, расписывал очередной плакат. Клоки седой бороды и пергаментно-желтая кожа. Его карие глаза лучились радостью.— Ты ведь еще не подписал петицию? — спросил старик.— Ты прекрасно знаешь, что я не собираюсь ее подписывать. Не могу.— Теперь я это знаю. И еще знаю, что благодарность имеет свои пределы. Лучшие годы жизни прожиты впустую, все, что, отрывая от сердца, вложил я в это белокожее существо, пошло прахом. Ну, что ж, значит, я того стою.— Папочка, — обратился Римо к единственному человеку в мире, которого мог назвать другом, — Чиуну, Мастеру Синанджу, последнему великому наемному убийце из Дома Синанджу, хранителю многовековой мудрости этого Дома, перешедшей теперь и к Римо, — не могу я подписать этот документ. Так я и сказал тебе еще до моего отъезда. И объяснил почему.— Признаю, сказал, — согласился Чиун. — Но тогда под петицией стояла только моя подпись. Теперь же есть и другие. Наши ряды ширятся. Этот город, а потом и вся нация станут пионерами грандиозного начинания, вернув миру здравомыслие, а человечеству — справедливость.— Что ты имеешь в виду, говоря о справедливости? — спросил Римо.— Родоначальники нового движения всегда рассуждают о справедливости. Какое же это движение без призыва к справедливости?— Но в данном-то случае разве речь идет о справедливости? — настаивал Римо.— Вне всякого сомнения, — важно произнес Чиун. Его английский язык был безукоризненный, голос звучал пронзительно. — Именно о справедливости. А также об общественном благе, о безопасности и вечной свободе.— Какая еще безопасность? Какая свобода? — недоумевал Римо.— А вот читай.Чиун с гордостью вручил своему ученику черновой вариант сочиненного им плаката.Английские буквы, казалось, начертила курица лапой, зато корейские иероглифы были выписаны поистине художественно, их каллиграфическая четкость достигала высокого артистизма. Римо никогда не был особенно силен в иностранных языках, но за те годы, что мастерство Синанджу входило в его плоть и кровь, он сумел изучить корейский. И поэтому прочел:“Прекратите безответственные убийства! — говорилось в плакате. — Убийцы-любители обагряют ваши улицы кровью, заваливают ваши дворцы трупами и разрушают жизненно важную часть экономики. Верните чувство собственного достоинства вашей стране. Надо покончить с беззаконием убийц-любителей, которые убивают не за плату, и часто не имея на то даже причин. Нанимайте для ваших нужд только профессионалов!”Римо печально покачал головой.— Чего ты хочешь этим добиться, папочка? Убивать считается в Америке противозаконным делом.— Ну, конечно. А знаешь, почему? Кто этим занимается? Убийцы-любители, обыкновенные бандиты, политические убийцы и искатели острых ощущений, которые наплевать на профессиональное мастерство. Ясно, что такое не может поддерживаться законом. Я сам назвал бы такое безобразие противозаконным.— Чиун, пойми, убийство — это всегда убийство, — сказал Римо, стоя у окна и глядя на городскую недвижимость — акры бостонских лужаек, и садов, которые нет когда добрые горожане использовали как общее пастбище, и поэтому теперь они именовались Бостон-Коммон.В те давние годы горожане сообща владели этой землей, а теперь она перешла к их потомкам. Издольщик из Джорджии мог переехать в район Роксбери и тоже стать совладельцем земли. Или житель Португалии мог задумать сюда перебраться и тоже был бы принят в общину. А вот Римо нигде не пустил корней, у него не было и не будет дома.— Даже самое совершенное убийство — всего лишь убийство, — снова заговорил Римо, поворачиваясь к старику. — Так было всегда, и хотя древние императоры боялись Синанджу и хорошо им, платили, однако никогда не приглашали их к завтраку, не просили принять участие в каком-нибудь развлечении или, посетить прием.— На то они и императоры. Особая статья. У каждого великого императора был свой великий наемный убийца, — сказал Чиун.Оправив кимоно, он напустил на себя важный вид, полный достоинства и величия, точно такую же позу, наверное, много веков, назад принимал другой мастер Синанджу, общаясь с правителями династии Мин.— Их принимают без свидетелей, — настаивал Римо.— Нет, при свидетелях. Прилюдно, — голос, Чиуна, и без того писклявый, от негодования стал до того пронзительный, что напоминал свист кипящего чайника. — Здесь скрывать нечего. Только в этой стране честное ремесло — позорная вещь.Римо ничего не ответил. Сотни, тысячи раз пытался он объяснить корейцу, что они работают на тщательно законспирированную организацию. Двадцать лет назад люди, стоявшие во главе Соединенных Штатов, осознали, что страна не сможет пережить эти бурные годы, если они станут придерживаться рамок конституции. Поэтому они создали организацию, которая вроде бы и не существовала, во всяком случае, формально она не была узаконена, и признать ее существование означало бы, что основа американского законодательства — конституция — не соблюдается.Организацию нарекли КЮРЕ, и она действовала вне закона, хотя ее задачей было охранять закон и нацию.Естественно, на ком-то должна была лежать ответственность за исполнение наказания, которое не мог вынести суд. Этим человеком стал Римо Уильямс, бывший полицейский, приговоренный за убийство, которого не совершал, к смерти на электрическом стуле и избежавший ее. Все это случилось давным-давно в штате, который когда-то Римо считал своей родиной. Тогда, много лет назад, у него еще был дом. Потом вся его жизнь свелась к постоянной тренировке, методической учебе. Из него делали профессионального, высококвалифицированного убийцу-ассасина, и руководил подготовкой Чиун, последний Мастер Синанджу, взявшийся за это дело, потому что видел в Римо единственного, кто мог сменить его на этом почетном посту.КЮРЕ расплачивалось за подготовку Римо золотом. Его руководители не понимали, что труд Чиуна, его занятия с Римо бесценны. Чиун так рьяно занимался с Римо, потому что не нашел никого в Синанджу — деревушке на скалистом, открытом всем ветрам берегу Северной Кореи, кто мог бы стать его преемником — следующим Мастером в длинной, непрерывающейся цепи наемных убийц из Синанджу. Чиун никогда не говорил с Римо подробно на эту тему. О таких вещах он вообще не говорил с белыми.Существовала и другая причина. В древних манускриптах Дома Синанджу говорилось, что белый человек, чудом избежавший смерти и ставший после многих лет упорной работы Мастером Синанджу, войдет в историю как самый великий Мастер, потому что он больше, чем человек: он земное воплощение Шивы-Дестроера, бога Разрушения, Чиун верил, что Римо именно тот человек. Сам Римо считал это несусветной чушью, но ничего не говорил Чиуну, не желая огорчать старика.Римо продолжал молчать, и тогда Чиун сказал:— Надуться и молчать — проще простого, но это не ответ.— Я могу повторить еще раз то, что уже сказал, но ты не хочешь слушать.— Лучшие годы жизни, самые духовно просветленные годы я положил на то, чтобы вдохнуть мастерство Синанджу в твою душу, а теперь ты стыдишься его!— Я не стыжусь.— Тогда как же ты можешь называть ремесло Синанджу убийством? Простым убийством. Автомобиль может убить. Можно разбиться при падении. Можно отравиться грибами. Вот это все убийства. А мы не убиваем.— А что же мы тогда делаем? — спросил Римо.— В английском языке нет подходящего слова. В том, какое есть, отсутствует величие.— Нет, оно самое подходящее, — упрямо заявил Римо.— Вот уж нет, — Чиун даже сплюнул. — Я отказываюсь играть роль гриба. Может, ты гриб, а я нет и никогда им не стану. Я согласился учить тебя, несмотря на то, что ты белый. И никогда не стыдился этого.— Ты постоянно напоминаешь об этом, папочка.— Ты сам начал этот разговор. Так вот: не придавая никакого значения тому, что ты белый, я передал тебе все свое знание, я поделился с тобой всеми секретами Синанджу.— Ты просто не нашел в Синанджу более подходящей кандидатуры. Вот почему связался со мной. Поначалу ты собирался научить меня паре приемов, заработать на этом мешок золота и укатить домой. Но ты задержался, и я знаю почему. Ты увидел, что я именно тот человек, который может постичь ваше ремесло. Человек из нашего времени. Не из эпохи Мин или Фу или любой другой династии — от Персии до великих японских правителей. Человек сегодняшнего дня. Я. Единственный, кого ты нашел.— Всегда старался не думать о том, что имею дело с неблагодарным белым. Я передал тебе то, что даровано от века одному только Дому Синанджу, — торжественно проговорил Чиун.— И я прилежно учился и все постиг.— Так как же тогда ты можешь называть наше ремесло... таким словом?— Убийством? — спросил Римо. — Но ведь мы убиваем.Чиун в отчаянии прижал руки к груди, Римо произнес-таки это мерзкое слово. Кореец отвернулся от взбунтовавшегося ученика.— Убиваем, — повторил Римо.— Неблагодарный, — сказал Чиун.— Убиваем.— Тогда почему ты это делаешь? — спросил Чиун.— Делаю, вот и все, — ответил Римо.Чиун всплеснул руками — очень изящными, с длинными ногтями.— Понятно. Действие без всякого смысла. И как мне бедному теперь считать — ты что, делаешь это для Дома Синанджу или для меня?— Прости, но...Римо не дано было закончить фразу: Чиун заткнул уши. Пришло время оскорбиться по-настоящему, и Чиун так и поступил. Перед тем, как отойти к окну, из которого открывался прекрасный вид, на фоне которого его обида была бы еще заметнее, он произнес только одну фразу:— Никогда больше не употребляй этого слова в моем присутствии.Чиун уселся перед окном в позе лотоса, спиной к Римо и к самой комнате, голова в полном равновесии с безупречным позвоночником, на лице — сосредоточенное выражение безмятежного спокойствия, полный уход в себя. Да, это было величественное проявление обиды. Но в конце концов он Мастер Синанджу.И только услышав, как захлопнулась дверь номера, Чиун вспомнил, что шеф КЮРЕ просил кое-что передать Римо.— Я заеду в гостиницу, мне нужно повидаться с ним, — сказал Смит.— С восхищением будем ожидать вашего появления, о, император, — пропел Чиун.— Передайте Римо, чтобы он подождал меня.— Ваши слова навечно запечатлятся в моем сердце, — пообещал Чиун.— Могу я надеяться, что вы передадите ему мои слова?— С той же точностью, с какой солнце возвещает весенним цветам о своем приходе, — заверил его Чиун.— Это означает “да”? — поинтересовался Смит.— Разве солнце восходит утром, а луна — ночью, о, император? — спросил в свою очередь Чиун.Римо частенько поправлял корейца, говоря, что доктор Харолд Смит вовсе не император и сроду им не был. Он только возглавляет КЮРЕ. Смита и назначили на эту должность, объяснял Римо, потому что он не придавал значения званиям и никогда не стал бы использовать мощь своей нелегальной организации для самовозвышения. Слушая Римо, Чиун снисходительно улыбался, думая про себя, что со временем Римо повзрослеет и станет лучше понимать людей. Нельзя же всему научиться в один день.— Значит, вы передадите ему мою просьбу сразу же, как только он придет? — осторожно осведомился Смит.— Он услышит вашу просьбу прежде, чем увидит мое лицо, — пообещал Чиун и, повесив трубку, вернулся к более важным, с его точки зрения вещам, а именно — плакатам, клеймящим убийц-любителей.И вот теперь, когда за Римо захлопнулась дверь, он вспомнил о поручении Смита. Но всем это было не так уж важно. Золото за службу регулярно доставлялось водным путем в Синанджу, и из-за непереданных поручений поток его не прекратится. Кроме того, Чиун всегда найдет, как оправдаться перед Смитом. Надо уметь ладить с императорами. Когда-нибудь и Римо научится этому. * * * Харолд В. Смит прилетел в Бостон, и в аэропорту ему стало плохо с сердцем. Во время Второй мировой войны его сбросили ночью на парашюте над Лиможем, и даже тогда он не ощущал себя столь беспомощным, как сейчас, держа в руках “Бостонскую газету”. Покупая ее, он вовсе не стремился ознакомиться с новостями, зная их раньше журналистов, он просто хотел посмотреть спортивную рубрику, чтобы узнать, как сыграла футбольный матч команда Дартмута.Его худощавое с желтым отливом лицо разом побелело, и даже шофер заметил это.— Все в порядке? — спросил он.— Да, да. Конечно, — поторопился ответить Смит. Он поправил серый жилет своего серого костюма. Всю свою жизнь он имел дело с чрезвычайными ситуациями. Поэтому-то его и выбрали для этой работы. Но такого он не ожидал. Тем более — в газете.Только тремя днями раньше Смит был в Белом доме и, говоря с Президентом, заверил его, что КЮРЕ — надежно законспирированная организация.— Не сомневаюсь, вам известно, какой вой поднимет пресса, разнюхав что-нибудь про вас? — сказал Президент. — Особенно в мое правление. Им не важно, что не я заварил кашу.— Безопасность, сэр, — для нас важнее всего, — заверил его Смит. — Знаете ли вы, как мы изначально обезопасили себя, выбрав исполнителя?— Нет.— Мы взяли обреченного человека. Его подставили не без нашей помощи и приговорили к смерти за преступление, которого он не совершал. Тут мы вмешались и устроили так, что он остался жив, и тогда уже занялись его подготовкой. И вот теперь человек, который нигде не значится живым, работает на организацию, которая тоже официально не существует.— Но если его подставили, почему он не затаил на вас обиду?— Затаил.— И почему же тогда не порвал с вами?— Такой уж он человек, — сказал Смит. — Поэтому на нем и остановились. Он патриот, сэр, и ничего не может с этим поделать.— А старик? Тот, о котором вы говорили, что ему далеко за восемьдесят?Президент не смог сдержать улыбки.— Он, конечно, не патриот, — ответил Смит. — Во всяком случае, судьба нашей страны ему глубоко безразлична. Думаю, он и пальцем бы для нас не пошевелил, если бы золотой дождь иссяк. Но он привязался к ученику. Тот тоже любит его, как отца. Они всегда вместе.— Тот, что постарше, лучше как профессионал? — спросил Президент, широко улыбаясь.— Не уверен.— Уверен — лучше, — сказал Президент.— Сомневаюсь. Они сами, конечно, знают, кто из них чего стоит, но мне трудно ответить, — сдержанно проговорил Смит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27