необыкновенные задатки.
Что ж мне теперь идти боксом заниматься? Да ведь уже поздно — двадцать семь лет. Не возьмут.
Зачем боксом? Что в этом проку? А ты думаешь, те берсерки, что в одиночку бросали на толпы врагов, все были боксерами? Но ведь кем-то они были.
Нет, я не думаю. Этот вопрос меня давно интересует, и что-то удалось узнать. Я даже саги читал в одной научной библиотеке, куда меня не хотели записывать. Игорь посмотрел на соседа с нескрываемым удивлением:
А зачем это все вам нужно?
Здоровье, понимаешь ли. Но ведь хочется еще пожить. Когда мне попалась на глаза та статейка, я на нее даже внимания не обратил. Но потом услышал историю еще более удивительную. Знакомый рассказал. У них на стройке одного бедолагу, по-пьяни, замуровали кирпичной стеной. Ну вот представь себе, выпили и то ли из озорства, то ли правда его не заметили — сложили кладку в два кирпича. Он проспался, встает и приходит в ужас — кругом стены. Воскресенье, тишина, никого нет. А он понять не может, где находится. Перепугался и с испугу как дал, и всю стену развалил. Сам щуплый, дохленький и пить не может. Так вот, на нем ни единой ссадины, ни синяка. Я и подумал, если человек может такую силу на разрушение направлять, почему бы ее не подарить здоровью? Какой из меня берсерк? А здоровью польза.
Все это очень интересно, но как мне кажется, явление давно изучено психологами. Здесь речь скорее идет об уникальных явлениях. Ведь этому не обучаются, просто явление , а вы пытаетесь преподать мне какие-то уроки. Для чего? Чтобы развалить стену в подъезде?
Для чего? Хороший вопрос! Может, для того чтобы ты стал берсерком? Настоящим. А будешь ли ты разваливать стены или взрывать взглядом сердца, — так это уж дело твоей совести или твоей нужды.
«Взрывать взглядом сердца!» — неплохое образное мышление для слесаря, « — подумал Игорь. „Взрывать взглядом…“ Это именно то, что не давало ему покоя долгое время. У людей, как в стае, — взгляд не отводит тот, в ком есть покоя долгое время. У людей, как в стае, — взгляд не отводит тот, в ком есть самцовая воля, особое мужское достоинство. А если ты прячешь взгляд, не смотришь твердо в глаза других, значит, ты — мелочь, подкладка под чью-то волю.
Николай Егорович продолжил:
Подумай. Если бы ты был берсерком, то не попал бы в больницу и, возможно, у тебя не отбили бы почки. Как это так?
А вот так. Расскажу тебе еще один случай. Есть такая передача, по телевизору идет, «Подвиг» называется. Смотрел, нет? Ее ведет писатель Сергей Смирнов. Передача эта о ветеранах войны. Так вот там один полковник вспомнил, как его фронтовой товарищ вернулся из разведки в свой блиндаж с немецким штык-ножом в спине. Причем он этого даже не заметил. Они вели рукопашный бой. Вчетвером против взвода эсэсовцев. Дрались так, что всех немцев перебили. Но уцелели только вдвоем. Полковник этот…, ну тогда он, понятно, еще не был полковником, так вот он говорит другу, что у того нож в спине торчит. Говорит и глазам своим не верит. И что ж ты думаешь? Разведчик вытащил этот нож и как ни в чем не бывало пошел в санбат забинтоваться. Это называется болевой порог, — прокомментировал Игорь. Что? Повышен болевой порог, то есть, низкая чувствительность к боли.
Вот-вот, низкая чувствительность, — согласился Николай Егорович. — Так что ты подумай, парень.
Подумать Игорю не удалось. Его стали готовить к просвечиванию. Процедуры эти не прибавляют вам достоинства, хотя и заботятся, некоторым образом, о вашей фотогеничности. Изнутри.
«Интересно, — рассуждал Игорь лежа на кушетке, — засчитываются ли санитарам поставленные клизмы? Ну, как у парашютистов прыжки, к примеру. И достигая профессиональных высот, говорят ли санитары: „Всему, чего я достиг в жизни, я обязан… этой части человеческого тела?“
Какое-то специальное вещество Игорю должны были ввести внутривенно. Капельница соединялась с иглой длинным резиновым хоботком. Медсестры из процедурных кабинетов — это существа, по своей человеческой сути стоящие где-то между охотниками на динозавров и духовными пастырями. Любовь и забота в их глазах уживается с такой жестокой беспощадностью рук и сердец, какой мог бы позавидовать любой берсерк.
Улыбчивая девушка в накрахмаленной косынке, кокетливо пристроенной поверх рыжей челки, проткнула Игорю вену. Он лежал под белой простыней, как покойник, и скучно наблюдал за происходящим. Почему-то стала гореть голова. Будто ее натерли ревматической мазью. Все вокруг стало сжиматься в одну белую точку. Игорь услышал торопливый голос медсестры:
Это аллергическая реакция… Дышите глубже. Сейчас я позову врача. Он не мог дышать глубже, он отключался. Игорь уходил в кому.
С визгом рассек небо падающий сокол. Он ударил перелетыша по бойкой спине и отвернул в сторону. Заиграл, валясь в небе то на один, то на другой бок. Взял атакованную птицу беспощадными когтями и потянул ее вниз, к скалистым утесам. Рассыпался по небу пух. Не ходи под соколом, перелетыш!
Его сердце отозвалось смертоносному, пронзительному крику атакующей птицы. Он не замечал хлеста веток, тяжелого подъема сыпучей тропы и собственной усталости. Он бежал туда, где разбивались хрустальные струи водограя. Холодом повеяло от приближающегося Источника. Поток размывал гору, перемешивался с землей и уходил в долину. Там это была уже топкая грязь. Любой источник, смешиваясь с разноземами, забивается грязью. Но здесь, у Небесного порога, струи были чисты.
Он встал против обжигающего холода водяной стены.
Кто я? — спросил человек. Стальное Сердце, — ответил водопад. Где мне искать себя?
Ты себя уже нашел. Теперь только не потеряй. Помни — то что ты держишь твердой рукой, у тебя никто и никогда не отнимет. Как мне жить, во что мне верить?
Вера нужна слабому. Как и удача. Вера полагается на чью-то помощь, на чью-то поддержку и благоволение. Сильный не столько верит в кого-то или во что-то, сколько знает , что все это находится у него под рукой. Знай, что твоя воля и твой рассудок — самая крепкая смесь на земле. Это будет складываться из тебя самого. И не нужно думать о том, как жить. Об этом позаботятся твои инстинкты. Но как мне оценивать свои силы?
Никак. Не нужно давать себе оценку. Это за тебя всегда сделают другие. И последнее — если ты будешь жить так, как тебе предписано законами стаи, всегда проиграешь. Создавай законы сам! Пусть они живут по твоим законам.
Источник замолчал, а человек понял, что настало время пройти через эту холодную, почти непроницаемую стену отчуждения одного мира от другого. Он сделал шаг. Струя воды обожгла ему лицо. Он вошел внутрь. Все тело сдавило непереносимым стеснением. Он шел дальше. На ту сторону…
Он приходит в себя! — услышал Игорь. Его глазам медленно вернулось зрение. Игорь разглядывал больничную палату и незнакомых ему людей. Больница…, конечно больница. Только палата была чужая. Врач присел на край кровати.
Как вы себя чувствуете? вы понимаете, о чем я говорю? Игорь кивнул.
Назовите мне свое имя. Игорь разжал губы:
Сталь — но — е Сер — д — це.
У-у, проблемы с речью, — сказал кому-то врач. — Остаточная дизартрия. Будем наблюдать. Дайте-ка мне еще раз его историю болезни.
Он взял у медсестры несколько бумажных листов, стиснутых картонным переплетом. Ушел в них взглядом. Задумчиво произнес:
Плавский Игорь Дмитриевич, сорок первого года рождения… Переведен из Первой Хирургии… Так-так… Предварительный диагноз… Значит, наблюдался по поводу ушиба почки… Подтвержденный диагноз — «сопор"… Что? — спросил Игорь. — У меня что-то стало с головой на просвечивании.
Это хорошо, что к вам вернулась память. И речь у вас, похоже, восстанавливается.
Вечером, когда мягкий сумрак приглушил остроту неразгаданных дневных тайн, Игорь попытался встать с койки. К его полному удивлению, он не смог это сделать.
Ходить его учили несколько дней. Только в конце недели, как-то ночью, когда вся больница уже погрузилась в сон, Игорь встал с кровати и осторожно проник за дверь палаты. Там был длинный коридор и высокие стены, по которым разливался ровный свет из потолочных плафонов. Ярко горела лампа на столе дежурной медсестры. Игорь осторожно подошел к окну. А за окном стояла зима. Снежная, дымная, настоящая…
Игорь вернулся в палату и рухнул на кровать. Он зарылся лицом в подушку и больше не отвечал своим мыслям.
Иногда Игорь уходил в конец коридора и смотрел там в окно. Внизу, на улице, раскачивалась ветром железная чашка фонаря. Бросаемый ею свет плыл то в одну, то в другую сторону. Желтый, как лимон. Оконное стекло было холодным. Оно запотевало на пути дыхания, и тогда свет от уличного фонаря расплывался по стеклу желты пятном.
Санитарки развозили бульон. В больничной посуде из нержавейки. В громкоговорителе мурлыкала песенка про строителей. Кто-то в палате шелестел газетой, насыщаясь событиями недельной давности. Писали про то, как американский разведывательный корабль вторгся в территориальные воды Северной Кореи. Корабль назывался «Пуэбло». Игорь знал это уже наизусть. Тянулась жизнь. Тянулась, как выдохнувшаяся кляча. Игорь вдруг подумал, что все не так. Все совершенно не так. Почему эта безысходность делает его беспомощным и ничтожным? Почему вообще она влияет на его настроение, сознание, чувства? Почему не он влияет на нее? Даже здесь, в этих стенах, он мог растрясти сомнамбулический покой человеческого смирения. Ведь есть же где-то по ту сторону его духа и плоти человек под именем Стальное Сердце. Человек, который утверждает, что смирение — это способ душевной проституции, а покаяние — путь к вырождению.
Игорь поймал себя на мысли, что ищет повода для своего бунтарства. Он ходил по коридору и маялся бездействием. Казалось, подвернись ему сейчас случай, и он покажет, «кто в доме хозяин». Хозяин! Возможно, так поступают трусы. Распохабившись ничтожным своим триумфом, уходят прозябать в тихую отстоину своего трезвого смирения. Нет, Игорь бунтовал по-иному. Он бунтовал прорывающейся в нем силой. Какой-то новой силой, имеющей большое желание перевернуть мир.
На плечо Игорю легла чья-то рука. Он обернулся. Врач позвал его взглядом за собой.
Ну что, «душа свободою горит»?
Игорь не ответил. Врач, между тем, настраивался на разговорный лад. Он вдруг спросил:
Как вы полагаете, реальность — вещь объективная? Возможно.
Сугубо объективная, голубчик. А значит, подчинена и объективным законам. Я, знаете ли, интересуюсь мечтаниями человечества. Мне по профессии положено. Не так ли? У нас в Отечестве должно мечтать иначе . За рубежом — извольте. Там и магнетизм и переселение душ. Одна беда — все эти мечты есть только способ борьбы с реальностью. Понимаете, голубчик? Нет.
Понимаете. Вижу. Кем вы там у нас оказались, Стальным сердцем? Не заблуждайтесь в себе, опасно. Реальность называет эти мечты болезнью. Онероидное состояние. Не приходилось слышать? Значит, всякий мечтающий — психопат?
Ну, зачем же так. Не всякий, а только тот, кто не осознает реальность. Реальность — это место, где строится личность. Не в мечтаниях, заметьте. Так что насчет Стального сердца? Игорь улыбнулся:
Никаких мечтаний, заверяю вас, одна только реальность. Ну вот и славненько. Значит, завтра на выписку. Да, голубчик.
…Юлька пыталась вырваться. Она упиралась, до боли терзая прихваченную наглецом руку. Юльку волокли по лестнице.
Эдик, вот она! — крикнул кому-то уцепивший ее молодчик.
Там, наверху, на подоконнике лестничного пролета, сидел парень и, будто ничего не замечая, смотрел в окно. Услышав оклик он спрыгнул с подоконника и вдруг резко ударил в лицо Юлькиного мучителя.
За что?! — только и вскрикнул тот. Не распускай руки! Чего пристал к девчонке? Эдик заглянул Юльке в глаза.
Не бойся, эти подонки тебе ничего не сделают.
А внизу били Игоря. С лету ногой. И нацельно, с оттяжкой, ужатым до каменной твердости кулаком, куда-то в месиво разбитого носа и разорванных губ. Игорь упал. Под сыпучий град беспощадного забоя ногами.
Помоги ему, помоги! — закричала Юлька. Эдик нехотя повернулся к разыгравшейся шпане.
Ну же! — Юлька плакала. В своей беспомощности, в своем детском страхе и безысходной, подавленной злости.
Эдик легко и проворно перенес себя через десять ступенек. Один за другим повылетали из подъезда молодые буяны. Юлька слышала, как хлопают двери, принимая натиск разбрасываемых тел. Потом стало тихо. Только постанывал Игорь.
Если бы он был мужчиной, то не устроил бы при тебе драку, — сказал Эдик, и, подняв Игоря с пола поволок его на себе по лестнице.
Игорь находился в шоке. Он вложил Эдику ключи от профессорской квартиры. Игорь еще не мог прийти в себя. Рядом была Юлька и еще какой-то парень. Игорь знал этого парня, но кто он такой, сейчас не мог вспомнить.
А Юлька совсем растерялась. Она не могла подавить в себе страх. Она никогда еще не видела прямо перед собой растерзанного человека. Он вызывал у Юльки чувство брезгливого оцепенения. Она понимала, что это Игорь, но ничего не могла с собой сделать. И только Эдик действовал спокойно и уверенно. Надежный парень. Он влил в Юльку и в побитого Друга по рюмке найденного коньяка, освободил Игоря от разорванной рубашки и впихнул его под душ, он распотрошил профессорскую аптечку в поисках заживляющих средств и уложил Игоря на кушетку в холле, позвонил в «скорую» и укутал мокрую от дождя и замученную Юльку в теплый, ратиновый халат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24