Небо Грузии было чисто и прозрачно.
Гости проехали немало извилистых дорог, и наконец перед ними открылось изумительное зрелище. На плато меж поросших лесами скалистых гор возвышались величественные храмы.
Посол насчитал до пятнадцати церковных куполов. А вокруг храмов теснилось множество строений.
Все строения были обведены оградой из тесаного цветного камня.
Посол придержал коня. Окинул взором деревни, виноградники и сады, раскинувшиеся вокруг Гелати. На западе обширную равнину пересекала река. Вдали возвышались вечно снежные вершины Кавказа.
– Прекрасная, восхитительная местность! – вырвалось у посла, и он опять повернулся к Гелати.
– Это Гелатский монастырь и академия, именуемые Вторыми Афинами и Новым Иерусалимом. Отсюда растекается по всему миру мудрость и ученость грузинских богословов и философов, – разъяснил послу Маргвели.
– Большая часть Гелати построена нашим великим пращуром Давидом Строителем, – добавил Георгий, – после него каждый грузинский царь старался прибавить от себя новые строения, имения, дарил крепостных… Сам Давид похоронен здесь. Здесь же покоится наша блаженная мать, царица Тамар, и я, когда господь призовет меня к себе, опочию здесь.
– В Гелатской академии трудились знаменитые философы – Арсений Икалтоели, Иоанэ Петрици и ученик и соратник последователей Платона Иоанна Итала и Михаила Пселла. Их книги переведены на греческий и, если не ошибаюсь, на латинский языки, – сказал Маргвели.
На склонах холмов виднелись пчелиные ульи. В садах и виноградниках трудились одетые в черное монахи. Вокруг стояла удивительная тишина, и послу казалось, что он слышит, как заботливо и кропотливо трудится все сущее, начиная с ушедших в глубь земли корней, кончая реявшими в небе пернатыми.
Посол остановился и глубоко вдохнул чистый, живительный воздух.
Внезапно загудел басовитый колокол, и, словно дождавшись знака, оживленно затрезвонили несметные большие и малые колокола, вознося путешественников в недоступные для глаза выси, в непостижимое царство.
Священники и монахи вышли за ворота встречать гостей.
Епископы окропили путешественников святой водой, благословили и с песнопениями возглавили шествие. У ворот ограды их ждал настоятель.
Царь спешился, и все подошли под благословение настоятеля.
– Это глава Гелатской академии, или, как говорят греки, "дидаскалос тон дидаскалон" Учитель учителей (греч.).

философ Антоний, – тихо сказал Маргвели послу, когда царь подошел под благословение Антония.
Настоятель громко приветствовал гостей по-грузински и по-латыни и повел к монастырю.
Внимание венецианцев обратили на себя железные ворота, пестревшие восточным орнаментом и арабскими надписями.
– Это ворота Гандзы, – объяснил Лаша послам. – Когда дед нашей матери, Деметре, взял Гандзу, он снял эти ворота и привез добычу в Гелати. Вот и надпись, повествующая об этом, – указал Лаша на надпись, выведенную древним заглавным письмом.
Сами монастырские ворота были похожи на небольшую церковь. У входа посол ступил на огромный могильный камень, но, взглянув под ноги, приостановился и отпрянул назад.
– Здесь покоится прах нашего великого пращура – царя Давида. Он завещал похоронить его у самого входа, дабы каждый входящий ступал по груди его. Об этом говорят и слова могильной надписи, которые он сам подобрал из псалма: "Се место моего отдохновения во веки веков утвердится здесь, ибо угодно это мне".
Царь прочел надпись по-грузински.
Настоятель перевел для гостей, и все продолжили путь.
Венецианцы загляделись на высокую трехэтажную колокольню, щедро украшенную орнаментом. Оттуда доносился мерный, тихий перезвон малых колоколов.
Среди церквей и других построек возвышался большой храм богородицы.
Туда и повел настоятель царя и гостей.
Служба подходила к концу. Пел хор монахинь, и время от времени раздавался голос священника, читающего молитву.
Как только царь со свитой вошел в храм, загудел бас Протодьякона. Глубокий мощный голос наполнял церковь до самого купола, заставляя звенеть стекла в узких оконцах.
Георгий и послы встали впереди, близ алтаря, перекрестились и стали тихо слушать.
С конхи алтарной апсиды слепящим столбом лился солнечный свет.
Взор венецианского посла приковала к себе мозаика, изображавшая богородицу с младенцем Христом.
Богородица была облачена в темно-синие одеяния. Благодаря чудесному подбору красок и непринужденной позе Марии, повернувшейся чуть вправо, изображение получилось удивительно живым и выразительным.
Посол тотчас подметил, что матерь божья с миндалевидными глазами, тонким носом, нежно обрисованным ртом и удлиненным овалом лица больше напоминала грузинских красавиц, которых он видел при дворе, нежели изображения богородиц с суровыми лицами, украшавших стены византийских храмов.
Знаток и любитель искусства, посол Венеции приметил также и то, что камешки гелатской мозаики были уложены плотнее, чем в мозаике константинопольского храма Софии.
Маргвели уловил, каким жадным взором окинул венецианец творения грузинского художника. Ему тотчас же пришел на память покоренный латинянами Константинополь.
Дож Венеции Дандоло заботливо грузил на корабли уцелевшие от пожаров и уничтожения памятники искусства и отправлял их в свою столицу. Мало что спаслось от разгрома, учиненного латинянами, еще более ужасного, чем набеги варваров. Среди похищенных сокровищ были замечательные кони Лизиппа – краса и гордость константинопольского ипподрома. А теперь они украшали вход в венецианский храм святого Марка.
В свое время Гварам Маргвели был грузинским послом при дворе великого Андроника. Он советовал императору воспользоваться помощью его могущественной родственницы, царицы Тамар. Но Андроник не спешил, не думал, что так скоро нагрянет беда.
Когда из Пафлагонии к Константинополю двинулись верные ему войска, он обратился за помощью и к Грузии, но было уже поздно. Не только грузины, но и верные ему пафлагонцы не застали в живых последнего великого венценосца Византийской империи. Столичная чернь растерзала боготворимого ею прежде императора. Грузинский посол успел лишь спасти малолетних наследников Андроника, увезя их в Грузию.
Через много лет Маргвели вновь попал в Константинополь. При виде разгромленной столицы взор грузинского вельможи затуманили слезы: краса всего Востока и Запада, прославленный сказочной роскошью и богатством Константинополь был разгромлен, разграблен, поруган.
После этого Маргвели с недоверием относился к добрым помыслам и намерениям латинян. Он и теперь видел, что этот льстивый посол, широко раскрытыми глазами глядя на Гелатскую божью матерь, не умилению предавался, а рассчитывал в уме, как бы купить ее у грузин подешевле и перевезти в Венецию.
Служба окончилась. Царь и его гости подошли под благословение, и настоятель повел их осматривать академию.
Выходя из храма богородицы, посол тихо спросил Маргвели:
– Эта замечательная мозаика не похожа на византийскую. Неужели это работа грузинского мастера?
– Да, она создана руками грузинского мастера, – подтвердил Маргвели.
– Дож Венеции был бы весьма благодарен царю Грузии, если б он на время уступил ему этого мастера. Создатель этой мозаики, несомненно, великий художник, и его творение украсило бы наш главный храм – храм святого Марка.
Миновав небольшую церковь, царская свита вошла в здание академии.
Настоятель открыл дверь одного из залов. Подростки в монашеских рясах, затаив дыхание, слушали наставника.
Наставник что-то чертил на доске.
– Здесь урок геометрии, – пояснил гостям настоятель и, махнув рукой, велел продолжать занятия. Прикрыв дверь, он повел посетителей дальше.
Так на короткое мгновение он приоткрывал двери в залы, где шли занятия по арифметике, риторике, грамматике, философии и астрономии.
Приблизившись к отдаленному от других помещений залу, расположенному в конце этажа, гости услышали пение.
Маргвели вслух прочел надпись, выведенную крупными буквами над высокой дверью.

«Блажен народ, умеющий петь, величать и славить».

Маргвели перевел надпись на латинский язык.
– Хорошо сказано! Чьи это слова? – спросил посол.
– Это из песнопения, сочиненного грузинским стихотворцем, – разъяснил настоятель.
– Эти слова подходят не только к грузинам, но вполне применимы и к итальянцам. Так же, как у вас, у нас поют все – от мала до велика, смеясь, сказал посол.
Настоятель ввел гостей в огромный сводчатый зал.
Вдоль стен стояли длинные каменные скамьи, покрытые коврами. На них расположились молодые монахи. Во всех четырех стенах были устроены ниши, уставленные книгами в кожаных переплетах.
Зал освещался большими арочными окнами.
На возвышении посреди зала стоял пожилой человек и громким, взволнованным голосом держал речь.
При появлении высоких гостей послушники встали. Настоятель знаком позволял им сесть. Он пригласил царя и его свиту к длинному мраморному столу. Когда все расселись, настоятель обратился к оратору:
– Продолжайте, только желательно было бы – на языке греков или латинян.
Оратор произнес небольшую хвалебную речь в честь государя по-грузински, а потом, извинившись перед иноземными гостями, продолжал на чистой латыни.
– Наши высокие гости присутствуют на уроке философии в Голатской академии, называемой Новым Иерусалимом и Вторыми Афинами. Для нас большая честь – посещение послов просвещенной Италии.
После того как Римская империя обосновалась в Греции, Европа стала нашей непосредственной соседкой.
Темой нашей сегодняшней беседы были старый и новый Рим. О старом Риме мы уже говорили, и повторение было бы скучным для наших гостей, ибо им прекрасно ведомо прошлое их страны. Теперь же мы хотим говорить о том, каким должно быть новому Риму и кому надлежит управлять в нем.
После падения старого Рима Византия стала новым Римом. Долгое время Константинополь был той столицей, откуда исходили не только обязательные для всех народов законы и указы, но и распространялся по всему миру свет ученья и мудрости. Он являлся оплотом христианской веры и вторым Иерусалимом. Отсюда распространялось учение Христа, обращая идолопоклонников в истинную веру; добрые семена рассеивались на юг и север, восток и запад.
Но шло время. Внутренние смуты и постоянные набеги варваров подорвали былую мощь Византии. Она одряхлела и ослабла. Из рук ее выпало знамя христианства, знамя первенства и мирового господства. Но знамя не остается без знаменосца, и мир – без предводителя.
Оратор чуть задержался и окинул взглядом гостей. Превратившись в слух, те не сводили с него глаз.
Посол Венеции, воспользовавшись паузой, шепотом спросил у Маргвели:
– Кто этот мудрец?
– Петрэ Гелатели, – так же шепотом ответил Гварам.
– Грузины – один из первых народов, принявших христианство, продолжал Гелатели. – Раньше многих других держав вступили они под сень веры Христовой. В боях против последователей магометанства – арабов, турок и персов – закалялись грузины и утверждались в истинной вере. Грузинское воинство, предводительствуемое крестом, охраняет и будет охранять христианство от неверных.
Нынешнему нашему царю его светлейшая мать великая царица Тамар завещала освободить гроб господень и святые места. Грузинские цари потомки царя Давида и Соломона. Они так и зовутся царями Давидова и Соломонова рода, их первейшая задача быть верными долгу, верными мечу Мессии.
Повсюду, в Палестине и Греции, Сирии и Болгарии, разбросаны грузинские очаги веры, в которых молитвы возносятся на грузинском языке.
Ныне Грузия крепка и могуча. Она может выставить большое и хорошо оснащенное войско. Предводителем непобедимого войска нашего является наш юный царь, силой и статью, умом и отвагой подобный Александру Македонскому. И мы готовы смести с лица земли своих противников, освободить гроб господень и предать погребению прах великой царицы Тамар в святой земле Иерусалима. Сближение с латинянами и дружба с Венецией "владычицей морей" будут полезны для грузин в достижении этой святой цели.
Долгое время воюют крестоносцы с сарацинами, много крови пролито в этой войне, и святой долг грузинского царя помочь единоверным. К этому призвал его сам господь бог. Недаром Багратиды Давидова и Соломонова рода с рождения несут на плечах своих знаки орла и креста…
Долго говорил Гелатели о готовности грузинского Христова воинства к священной войне и о верности царя Георгия своему долгу.
Послам Венеции проповедь гелатского философа помогла понять, какой великий подъем просвещения и патриотического движения переживала Грузия.
Выйдя из зала, посланники "владычицы морей" в глубокой задумчивости последовали за царем. Вдруг посол поднял голову. Рядом с царем стоял Мигриаули, одетый в пховскую одежду. В тот день царь пожелал, чтобы его телохранители были одеты каждый в одежду своего родного края. Кресты, вышитые на одежде пховца и украшавшие его щит и меч, показались венецианцу знакомыми, и он удивленно спросил Маргвели:
– Неужели, князь, царские служители уже стали крестоносцами?
– Нет, – улыбаясь, ответил Маргвели. – У наших горцев на одежде и оружии еще до рождества Христова существовали изображения креста.
"В этой стране воистину все поразительно", – подумал посол и, пожав плечами, продолжил свой путь.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Вдове эристави Цицино было двадцать пять лет, когда ей с маленькой дочерью на руках пришлось покинуть родной дом и искать убежище в горной Тушети, у преданного их семье Зезвы Гаприндаули.
Ни она, ни Зезва никогда никому словом не обмолвились о том, кто она такая и откуда родом.
От могучего когда-то рода остались в живых два слабых существа Цицино и маленькая Лилэ. Муж Цицино и все его родственники были казнены за измену престолу. Цицино с ребенком в то время случайно не оказалось дома, и ее успели предупредить добрые люди. Она поспешила в горы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44