голубые, в крапинку… Да не все ли равно какие… Главное же, самое главное, что никто не будет на него наседать: «Жолт, Жолт, Жолт, перестань, умойся, перевяжи палец, иначе тебе грозит сепсис». Здесь, в Тёрёкмезё, ничего этого нет! Здесь, в Тёрёкмезё, не надо никому подчиняться.
Дани умница, но командует в Тёрёкмезё не он, здесь Дани сделает все, что ему прикажет Жолт. Тёрёкмезё громоздится над миром, Тёрёкмезё – царство свободы, и это царство – в полном владении Жолта.
И вместе с тем в душе Жолта шевельнулось смутное недовольство: небольшой клочок земли под названием «Тёрёкмезё» превратился для него в нечто космическое. Конечно, если сравнить его с домашней клеткой, где свобода раздроблена на минуты, где он связан по рукам и ногам ко всему глухими приказами… В общем, нынешняя свобода, эта крохотная свобода, хороша, очень хороша, она прекрасна. Но где лихие собачьи упряжки Джека Лондона, где разумные дельфины, где Алиса, где прирученный лев, где саванны, джунгли, моря, где ошеломляющая, головокружительная высота, с которой словно бы начинает развертываться географическая карта мира! Он как-то видел в кинематографе съемки, сделанные с вертолета, и сердце его дрогнуло тогда от восторга. Мир распахивался с высоты, пугая и восхищая; поля, города, Дунай – все-все претворялось именно так, как под портативным японским микроскопом ножка блохи; он прилепил ее к стеклу и не ждал ничего особенного, а потом… Он едва сдержался, он чуть не взвизгнул, когда в черной лохматой палочке вдруг открылись алые ручейки, пульсирующие облачка, сверкающие золотом ниточки паутины, какие-то черные головки, похожие на головы мостовых опорных быков, и, наконец, озерцо, освещенное желтым светом, и на нем стройные лодочки и даже погруженные вглубь весла. «Ага, – со злостью пробормотал тогда Жолт, – я уже долго живу на свете, а такого еще не видел». И он не мог оторвать глаз от открывавшегося под микроскопом совсем нового, неведомого ему мира, от нежданных чудес, когда под увеличивающей в триста раз линзой он рассматривал то лепесток цветка, то щепотку муки, то нитку, то капельку крови.
Вполне возможно, что именно микроскоп породил в нем страх, подобный тому, какой бывает от грянувшего внезапно мощного громового раската, страх, который непрерывно его подгонял, заставлял мчаться туда, где он мог познать новые ощущения, где что-то есть, происходит, но происходит и есть без него.
Во время прогулок, которые ему разрешали или которые он совершал самовольно, Жолта огорчала лишь быстротечность времени. Он считал бы себя очень несчастным, если бы постоянно таскал с собой в памяти скучные приказания отца. Но он поступал с ними иначе, он выбрасывал их из головы на первом же перекрестке, как выбрасывают ненужный хлам, но всегда с чувством неясной горечи: нет, он от них не избавился, на обратном пути они снова окажутся с ним.
И не было еще случая, чтоб он не ощутил бега времени. Как бы ярко ни светило, ни жарило солнце, после двенадцати оно пускалось по небу вскачь и неожиданно, вдруг скрывалось. И тогда наступали сумерки, а за ними падала темнота.
Жолт все прибавлял шагу, и Дани намного отстал. Вот уже показался знакомый хвойный лес, а потом и овражек в виде корыта.
– Жолт, – сказал запыхавшийся Дани. – уже четверть третьего. – В его голосе звучал вполне понятный испуг.
– Не беспокойся. Будет и больше.
– Мы опоздаем на поезд.
– По-твоему, Даниэль, существует всего один поезд? Их множество, поездов, которые идут в Будапешт. Надеюсь, старик, ты не наобещал своим какой-нибудь глупости.
– Да нет же. Я просто сказал, что вернусь домой вечером.
– Вечером. О'кэй. Ручаюсь, что к вечеру ты будешь дома. Но если ты очень волнуешься, отправляйся назад. Зеленый указатель…
– Нет, нет! Пойдем вместе, – сказал быстро Дани.
– Тогда подправь очаг.
Жолт бросил ему на прощание предостерегающий взгляд и помчался к хвойному лесу.
Дани немедленно принялся за работу. Усердием он старался искупить свой прошлогодний грех. Был грех или не был, но то, что произошло, остро врезалось в память обоих. Стоит Дани проявить теперь хотя бы тень колебаний, черные глаза Жолта сразу суживаются. Они как будто бы говорят: «Я тебя, заяц, знаю! Мы с тобой тогда решили бежать, но у Холодного колодца ты просто струсил и подло бросил меня одного. Одного на произвол судьбы. Вот именно, на произвол судьбы! В том и беда твоя, Дани, что никогда у тебя не хватит духу выкинуть настоящее коленце».
Случилось это в прошлом году. Но и сейчас достаточно было пронзительного взгляда Жолта, чтоб у Дани перед глазами возникла драматическая картина: рыдая и закрыв руками лицо, он поворачивает назад, а Жолт зовет его, уговаривает, потом в отчаянии кричит: «Дани!» И тоже начинает рыдать и бежит в неизвестность один.
Теперь Жолт уже точно знал, что о возвращении домой нет и речи. Придет время – и они отправятся в обратный путь. Но как летит, мчится время, он чувствовал остро. И потому принудил себя заняться делом. Он собрал в кучу валежник, исследовав попутно паучью норку, и, делая на земле отметки, неслышно, крадучись продвигался вперед в прозрачной и хрупкой, как стекло, тишине хвойного леса. Порой он застывал на месте: а вдруг покажется козел или косуля? Его ожидания сбылись. Вдали, на опушке лиственного леса, неожиданно появились два детеныша-косуленка. Они щипали траву, вскидывая время от времени головы. Детеныш с полосатой спиной был моложе и глядел по сторонам удивленно и жадно. Жолту казалось, что он уставился прямо на него, на самом же деле косуленок ничего не заметил. Изредка он подпрыгивал и застывал на месте в скульптурной и чуть гротескной позе. Потом Жолт увидел, как что-то блеснуло: у косуленка была белая грудка.
Жолт хотел позвать Дани, но передумал. Продираясь сквозь кусты, Дани наделает шуму, и косули исчезнут, словно видения: были и нет. И вдруг, неожиданно для себя, Жолт закричал:
– Дани! Смотри!
Дани взглянул, успел лишь заметить быстро мелькнувшее ржавое пятно и замахал от счастья руками.
Когда Жолт вернулся к «корыту», огонь уж пылал вовсю, на грубошерстном одеяле лежали две очищенные от коры заостренные палочки, а Дани резал ломтями сало.
Жолт молча разложил коробки, где барахтались и жужжали жуки, подбросил в костер две сухие ветки и зачарованно, словно видел пламя впервые, уставился на золотистые и голубые языки огня.
– Я видел, – сказал Дани, переполненный восторгом.
– Что?
– Косулю. Она только-только бросилась в чащу, и в этот миг я ее увидел.
Жолт молча взял в руки хлеб и стал нарезать тонкими, ровными ломтиками. Лезвие его огромного комбинированного ножа было черным, серебристо поблескивало лишь одно острие.
Дани сорвал очки, близоруко прищурился, и его голубые глаза сделались до смешного маленькими. Лицо стало странно беспомощным, и он моргал так взволнованно, будто окружавший его мир вдруг исчез, и он хотел его отыскать немедленно.
– Может, это была не косуля? – спросил он смиренно.
– Нет, – бросил Жолт и подумал, что без очков Дани попросту слеп.
– А кто же?.. То, что прыгнуло, было по величине вот таким..
– Заяц, – с презрительной гримасой солгал ему Жолт. Он бы не смог объяснить, почему солгал другу. «Ему все равно», – решил он с пренебрежительным состраданием. А Дани к этой теме больше не возвращался. Он насаживал на вертел сало, и его, очевидно, нисколько не волновало, что он никогда не узнает, кого видел в действительности: зайца или косулю.
У мальчиков не было ни времени, ни терпения хорошенько прожарить сало. Хлеб они ели с черным от копоти жиром, за обе щеки уплетали горячее сало, запивая его прямо из фляги тепловатым апельсиновым соком. А мясные консервы… консервы были попросту объедение, но ни тот, ни другой не желали в этом признаться и попеременно расхваливали только соленое, противно скрипящее на зубах сало. Потом они съели отдельно три помидора, извлеченные, разумеется, из рюкзака Дани. Потому что у Жолта не было ничего, кроме сала да краюхи хлеба.
И вдруг на них обрушились сумерки.
Теперь уже Жолт стал подгонять товарища.
– Ну, скорей, скорей, Дани, – понукал он, – если не хочешь спотыкаться в потемках по лесу.
Они собрали пожитки и двинулись в обратный путь.
За домом туристов, в долине, где было одиннадцать скотопоилок, Жолт резко остановился.
– Что случилось? – спросил Дани.
– Трава в крови, – взволнованно сказал Жолт.
Дани смотрел без интереса, хотя трава и в самом деле была в крови.
А Жолт распластался уже на земле, сорвал измазанную кровью травинку и положил в коробку. Потом прополз на коленях вокруг кровавого следа, но, увы, безрезультатно.
– Дойди до куста, – скомандовал он Дани.
Дани поплелся к кусту. Он не хотел ничего находить. Он хотел домой. Скорее домой! Ему мерещилось лицо матери, сперва беспокойно, потом уже в полном отчаянии поминутно поглядывающей на часы. А сколько будет слез и упреков, когда он почти в полночь заявится наконец домой!
Но Дани не повезло. В кустах он сразу же нашел то, чего находить не хотел.
– Это здесь! – сказал он.
– Что это? – с жадностью спросил Жолт и в два прыжка оказался рядом с Дани.
Дани показал на землю. Там лежал растерзанный, окровавленный уж.
– Ага, – сказал Жолт, – уж! – И щепкой перевернул мертвого ужа.
– Был, – сказал Дани. – Пойдем!
– Что с ним могло случиться? Посмотри, глаза одного не хватает.
– Тут много чего не хватает, – отвернувшись, с отвращением сказал Дани и сплюнул. – Перестань ковыряться в этой гадости! Меня сейчас вырвет.
– Так сразу и вырвет? Послушай, старик, сердце ужа трехъячеечное и кровь совсем не такая, как у тебя. Она скорей синеватая. Видишь?
– Откуда ты знаешь? – с завистью спросил Дани.
Жолт промолчал.
– Как ты думаешь, что с ним случилось? – спросил он потом.
– Ты хочешь выяснить причину смерти ужа?
– Да.
– Для чего, черт возьми! – закричал панически Дани. – Может, дикая кошка его загрызла.
– Ну же, хватит истерик! Вот смотри! – сказал Жолт возбужденно. – Он убит клювом! Ха-ха! Теперь я знаю, кто его убил!
Жолт выпрямился и внимательно оглядел окрестные деревья. В листьях застыла тишина, лишь кое-где попискивали пичужки. «Как будто сонные и зевают», – мельком подумал Жолт.
Поодаль желтел голый скалистый склон.
У Жолта блеснули глаза.
– Видишь вон ту скалу? – спросил он.
– Вижу, – процедил сквозь зубы Дани.
– Так вот! Там гнездятся птицы-хищники. Сказать тебе, что случилось? Оттуда слетел сарыч… и кружил вот здесь, над кустами.
– И увидел ужа.
– Да, – сердито продолжал Жолт. – А теперь слушай! Уж тоже ведь не дурак, и он хотел заползти в кусты. Но не успел. Сарыч рухнул на него камнем и пытался поднять, но уж каким-то образом выскользнул. Тогда сарыч бросился снова и на этот раз добычу схватил. Посмотри, вот следы когтей. Уж барахтался, вырывался и дотащился вместе с сарычом до куста. Тут хищник и нанес ему смертельный удар. Клювом по голове! Понимаешь? Сарыч совершенно осатанел и в злобе вспорол ужу брюхо.
– Да ну его к черту! – сказал раздраженно Дани.
– Не веришь, что было именно так?
– Верю, – отмахнувшись, ответил Дани. – Но почему сарыч не сожрал добычу? Почему он ее оставил?
– Наконец-то и ты зашевелил мозгами! Сарыч оставил ужа потому, что кто-то ему помешал.
– Конечно, кто-то здесь проходил. Наверное, экскурсант.
– Но кровь совсем свежая.
– Ну и что?
– Слушай, Дани. Тот, кто испортил пиршество хищнику, должен быть где-то неподалеку. Может быть, это еж, а может, дикая кошка…

*
Дани захлестнула тоска. Теперь они будут обшаривать каждый куст и разыскивать какого-нибудь отвратительного ежа. «Наверное, мама права: Жолт парень хороший, но, к сожалению, ненормальный», – подумал Дани и вдруг увидел серую тень. Всего лишь в нескольких метрах от них. Как же они ее не заметили раньше!
– Жо… Жолт! – заикаясь от страха, позвал он – Что там? С-смотри!
Но Жолт тоже увидел тень, вернее, зверя, похожего на серую тень, и лицо его испуганно дернулось.
– Не двигайся! – сказал он, побледнев. – Это волк… или…
– Что?
Лицо Дани перекосилось от страха, и он начал пятиться. Ужас Дани, как это бывает, пробудил в душе Жолта некое подобие смелости.
– Стой на месте! – сдавленно крикнул он. – Здесь волков нет!
Помертвев, не смея даже пошевельнуться, оба смотрели на зверя.
– Что нам делать? – прошептал Дани.
Жолт неожиданно встрепенулся.
– Собака, – кратко сказал он.
Дани с облегчением вздохнул и начал нервно посмеиваться.
– Ну, вот вам! Собака, черт ее подери! Знаешь, старик, я ведь чуть не хлопнулся без сознания.
– Перестань ржать! Весь вопрос в том, какая это собака.
– Какая? А нам что за дело? По-моему, самая обыкновенная. Не все ли равно, какая. Такая, как есть. Тощая. – Дани так и сыпал словами.
Страх исчез, и в глазах его вновь засветилась жизнь. Невдалеке от кустов стоял не серый голодный волк, а облезлая, тощая собака. Ее выжидательная, настороженная поза и поджатый хвост говорили о том, что в любую секунду она готова удрать.
– Мне не все равно, – сказал тихо Жолт.
Он не спускал с собаки глаз и стоял неподвижно, будто ждал нападения.
– Но почему? Почему? Я просто не понимаю! – простонал Дани.
– Потому что мне интересно, здоровая она или бешеная.
– Этого еще не хватало! – вырвалось у Дани с прерывистым вздохом.
– Теперь понимаешь, что это не все равно? – сказал Жолт.
– Да, конечно, – упавшим голосом сказал Дани и застыл, с надеждой глядя на Жолта.
Ему было ясно: Жолт знает, что надо делать.
– Дай мне бинокль! – потребовал Жолт. Приставив бинокль к глазам, он заявил: – Пены на губах нет.
«Слава богу», – хотел пролепетать уже Дани, по слова застряли у него в горле, потому что Жолт вдруг нагнулся, схватил с земли камешек и швырнул в собаку. Та прыгнула в сторону и пустилась наутек. Но у ближайших деревьев остановилась и, повернувшись как-то боком, с несчастным, вызывающим жалость видом укоризненно поглядела назад.
– Рефлексы у нее неплохие, – сказал Жолт.
Он действовал и говорил со знанием дела, и это очень нравилось Дани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30