Уильям Голдинг.
Повелитель мух

Пер: Е.А.Суриц
повесть


Глава первая. МОРСКОЙ РОГ
Светловолосый мальчик только что одолел последний спуск со скалы и
теперь пробирался к лагуне. Школьный свитер он снял и волочил за собой,
серая рубашечка на нем взмокла, и волосы налипли на лоб. Шрамом врезавшаяся
в джунгли длинная полоса порушенного леса держала жару, как баня. Он
спотыкался о лианы и стволы, когда какая-то птица желто-красной вспышкой
взметнулась вверх, голося, как ведьма; и на ее крик эхом отозвался другой.
- Эй, - был этот крик, - погоди-ка!
Кусты возле просеки дрогнули, осыпая гремучий град капель.
- Погоди-ка, - сказал голос. - Запутался я.
Светловолосый мальчик остановился и подтянул гольфы автоматическим
жестом, на секунду уподобившим джунгли окрестностям Лондона.
Голос заговорил снова:
- Двинуться не дают, ух и цопкие они!
Тот, кому принадлежал голос, задом выбирался из кустов, с трудом
выдирая у них свою грязную куртку. Пухлые голые ноги коленками застряли в
шипах и были все расцарапаны. Он наклонился, осторожно отцепил шипы и
повернулся. Он был ниже светлого и очень толстый. Сделал шаг, нащупав
безопасную позицию, и глянул сквозь толстые очки.
- А где же дядька, который с мегафоном?
Светлый покачал головой:
- Это остров. Так мне по крайней мере кажется. А там риф. Может, даже
тут вообще взрослых нет.
Толстый оторопел:
- Был же летчик. Правда, не в пассажирском отсеке был, а впереди, в
кабине.
Светлый, сощурясь, озирал риф.
- Ну, а ребята? - не унимался толстый. - Они же, некоторые-то, ведь
спаслись? Ведь же правда? Да ведь?
Светлый мальчик пошел к воде как можно непринужденней. Легко, без
нажима он давал понять толстому, что разговор окончен. Но тот заспешил
следом.
- И взрослых, их тут совсем нету, да?
- Вероятно.
Светлый произнес это мрачно. Но тотчас его одолел восторг сбывшейся
мечты. Он встал на голову посреди просеки и во весь рот улыбался
опрокинутому толстому.
- Без всяких взрослых!
Толстый размышлял с минуту.
- Летчик этот...
Светлый сбросил ноги и сел на распаренную землю.
- Наверно, нас высадил, а сам улетел. Ему тут не сесть. Колеса не
встанут.
- Нас подбили!
- Ну, он-то вернется еще, как миленький!
Толстый покачал головой:
- Мы когда спускались, я - это - в окно смотрел, а там горело. Наш
самолет с другого края горел.
Он блуждал взглядом по просеке.
- Это все от фюзеляжа.
Светлый потянулся рукой и пощупал раскромсанный край ствола. На
мгновенье он заинтересовался:
- А что с ним стало? Куда он делся?
- Волнами сволокло. Ишь, опасно-то как, деревья все переломаты. А ведь
там небось ребята были еще.
Он помолчал немного, потом решился.
- Тебя как звать?
- Ральф.
Толстый ждал, что его в свою очередь спросят об имени, но ему не
предложили знакомиться; светлый мальчик, назвавшийся Ральфом, улыбнулся
рассеянно, встал и снова двинулся к лагуне. Толстый шел за ним по пятам.
- Я вот думаю, тут еще много наших. Ты как - видал кого?
Ральф покачал головой и ускорил шаг. Но наскочил на ветку и с грохотом
шлепнулся.
Толстый стоял рядом и дышал, как паровоз.
- Мне моя тетя не велела бегать, - объяснил он, - потому что у меня
астма.
- Ассы-ма-какассыма?
- Ага. Запыхаюсь я. У меня у одного со всей школы астма, - сказал
толстый не без гордости. - А еще я очки с трех лет ношу.
Он снял очки, протянул Ральфу, моргая и улыбаясь, а потом принялся их
протирать замызганной курткой. Вдруг его расплывчатые черты изменились от
боли и сосредоточенности. Он утер пот со щек и поскорей нацепил очки на нос.
- Фрукты эти...
Он кинул взглядом по просеке.
- Фрукты эти, - сказал он. - Вроде я...
Он поправил очки, метнулся в сторонку и присел на корточки за спутанной
листвой.
- Я сейчас...
Ральф осторожно высвободился и нырнул под ветки. Сопенье толстого
тотчас осталось у него за спиной, и он поспешил к последнему заслону,
отгораживавшему его от берега. Перелез через поваленный ствол и разом
очутился уже не в джунглях.
Берег был весь опушен пальмами. Они стояли, клонились, никли в лучах, а
зеленое оперенье висело в стофутовой выси. Под ними росла жесткая трава,
вспученная вывороченными корнями, валялись гнилые кокосы и то тут, то там
пробивались новорожденные ростки. Сзади была тьма леса и светлый проем
просеки. Ральф замер, забыв руку на сером стволе, и щурясь смотрел на
сверкающую воду. Там, наверное, в расстоянии мили лохматилась у кораллового
рифа белая кипень прибоя и дальше темной синью стлалось открытое море. В
неровной дуге кораллов лагуна лежала тихо, как горное озеро - разнообразно
синее, и тенисто-зеленое, и лиловатое. Полоска песка между пальмовой
террасой и морем убегала тонкой лукой неведомо куда, и только где-то в
бесконечности слева от Ральфа пальмы, вода и берег сливались в одну точку;
и, почти видимая глазу, плавала вокруг жара.
Он соскочил с террасы. Черные ботинки зарылись в песок, его обдало
жаром. Он ощутил тяжесть одежды. Сбросил ботинки, двумя рывками сорвал с
себя гольфы. Снова вспрыгнул на террасу, стянул рубашку, стал среди больших,
как черепа, кокосов, в скользящих зеленых тенях от леса и пальм. Потом
расстегнул змейку на ремне, стащил шорты и трусики и, голый, смотрел на
слепящую воду и берег.
Он был достаточно большой, двенадцать с лишним, чтоб пухлый детский
животик успел подобраться; но пока в нем еще не ощущалась неловкость
подростка. По ширине и развороту плеч видно было, что он мог бы стать
боксером, если бы мягкость взгляда и рта не выдавала его безобидности. Он
легонько похлопал пальму по стволу и, вынужденный наконец признать
существование острова, снова упоенно захохотал и стал на голову. Ловко
перекувырнулся, спрыгнул на берег, упал на коленки, обеими руками подгреб к
себе горкой песок. Потом выпрямился и сияющими глазами окинул воду.
- Ральф...
Толстый мальчик осторожно спустил ноги с террасы и присел на край, как
на стульчик.
- Я долго очень, ничего? От фруктов этих...
Он протер очки и утвердил их на носу-пуговке. Дужка уже пометила
переносицу четкой розовой галкой. Он окинул критическим оком золотистое тело
Ральфа, потом посмотрел на собственную одежду. Взялся за язычок молнии,
пересекающей грудь.
- Моя тетя...
Но вдруг решительно дернул за молнию и потянул через голову всю куртку.
- Ладно уж!
Ральф смотрел на него искоса и молчал.
- По-моему, нам надо все имена узнать, - сказал толстый. - И список
сделать. Надо созвать сбор.
Ральф не клюнул на эту удочку, так что толстому пришлось продолжить.
- А меня как хочете зовите - мне все равно, - открылся он Ральфу, -
лишь бы опять не обозвали, как в школе.
Тут уж Ральф заинтересовался:
- А как?
Толстый огляделся, потом пригнулся к Ральфу. И зашептал:
- Хрюша - во как они меня обозвали.
Ральф зашелся от хохота. Даже вскочил.
- Хрюша! Хрюша!
- Ральф! Ну Ральф же!..
Хрюша всплеснул руками в ужасном предчувствии:
- Я сказал же, что не хочу...
- Хрюша! Хрюша!
Ральф выплясал на солнцепек, вернулся истребителем, распластав крылья,
и обстрелял Хрюшу:
- У-у-уф! Трах-тах-тах!
Плюхнулся в песок у Хрюшиных ног и все заливался:
- Хрюша!!
Хрюша улыбался сдержанно, радуясь против воли хоть такому признанию.
- Ладно уж. Ты только никому не рассказывай...
Ральф хихикнул в песок.
Снова на лице у Хрюши появилось выражение боли и сосредоточенности.
- Минуточку...
И он бросился в лес. Ральф поднялся и затрусил направо.
Там плавный берег резко перебивала новая тема в пейзаже, где
господствовала угловатость; большая площадка из розового гранита напролом
врубалась в террасу и лес, образуя как бы подмостки высотой в четыре фута.
Сверху площадку припорошило землей, и она поросла жесткой травой и
молоденькими пальмами. Пальмам не хватало земли, чтобы как следует
вытянуться, и, достигнув футов двадцати роста, они валились и сохли,
крест-накрест перекрывая площадку стволами, на которых очень удобно было
сидеть. Пока не рухнувшие пальмы распластали зеленую кровлю, с исподу всю в
мечущемся плетеве отраженных водяных бликов. Ральф подтянулся и влез на
площадку, в прохладу и сумрак, сощурил один глаз и решил, что тени у него на
плече в самом деле зеленые. Он прошел к краю площадки над морем и заглянул в
воду. Она была ясная до самого дна и вся расцвела тропическими водорослями и
кораллами. Сверкающим выводком туда-сюда носились рыбешки. У Ральфа
вырвалось вслух на басовых струнах восторга:
- Потряса-а-а!
За площадкой открылось еще новое чудо. Какие-то силы творенья - тайфун
ли то был или отбушевавшая уже у него на глазах буря - отгородили часть
лагуны песчаной косой, так что получилась глубокая длинная заводь, запертая
с дальнего конца отвесной стеной розового гранита. Ральф, уже наученный
опытом, не решался по внешнему виду судить о глубине бухты и готовился к
разочарованью. Но остров не обманул, и немыслимая бухта, которую, конечно,
мог накрыть только самый высокий прилив, была с одного бока до того
глубокая, что даже темно-зеленая. Ральф тщательно обследовал ярдов тридцать
и только потом нырнул. Вода оказалась теплее тела, он плавал как будто в
огромной ванне.
Хрюша снова был тут как тут, сел на каменный уступ и завистливо
разглядывал зеленое и белое тело Ральфа.
- А ты ничего плаваешь!
- Хрюша.
Хрюша снял ботинки, носки, осторожно сложил на уступе и окунул ногу
одним пальцем.
- Горячо!
- А ты как думал?
- Я вообще-то никак не думал. Моя тетя...
- Слыхали про твою тетю!
Ральф нырнул и поплыл под водой с открытыми глазами: песчаный край
бухты маячил, как горный кряж. Он зажал нос, перевернулся на спину, и по
самому лицу заплясали золотые осколки света. Хрюша с решительным видом стал
стягивать шорты. Вот он уже стоял голый, белый и толстый. На цыпочках
спустился по песку и сел по шею в воде, гордо улыбаясь Ральфу.
- Да ты что? Плавать не будешь?
Хрюша покачал головой:
- Я не умею. Мне нельзя. Когда астма...
- Слыхали про твою какассыму!
Хрюша снес это с достойным смирением.
- Ты вот здорово плаваешь!
Ральф дал задний ход к берегу, набрал в рот воды и выпустил струйку в
воздух. Потом поднял подбородок и заговорил.
- Я с пяти лет плавать умею. Папа научил. Он у меня капитан второго
ранга. Как только его отпустят, он приедет сюда и нас спасет. А твой отец
кто?
Хрюша вдруг покраснел.
- Папа умер, - пролепетал он скороговоркой. - А мамка...
Он снял очки и тщетно поискал, чем бы их протереть.
- Меня тетенька вырастила. У ней кондитерская. Я знаешь, сколько
сладкого ел! Сколько влезет. А твой папа нас когда спасет?
- Сразу, как только сможет.
Хрюша, струясь, выбрался из воды и голый стал протирать носком очки.
Единственный звук, пробивавшийся к ним сквозь жару раннего часа, был
тяжелый, тягучий гул осаждавших риф бурунов.
- А почему он узнает, что мы тут?
Ральф нежился в воде. Перебарывая, затеняя блеск лагуны, как кисея
миража, его окутывал сон.
- Почему он узнает, что мы тут?
"Потому что, - думал Ральф, - потому что - потому". Гул бурунов
отодвинулся в дальнюю даль.
- На аэродроме скажут.
Хрюша покачал головой, надел очки и сверкнул стеклами на Ральфа.
- Нет уж. Ты что - не слыхал, что летчик говорил? Про атомную бомбу?
Все погибли.
Ральф вылез из воды, встал, глядя на Хрюшу и сосредоточенно соображая.
Хрюша продолжал свое:
- Это же остров, так?
- Я на гору влезал, - протянул Ральф. - Кажется, остров.
- Все погибли, - сказал Хрюша. - И это остров. И никто ничего не знает,
что мы тут. И папаша твой не знает, никто.
Губы у него дрогнули и очки подернулись дымкой.
- И будем мы тут, пока перемрем.
От этих слов жара будто набрякла, навалилась тяжестью, и лагуна обдала
непереносимым сверканьем.
- Пойду-ка, - пробормотал Ральф, - там вещи мои.
Он бросился по песку под нещадными, злыми лучами, пересек площадку и
собрал раскиданные вещи. Снова надеть серую рубашечку оказалось до
странности приятно. Потом он поднялся в уголок площадки и сел на удобном
стволе в зеленой тени. Прибрел и Хрюша, таща почти все свои пожитки под
мышкой. Осторожно сел на поваленный ствол возле небольшого утеса против
лагуны; и на нем запрыгали путаные блики.
Он опять заговорил.
- Надо их всех искать. Надо чего-то делать.
Ральф не отвечал. Тут был коралловый остров. Укрывшись в тени, не
вникая в прорицания Хрюши, он размечтался сладко.
Хрюша не унимался:
- Сколько нас тут всех?
Ральф встал и подошел к Хрюше.
- Не знаю.
То тут, то там ветерок рябил натянутую под дымкой жары гладкую воду.
Иногда он задувал на площадку, и тогда пальмы перешептывались, и свет стекал
кляксами им на кожу, а по тени порхал на блестящих крылышках.
Хрюша смотрел на Ральфа. На лице у Ральфа тени опрокинулись, сверху оно
было зеленое, снизу светлое от блеска воды. Солнечное пятно застряло в
волосах.
- Надо делать чего-то.
Ральф смотрел на него, не видя. Наконец-то нашлось, воплотилось столько
раз, но не до конца рисовавшееся воображению место. Рот у Ральфа расплылся в
восхищенной улыбке, а Хрюша отнес эту улыбку на свой счет, как знак
признанья, и радостно захохотал.
- Если это правда остров...
- Ой, что это?
Ральф перестал улыбаться и показывал на берег. Что-то кремовое мерцало
среди лохматых водорослей.
- Камень.
- Нет. Раковина.
Хрюша вдруг закипел благородным воодушевлением.
1 2 3 4